История жирондистов Том II - Альфонс Ламартин

В то время в городе жил странный человек — худший из человеческих образчиков во времена смут, фанатик невозможного, один из тех, кого народ считает вдохновенным свыше, потому что такие, как он, обещают будущее более великое, чем то, на которое можно рассчитывать в реальности. Этого человека звали Шалье.

Подобно Марату, он явился из-за границы, привлеченный заревом революции. Мари Жозеф Шалье родился в Пьемонте в семье незнатной, хотя достаточно состоятельной, чтобы дать ему образование. Предназначенный к духовному званию, Шалье был подготовлен к этой профессии монахами в Лионе. Революционные волнения, достигавшие монастыря, мешали занятиям юного священнослужителя. Он пугал своих товарищей кровавыми призраками, овладевшими его воображением. Как раз в эту пору он написал следующие несвязные и отрывистые строки, которые напоминают библейские вдохновения пророков: «Мысли стеснены, души оледенели, род человеческий умер. Гений Создатель! Изведи новый свет и новую жизнь из этого хаоса! Я люблю великие проекты, головокружение, отвагу, борьбу, революции. Великий Создатель сотворил прекрасные явления, но Он слишком спокоен. Если бы я был Богом, то привел бы в движение горы, звезды, царства; я разрушил бы Природу, чтобы вновь создать ее».

Обуреваемый этими мыслями, Шалье вышел из священства, поступил на работу в торговую компанию и некоторое время путешествовал по коммерческим делам. Его изгнали из Италии за проповеди революционного учения. Благодаря этому его заметили Марат, Робеспьер, Камилл Демулен и Фоше. Под их покровительством он и основал в Лионе клуб, день и ночь вдохновляемый его речами. Муниципалитет, где две поочередно одерживавшие перевес партии и изменчивые решения то помогали восстановлению порядка, то воодушевляли бунтарей, все более и более становился игрушкой клуба. Шалье, Лоссель, его сообщник, священник, только что женившийся на родной сестре, Руло, член муниципалитета, наконец, Кюсси, выбранный в депутаты Конвента, всенародно проповедовали догмы насилия и грабежа. «Настало время, — говорили они, — когда должно исполниться пророчество: „Богатые будут лишены своего богатства, а бедные обогатятся“». «Хотите, — писал Кюсси, — услышать слова, которыми можно заплатить за все, в чем вы нуждаетесь в Лионе? Умрите или убейте других!»

Чтобы придать более устрашающую силу этим словам, Шалье и его соратники выписали из Парижа гильотину и помесили ее на площади Белькур. Жирондисты, желая умерить это увлечение, отправили Вите, своего сотоварища и друга, в Лион в качестве мэра. Вите явился в центральный клуб и выступил там с мужественной и суровой речью, стараясь переубедить мятежников, прежде чем нанести удар. Клуб встретил его оскорблениями. «Настал великий день мести! — воскликнул Шалье. — Среди нас находятся пятьсот человек, заслуживающих такой же участи, как и тиран. Я дам вам список их имен. Вам останется только поразить их!» Он предложил начать революционный суд, а потом, взяв распятие, прибавил: «Недостаточно того, что мы убили тирана нашего тела, нужно свергнуть и тирана наших душ!» И, разбив распятие, стал топтать его обломки. Затем Шалье повел толпу своих последователей на площадь Терро и здесь заставил их поклясться под «деревом свободы» в том, что они истребят всех аристократов, роландистов, умеренных и священников.

Муниципалитет, следуя призыву клуба якобинцев, начал производить обыски, послужившие прелюдией ко 2 сентября, и поручил комиссарам клуба указать и арестовать подозрительных лиц. Весь город некоторое время оставался во власти этих Катилин. Только один человек, мэр Нивьер, занявший место Вите, сдерживал с отвагой, достойной античного правителя, дерзость мятежников и вселял надежду в сердца добродетельных граждан. Нивьер знал, что Шалье и Лоссель собрали ночью своих приверженцев, которые назывались «тайным революционным судилищем», приготовили гильотину, избрав местом казней один из мостов на Роне, откуда трупы можно сбрасывать в волны, изготовили списки с именами осужденных, а так как недоставало палачей, то Лоссель заявил: «Все должны обратиться в палачей. Гильотина падает сама собою».

Мэр собрал около магистратуры несколько батальонов и восемь пушек. Голова этого великодушного человека была раньше других обещана убийцам, он рисковал ею ради блага отечества. Его твердость страшила мятежников. «Уйдем, мы промахнулись!» — вскричал Шалье, увидав штыки и пушки, выстроившиеся вокруг магистратуры. После своего триумфа Нивьер вернулся в ряды простых граждан, но, избранный тотчас восемью тысячами голосов из девяти тысяч избирателей, снова принял бразды правления.

