Песня моряка - Кен Кизи

— Я не за покупками, мисс Грейди. Мы просто ищем, где бы перекусить и привести себя в порядок. Не хотите присоединиться к нам?

— Как ты предупредительна, но я, пожалуй, останусь здесь. Ты знаешь, где ванная.

А когда до нее донесся звук возвращавшихся шагов, она поинтересовалась:

— А «мы « — это кто?

— Я и моя юная приятельница — кстати, как тебя зовут?

Шула, — ответила девушка.

— Шула? Не надо вешать мне лапшу на уши. Я имею в виду настоящее имя.

— Меня все зовут Шулой, и это имя нравится мне гораздо больше, чем мое собственное. Знаете, что означает мое имя на языке иннупиатов? Оно означает Гуляющая по Мокрому Снегу в Слезах. Вам бы понравилось, если бы вас так звали? Лучше уж у меня будет вымышленное имя. Здравствуйте, мисс Грейди.

— Здравствуй, Шула, — слабо пролепетала мисс Грейди, соскальзывая вниз с высокого табурета. — Я слышала о том, что ты прекрасная эскимосская кинозвезда. — Вытянув руку, пожилая дама двинулась в сторону раздававшихся голосов и легко пробежала пальцами по лицу и торсу девушки. — Господи, деточка. Так, навскидку — какой же ты носишь размер?

— Навскидку не знаю, мисс Грейди. Но миссис Кармоди полагает, что я приблизительно размером с крупную дворняжку.

Она произнесла это таким невинным тоном, что Алиса даже не поняла, что над ней подшучивают, пока не увидела, что пожилая учительница и девушка смеются.

— Ну ладно, кинозвезда, — буркнула она. — Для поддержания этой формы тебе надо что-то забросить внутрь.

— Забросить внутрь?

— Пищу.

— Да. Я голодна как волк. Приятно было познакомиться, мисс Грейди.

— Всего хорошего, девочки, — крикнула им вслед мисс Айрис. Потом она подождала, пока не услышала, как захлопнулась дверь, и снова залезла на свой табурет за прилавком, как отечная кукла, возвращающаяся к себе на полку. И ее магазинчик снова наполнился умиротворяющим тиканьем часов.

Прислонив покалеченные мопеды к стене, женщины свернули по Главной улице и двинулись подальше от высившегося в конце паруса. Некоторое время они молча шли по пустынному тротуару. Похоже, все кафе закрыты, — наконец заметила Алиса, указав рукой вперед. — Я родилась и выросла в этом городе, но еще никогда не видела его таким пустынным, даже зимой. Я никого не вижу, кроме четырех собак и одного алкоголика.

— Там, где я родилась и выросла, четыре собаки и алкоголик — это уже огромное общество. Что касается меня, то мне все очень нравится, миссис Кармоди. Здесь все так напоминает летний карнавал, на который нас возили монахини в Дандес — все просто замечательно.

Алиса промолчала. Она не знала, что можно ответить человеку, который считал Квинак замечательным.

— Меня воспитали монахини из ордена иезуитов. А вы — православная. Ким, калека, тоже воспитан в русской православной вере. Поэтому он такой раздражительный.

Алиса почувствовала, как кровь снова хлынула ей в голову.

— Я тоже кажусь раздражительной?

— Как медведица, потерявшая медвежонка. Кстати, а почему мы так быстро идем? Разве мы куда-нибудь опаздываем?

Алиса замедлила шаг.

— Нет, мы никуда не опаздываем, — вдруг поняла она — она уже не горела желанием добраться до причала, чтобы встретить компанию возвращающихся тупиц, распираемых тестостероном. — Я просто привыкла быстро ходить по этому замечательному городу, чтобы не вдыхать запах собачьего дерьма.

— Вот видите? Именно это я и имею в виду. Иезуиты говорят: «Не спешите, вдохните запах Цветов», а православные кричат: «Скорей, скорей, чтобы не нюхать собачье дерьмо».

И ты считаешь это правильным? А если вокруг нет ничего, кроме собачьего дерьма?

— Тогда иезуиты советуют сажать цветы. А вон там, напротив, разве не открыто? Я ужасно хочу есть. Эти киношники будят ни свет ни заря и никогда не дают позавтракать. Пончики и кофе — вот и все. Терпеть не могу кофе. Мы, англичане, любим чай. Особенно травяной. С мятой или ромашкой. И никакого кофеина. — И внезапно она выполнила пируэт в полузастегнутой рубашке Кармоди. — Как вы считаете? Я прилично выгляжу, чтобы идти в «Горшок»?

