Любимец (Спонсоры) - Кир Булычев

– Ты думаешь, Маркиза улетит к ним? – спросил я.

– Разумеется, – сказала Ирка. – Спонсоры не будут рисковать.

– Ты ей завидуешь?

Ирка широко открыла рот, чтобы я видел дыру – выбитые зубы.

– Не хороша? – спросила она зло.

– Когда как, – ответил я.

Когда она сердилась, шрам разрезающий бровь и щеку, краснел.

Ирка отвернулась и поспешила вперед. Сенечка бежал рядом с ней и рассказывал что-то веселое. Потом Ирка засмеялась и взяла его за руку.

Через два часа мы достигли землянки отца Николая. Он обрадовался нам и накормил грибным супом.

Мы намеревались все вместе с утра идти дальше. Ирка знала, куда.

До рассвета я проснулся. Меня трясло от холода. Я пытался закутаться в одеяло, но озноб не проходил. А к утру поднялся жар. У меня была сильная лихорадка.

Я пропустил три или четыре дня моей жизни. Я помню лишь то, как возле меня ходили и сидели люди, которых я знал, но не мог вспомнить их имен. Мне хотелось пить. Мне казалось, что пришли милиционеры, чтобы нас увести в питомник и сделать нам жабры. Кто-то стрелял из пулемета, а потом выяснилось, что началась гроза.

Когда я очнулся, то увидел Леонору. Она сидела рядом со мной, согнувшись в три погибели. Я решил было, что Леонора тоже мне приснилась, но когда на следующий день жар спал, отец Николай сказал мне, что девушка сбежала из питомника и ухаживала за мной. Ирка ушла и взяла с собой Сенечку. Она не могла больше ждать меня. Она оставила ползуна, который знал дорогу в подземелья, оставшиеся от давнишней забытой армии. Там Ирка и будет нас ждать.

Я пролежал еще неделю. Я уже начал вставать, выходить по нужде, я разговаривал с ползуном, он знал многое о том, как устроена Вселенная, какие в ней живут расы и как они общаются между собой.

Вскоре я окреп настолько, что сидел на солнышке перед землянкой с кружкой травяного чая в руке. Я сидел раздевшись, чтобы солнце касалось своими лучами моего тела. Ползун выкапывал земляных червей и жевал их – смотреть на это было неприятно.

Я подумал, что мы с ним уже давно вместе, но не подружились так, как я подружился с Иркой. Может, потому, что ползун не был человеком, он происходил с другой планеты и ему среди нас, наверное, тоже было одиноко.

– А я не верю, что ты с кондитерской фабрики, – сказал я ползуну. – Если бы тебя Ирка утащила оттуда младенцем, ты бы ничего не знал.

– А я ничего не знаю, – сказал ползун.

– Не ври, я за тобой давно наблюдаю, – сказал я. – Ты знаешь какой-то совсем чужой язык – ты с инспекторами разговаривал, а спонсоры тебя не понимали.

– Это мой язык, – сказал ползун.

Показывая, что разговор со мной ему надоел, он отполз в сторону и принялся рыхлить землю в поисках червей.

– Некому было тебя научить.

– Ирка помогла.

– И давно ты скрываешься?

– Недавно, – сказал ползун.

– Все равно я тебе не верю.

– Если я не с кондитерской фабрики, то откуда? – спросил ползун, оборачиваясь ко мне. Изо рта у него высовывался длинный жирный розовый червь, он заталкивал его в пасть острыми когтями.

Я отвернулся.

Потом, когда я допил чай, а он наелся, ползун выровнял участок земли у землянки и стал рисовать мне когтем карту, как мы пойдем в штаб Военно-Воздушных сил, где нас ждет Ирка.

Он нарисовал лес, реку, поселки и городки, через которые нам следовало проходить или которые следовало избегать. Он рисовал так уверенно, что я еще более убедился, что он не тот, за кого себя выдает, но я не представлял, кто же он на самом деле.

Когда я с упреком в голосе заявил, что гусеница С кондитерской фабрики не может знать земной географии, ползун не стал спорить, а лишь сказал:

– Тим, не отвлекайся, я хочу, чтобы ты запомнил дорогу.

– Зачем, если ты есть?

– Если меня убьют или я заболею, ты попадешь в безвыходное положение,

– сказал наставительно ползун. – Так что слушай, что тебе говорят умные люди.

– Ты – умный человек?

– Прости, я пошутил, – сказал ползун.

Он рисовал, а я понял, что мы в нашем путешествии пройдем знакомыми местами, что мы окажемся на той свалке, где я впервые встретил в подземелье Маркизу и Ирку, а значит… значит, мы окажемся недалеко от моего родного городка.

И как только я понял это, я страстно захотел заглянуть в дом Яйблочков, пройти по той улице, где я мечтал о новом ошейнике, а главное… в этом я не сразу признался самому себе, я захотел увидеть юную любимицу из соседнего дома.

