Падение Хаджибея. Утро Одессы (сборник) - Юрий Трусов

– Но толку так бегать по степи мало! Ведь мы турка не в степи бить будем. Так за мной, братцы! – Суворов взмахнул шпагой, тронул лошадь, и Хурделица снова повел своих гусар в темную степь.

Они остановились почти у самой турецкой крепости, у высокого, неожиданно выросшего перед ними земляного вала, слабо освещенного чадящими на ветру факелами.

Кондрат остолбенел. Вал был, видно, только что насыпан. Он походил на Измаильский. Перед ним в сиреневой мгле рассвета чернел широкий ров. Тут же стояли возы с фашинами[57] и лестницами.

Суворов по-юношески легко спрыгнул с лошади. Бросил подбежавшему адъютанту поводья. Тускло сверкнул клинок его шпаги.

– Валы измаильские высоки. Рвы – глубоки. А все-таки нам надо их взять!

По широкой степи прокатились слова команды. Зазвенело оружие. Грянуло «ура!».

Началось учение войск по подъему на крепостной вал. Гусары быстро забросали ров фашинами, перенесли через него связанные лестницы и приставили их к земляной стене. После ряда неудачных попыток, ободрав в кровь руки, Хурделица одним из первых поднялся на вал. С его высоты он оглянулся, ища глазами Суворова. Но главнокомандующего не было видно среди бегущих, кричащих людей.

Позже, возвращаясь с гусарами на исходную позицию, он снова увидел Суворова. Александр Васильевич уже с ружьем в руках показывал солдатам Херсонского полка, как с разбега надо колоть неприятеля штыком. Он ловко и быстро орудовал тяжелой гренадерской фузеей…

А потом уже суворовская каска замелькала среди других солдатских рядов. Главнокомандующий обходил батальоны, проверяя обучение и готовность воинов к предстоящему штурму. До каждого офицера и солдата он старался донести мысль: необходимо совершить небывалый подвиг.

– Помилуй бог! Последнее гнездо супостата на земле нашей взять надобно. И возьмем! Дунай-то – наша река! – донесся до Кондрата задорный, по-юношески звонкий голос Суворова.

– Видно, торопится Александр Васильевич, – поговаривали солдаты.

И командующий в самом деле торопился со штурмом. Ведь каждый день могла измениться погода – начаться дожди, промозглые придунайские туманы. Тогда земляные валы вражеской крепости станут скользкими – на них не взойти. Суворов спешил за несколько дней подготовить слабо обученные, плохо вооруженные войска к решительной битве. Предстояло совершить чудо…

Через пять дней после своего приезда в армию, осаждавшую Измаил, он писал Потемкину: «Уже бы мы и вчера начали, если б Фанагорийский полк сюда прибыл».

Никогда еще в мировой истории подготовка к такой сложной и ответственной операции не совершалась за столь короткий срок.

Секрет полководца

Дунай вздымался свинцово-черными волнами. С севера все еще дул морозный ветер, и оледеневшие палатки продолжали гудеть, как корабельные паруса.

Но в русском лагере теперь никто не обращал внимания на холод, потому что каждому здесь, по меткому выражению ефрейтора Ивана Громова, уже стало «дюже жарко».

Учебные тревоги следовали одна за другой, днем и ночью.

Всю армию разделили на девять боевых колонн. Каждая колонна получила все необходимое для эскалады: фашины, лестницы, доски, топоры, пилы, ломы, веревки…

6 декабря к Измаилу прибыл, наконец, из Галаца его любимый, с нетерпением ожидавшийся Суворовым Фанагорийский гренадерский полк, а с ним сто пятьдесят человек апшеронцев, части донских казаков и арнаутов.

Можно было начинать штурм, но русский полководец сделал попытку уговорить упрямого врага сдать крепость без сопротивления, «дабы отвратить кровопролитие и жестокость».

С этой целью в Измаил был послан наш офицер с письмом от Потемкина для переговоров к начальствующему над тамошним гарнизоном сераскир Айдозле-Мехмету-паше.

Суворов от себя также послал турецкому командующему письмо, а с ним отдельно решительное требование:

«Сераскиру, старшинам и всему обществу.

Я с войском прибыл. 24 часа на размышление – воля. Первый мой выстрел – уже неволя. Штурм – смерть. Что оставляю вам на размышление».

Опытный военачальник и хитрый дипломат Айдозле-Мехмет-паша только на другой день прислал уклончивый ответ с явной целью выиграть, затянуть время. Его помощник с открытой издевкой сказал парламентеру: «Скорее Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил».

Все было ясно. Пришла пора действовать. Об этом высокомерном ответе врагов Суворов приказал оповестить каждую роту. Всю армию охватило негодование. Военный совет, на котором русские генералы еще десять дней назад постановили отступить от Измаила, теперь единогласно потребовал немедленного штурма.

…Александр Васильевич вышел из мазанки, где заседал военный совет, легко прыгнул в казацкое седло своего дончака и, окруженный свитой, помчался вдоль лагерной линейки, где были выстроены полки. Но как ни быстро мчался на своем коне Суворов, видно, радостная весть о решении военного совета успела его опередить. Он прочел это на лицах солдат и офицеров, услышал в раскатистом громовом «ура!», которым армия приветствовала своего полководца.

Через два часа адъютант доложил Суворову, что несколько черноморских казаков бежало к туркам. Александр Васильевич усмехнулся:

– Из тридцати тысяч человек войска российского только несколько человек оказались трусами. Совсем неплохо. У турок, поди, таких намного больше. Хорошо, что сами убежали. – И, уловив в глазах приближенных офицеров недоумение, пояснил: – Трус в бою – большая помеха!

– Не порассказывали бы о чем не следует басурманам, – высказал опасение адъютант.

Суворов хитро прищурился:

– И пусть, помилуй бог! Хоть самому сераскиру Мехметке все расскажут. Хоть весь план нашей эскалады. Турку ничего не поможет! Ничего! – И он раскатисто рассмеялся.

С диспозицией предстоящего штурма Суворов ознакомил не только командиров, но и солдат. Вся атакующая армия разделялась на три отряда по три колонны в каждом. Наступающим предстояло взять Измаил в кольцо. Одновременный натиск армии по всему фронту должен был принести русским победу.

Главное направление ударов было нацелено на места, где противник меньше всего их ожидал: на Новую крепость, на Килийские ворота, каменный бастион Табия и приречную сторону. Для штурма этих позиций выделялось более половины всей армии – две колонны генерал-майора Михаила Илларионовича Кутузова и Бориса Петровича Ласси, а также три колонны черноморских казаков под командованием де Рибаса. Остальные четыре штурмовых колонны должны были отвлечь внимание турок от мест основных наших ударов.