Алиса насупилась, пытаясь понять, не подшучивают ли над ней снова, но девушка вела себя столь обворожительно, что догадаться о чем-либо было невозможно. «Ну и картина! — подумала она. — Классическая язычница. Женственнее всех дрожжевых нимф Рубенса и вытянутых проституток Модильяни, и первобытнее губчатых лилий Джорджии О'Киф». Потому что эта девушка и была расцветшей дикой нимфой, которую Рубенс пытался себе представить, а не моделью, призванной заменить идеал… она была раскрывшейся лилией, а не каким-то символом, выполненным в темпере старой шлюхой. И какая жалость, что этот беспечный дух был доставлен сюда этими шарлатанами, что он был оторван от родных берегов и отдан во власть помпезных трюков и дешевых подделок. Бедняжка была обречена на то, чтобы стать жертвой какого-нибудь пиздодуя. Это уже сейчас можно было прочитать в ее глазах. И через десять лет ей было суждено превратиться в еще одну мать-одиночку с материальными проблемами и сиськами до колен. Да какое через десять! Гораздо раньше.

Алиса не удостаивала своим посещением «Горшок» со времени стычки с Мирной Крабб. Но она не сомневалась в том, что ее старая подружка на берегу наслаждается киношной мишурой. Входная дверь даже не была заперта, а внутри было столь же пустынно, как и на улице.

Когда Алиса с Шулой вошли внутрь, за стойкой находилась девица из другой ветви семейства со стороны Иствиков. Она стояла, прислонившись к кофеварке, и что-то скулила в телефонную трубку. Ее звали Диана, но все называли ее Диной-Тиной. Будучи самой младшей в семействе, она была вынуждена нести дежурство под вывеской «Открыто круглосуточно», когда все остальные ее кузины отправлялись щеголять среди знаменитостей. Бедная Дина была уродлива как устрица, даже если не считать ее аденоидной гнусавости. Волосы напоминали швабру, оставленную сушиться на палубе. Глаза были заплывшими. Скошенный слюнявый подбородок походил на тающую трубочку ванильного мороженого. «Похоже, Дина Крабб и Айрис Грейди были единственными, кто остался в городе, — подумала Алиса, — правда, по разным причинам: одна была слишком неприглядна, а другая все равно ничего не могла разглядеть».

— Как дела, Дина? Оставили тебя одну со всем управляться?

— Кроме бара — я до него еще не доросла. Хотите меню?

Алиса сразу поняла, что Дина не расположена разговаривать, и не стала представлять свою спутницу. Она взяла два меню в форме крабов и провела Шулу в угловую кабинку с видом на Главную улицу. Так они не пропустят никого из идущих со стороны причала, особенно Кармоди. «Горшок» не был его любимым заведением, он предпочитал «Хвосты» по дороге к аэропорту, где была танцплощадка, но сегодня вряд ли он пройдет мимо. Днем все высшее общество Квинака собиралось в «Горшке» промочить горло. В эти счастливые часы здесь можно было застать всех мало-мальски значащих людей. И если судно действительно причалило, Кармоди с компанией зайдет сюда первым Делом, горя желанием поведать о своих морских приключениях. «Какое их ждет разочарование — с ухмылкой подумала Алиса, — когда они не застанут здесь никого, кроме трех баб — одной эскимоски, ноющей Дины и брюзжащей жены».

— Для начала два кофе, нет, один кофе и травяной чай для моей английской гостьи. Никакого кофеина.

— У нас только кофе, миссис Кармоди, а чая нет никакого — ни травяного, ни другого. Кухарка со всеми остальными отправилась на съемки. Мне оставили только кофеварку, горшок чили и рыбную похлебку.

— Ты только поставь чайник, Дина. Ты ведь можешь это сделать? Вскипятить воду?

— Кухарка на причале, — заскулила Дина. — У меня есть только кофе, чили и похлебка.

— Пусть будет кофе, — бодро сказала Шула. — И все остальное.

Дина свирепо посмотрела на девушку — еще одна, даже младше ее, и тоже развлекается!

— Так что остальное? Чили или похлебку?

— Я бы на твоем месте выбрала чили, — шепотом посоветовала Алиса. — Похлебка может привести к несварению желудка. И тебе придется одолжить мне денег — я оставила кошелек дома.

Шула вытащила из кармана юбки комок стодолларовых купюр.

— У меня их целая куча. Мне каждый день платят суточные вне зависимости от того, раздеваюсь я или нет.

Кофе был холодным, а чили подгорело, но они не стали жаловаться. Они слишком были заняты своей беседой. Алиса в основном слушала, то улыбаясь и кивая, то хмурясь и качая головой. Девушка говорила практически безостановочно, не переставая при этом прихлебывать кофе и жевать чили, а потом печенье и ломоть пирога с кокосовым кремом, который был настолько черствым, что Алиса предположила: Омар Луп пропустил свою еженедельную поставку. Покончив со своим пирогом, Шула попросила разрешения доесть и алисин. Алиса с изумлением подумала, что не знает никого, кроме Кармоди, кто умел бы получать такое удовольствие от простого поглощения пищи и болтовни.