Партия Шалье, которой в свою очередь угрожали умеренные республиканцы, была спасена от народной ярости тем же самым Нивьером, которого хотела убить. Центральный клуб якобинцев распался. Члены его взывали о помощи к своим собратьям в Париже. Конвент потребовал, чтобы два батальона марсельцев явились восстановить порядок в Лионе. Батальоны, проникнутые духом Жиронды, были встречены как освободители большинством населения и обратили в бегство Шалье и его сторонников. Якобинцы, лишившиеся влияния, задумали устроить новое 10 августа против муниципалитета. Шалье снова явился в город и восстановил клуб. «Аристократы, роландисты, умеренные эгоисты, — восклицал он, — трепещите! Десятое августа может вернуться, волны Соны и Роны скоро понесут ваши трупы в море!» Кюсси отвечал ему с вершины Горы: «Свобода для нас или смерть наших врагов — вот выбор, который приходится сделать республике!»

В Лион прибыли наиболее энергичные комиссары Конвента — Альбит, Дюбуа-Крансе, Готье и Ниош. Насильственным образом забрав у богатых шесть миллионов, они учредили Комитет общественного спасения, вроде того, какой уже действовал в Париже. Комитет начал притеснять граждан, вооружать своих сторонников, обрекать на смерть врагов. Шалье обнародовал список, носивший название «Компас патриотов». «К оружию! К оружию! — кричал он, бегая по улицам. — Ваши враги поклялись убить всех вас, даже грудных детей. Спешите одолеть их или погребите себя под развалинами города!»

Эти яростные крики долетели до Конвента; умеренная партия добилась декрета, по которому граждане Лиона получили право противопоставить силе силу. «Неужели вы думаете, — заявил Шалье, — что этот декрет испугал меня? Нет! Вместе со мною восстанет достаточно народа, чтобы убить двадцать тысяч граждан!» Он бежит в клуб, вооружает своих друзей и готовится взять приступом магистратуру. Секции, предупрежденные о его намерениях, собираются и вооружаются. Город разделяется на два лагеря. Муниципалитет переходит на сторону якобинцев. Народные представители Готье и Ниош вступают в Лион во главе двух батальонов и двух эскадронов. Шайки Шалье, вооруженные косами, пиками и дубинами, идут впереди. Льется кровь. Шале старается воодушевить членов клуба. «Вперед, — кричит он, — овладеем членами департамента, президентами, секретарями секций и умоем наконец руки в крови!»

Пока секции совещаются, якобинский муниципалитет овладевает арсеналом, укрепляется в нем и заполняет ратушу пушками, военными припасами и войсками. Секционеры, собравшиеся в количестве более двадцати тысяч на площади Белькур, выбирают комендантом фабриканта по имени Мадинье, человека с пылким сердцем и железной рукой. Мадинье овладевает арсеналом и идет к ратуше. Ниош пытается его не пропустить. «Оставьте, — отвечает ему Фременвиль, президент департамента, — вы подписались под подлыми постановлениями, посягающими на наше имущество и нашу жизнь, мы не можем доверять вам! Уходите; мы такие же, как и вы, республиканцы, но мы хотим республику законную. Если вы хотите, чтобы мы сложили оружие, прикажите уйти своим войскам и отрешите от должности весь состав муниципалитета».

Во время этих переговоров, которые и идут в арсенале, муниципалитет окружает себя линейными войсками и ополченцами. Трупы первых секционеров, убитых на улицах, лежат на ступенях лестницы ратуши.

Мадинье, уведомленный об этих безобразиях, задерживает Ниоша в качестве заложника и приказывает секционерам разделиться на две колонны, одна из которых направляется по набережным Соны, а другая — по набережным Роны, чтобы затем соединиться на возвышенности у ратуши. Голова колонны, шедшей вдоль набережной Роны, оказалась разгромлена батареей, стоявшей на Моранском мосту. Колонна, отправившаяся вдоль Соны, также была встречена картечью при выходе с площади Терро. Она отступает и занимает более защищенную позицию на площади Карм и начинает оттуда бомбардировать ратушу. Якобинцы стараются укрыться во дворах. Представитель Готье выходит к секционерам для переговоров. Его оставляют заложником, так же как и его товарища. Он подписывает, под угрозой казни, приказ о прекращении полномочий муниципалитета. Мадинье с триумфом въезжает на лошади в ратушу, хватает Шалье и главных его сообщников и провожает их до тюрьмы.