Прошло больше года с тех пор, как я убежал от Яйблочков. А кажется, что прошла долгая жизнь.

В последние месяцы я и не вспоминал о доме, но когда вспомнил, у меня сжалось сердце.

Я рассеянно слушал ползуна, делая вид, что внимательно запоминаю все тропинки, и ползун почувствовал, что я витаю в облаках. Со свойственным ему занудством он заставил меня пройти по карте от землянки отца Николая до штаба ВВС, и я вынужден был трижды начинать путешествие, пока все не запомнил. Тогда ползун улегся на спину на прогретом солнцем склоне. Коготки его коротких лап торчали по обе стороны панцирного туловища. Я посчитал: три пары рук и три пары ног. Некрасиво. Брюхо желтое, полосатое, глаза прикрылись белой пленкой, как у спящей курицы. И с этим существом мне идти несколько дней по враждебной стране? И надеяться на то, что он выручит, если мне будет плохо?

– Ты о чем думаешь? – спросил я ползуна.

– Я сплю, – сказал он, – не мешай.

Я сказал ползуну, что прогуляюсь. Ползун ответил: «Осторожнее». Он всей свой шкурой чувствовал опасность. «Обойдется», – сказал я, хотя тоже чувствовал опасность. Но не хотел признаваться. Тем более себе.

Наш тайник находился под громадной кучей валежника, там скрывалась покрытая дерном землянка. Я разделся догола.

– Ты не возьмешь оружия? – спросил ползун.

– Если в городке увидят одетого человека, они будут стрелять без предупреждения. Ты же знаешь, как они нас боятся.

– Опасно без оружия, – сказал ползун.

– Жди меня в двадцать три часа, – сказал я. – Если что, искать меня не ходи.

– Не учи меня, – холодно ответил ползун и свернулся на земляном полу.

Я не люблю ходить нагишом, подобно домашнему любимцу… Перебежками, порой падая в высокую сорную траву, – порой пробегая между заросших бурьяном куч мусора, я добрался до окраины городка, чуть приукрашенного сумерками и редкими фонарями. Дальше за кустарником поднимались серые бетонные и титановые шапки укрепленной базы.

Выйдя на улицу городка, я пошел по тротуару, прижимаясь к заборам и стенам домов, пригибаясь и стараясь быть незаметным – как и положено обитателю помоек, еще не угодившему на живодерню, но готовому к такой судьбе. Я даже прихрамывал и тянул ногу.

Я шел осторожно, но уверенно. В тот сумеречный час у меня было немного шансов встретить спонсора – они не любят сумерек и скрываются от них за стальными жалюзи в своих бетонных домах. Но всегда оставалась опасность попасть на глаза милиционеру или мобильному патрулю.

Центр я миновал быстро и без приключений. Универмаг был уже закрыт, хотя окна его светились – там считали выручку. В комнате отдыха, где спонсорши оставляют своих домашних любимцев пока занимаются покупками или сидят в кафе, было темно. Я думал, что во мне что-то шевельнется – грусть ли, просто память, но я остался совершенно равнодушен. Впрочем, никто не любит вспоминать о своем животном прошлом – я проверял это на многих моих товарищах. Мы забываем. Этого не было. Этого не могло быть…

А вот и мой дом!

Господи, до чего он уродлив! Бетонный куб с узкими окнами, вокруг запущенный газон и бассейн без воды со слоем ила на дне. В окнах свет. Я не стал приближаться к двери – там поле охраны. Стоит мне подойти – поднимется звон на весь город.

Перепрыгнув через невысокую живую изгородь, я прошел газоном к окну гостиной и заглянул в него.

Гостиная – насколько условно это название! – была, как и положено, пустой и серой комнатой. С одной стороны на стене – экран. На нем показывают официальные новости и официальную развлекательную программу. С другой стороны широкая металлическая скамья, на которой бок о бок сидят спонсоры – господин и госпожа Яйблочки. Одинаковые, чешуйчатые, зеленые, массивные, вдвое превышающие человека ростом и вдесятеро силой. Их морды лишены мышц и потому не способны к мимике. Так что они кажутся статуями, статуями близнецов в кататоническом состоянии.

И это были когда-то мои господа, перед которыми я трепетал? Это были образцы мудрости? Я хотел бы улыбнуться, но не мог – ведь жалок был я, ибо мои глаза были закрыты.

Вдруг госпожа Яйблочко зашевелилась – что-то на полу привлекло ее внимание. Зеленая туша совершила медленное движение, лапа опустилась к полу. Я поднялся на цыпочки и увидел, что у ее ног стоит колыбель, и в ней, задрав ножки, блаженствует малыш. Когтистая лапа Яйблочки нежно дотронулась до головы мальчика и погладила ее, губы малыша шевельнулись, госпожа протянула ему бутылочку.