Зло торжествует - Майкл Стэкпол
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От слов Кроули что-то заныло у меня внутри.
Я знал, что он прав. Я чувствовал эту брешь, о которой он говорил, и отчаянно хотел заполнить, но не мог. Но сейчас я понял, что, если расскажу Мики о его отце, это залечит мою рану та каверна в моей душе закроется. Я не имел понятия, каким образом это получится, просто знал, что так оно будет.
Я поднял на него глаза:
– Каким образом тебе удается так ясно видеть, что творится в наших сердцах, если ты так близок к другим?
– Вероятно, так антиматерия знает материю, а тень – свет. – Кроули слегка пожал плечами. – Это ведь не имеет значения, правда? – Я покачал головой, и он улыбнулся. – Думаю, не имеет, – тихо сказал он, направляясь к двери. – Я пришлю к тебе Мики. Ни пуха ни пера вам обоим.
* * *Мики пришел в белой футболке, украшенной портретом Хейди Стилетто, пышногрудой певицы из рок-группы "Колокол Преисподней". Дива позировала в профиль, давая зрителям возможность хорошенько рассмотреть татуировку в виде трезубца на правой щеке. Довершали наряд Мики спортивные шорты, и, как я подозревал, обе детали туалета он получил от Бата или выбрал их, подражая ему. Короткие рукава футболки и шорты почти не скрывали татуировку, которой было покрыто тело Мики, благодаря чему он выглядел как человек-зебра; только вместо привычных полос – причудливые завитушки. Он пригладил волосы пятерней, но они все равно торчали во все стороны. Вероятно, Кроули поднял его с постели.
Не меньше чем недостаток одежды и разукрашенная кожа, привлекало внимание по-детски невинное выражение лица Мики, выражение радостного предвкушения. Наблюдая за ним, за тем., как он идет от двери по кабинету, как вспрыгивает на диван, я понял: он гордится тем, что находится в моем обществе. Мальчик светился этой гордостью, словно солнышко в ясном небе над Застывшей Тенью. Он не имел понятия, зачем его позвали сюда. Он просто был счастлив, а мне предстояло это счастье разрушить.
– Добрый вечер, Мики. Надеюсь, ты простишь мне, что я тебя разбудил.
Он энергично кивнул, сначала вскинув голову, потом склонив ее почти до груди, и улыбнулся.
– Все нормально. Мне нравится не спать. Когда сплю, у меня бывают плохие сны.
– Я понимаю. – Я улыбнулся мальчику. – У меня тоже бывают иногда. Главное помнить – это только сон, и он не может причинить тебе вреда.
Мики подтвердил мое заявление таким же энергичным кивком.
Как начать? Как сказать ему об этом? Я прекратил вышагивать по комнате и остановился перед ним, заложив руки за спину.
– Мики, я хотел поговорить с тобой, потому что у меня есть для тебя известие. Боюсь, это плохое известие – нет, ты не сделал ничего дурного, просто оно может причинить тебе боль, ранить тебя изнутри. Тебе будет очень грустно. Так бывает, когда внутри больно. Ты можешь поплакать, если захочешь.
На мгновение его лицо исказилось, но потом Мики сжал губы и покачал головой:
– Папа говорил, чтобы я был храбрым и не плакал. Он сказал, что это расстроит Дороги.
– Понимаю. Но ты можешь поплакать здесь, и мы ничего не скажем об этом Дороти, чтобы ее не расстраивать. – Я почувствовал, как решимость Мики быть храбрым столкнулась с нарастающим страхом. Он подавил страх и приготовился слушать меня. Словно мужественный маленький солдатик, он преисполнился решимости выполнить наказ отца. – Мики, твой отец не вернется к нам.
Боль молнией пронзила душу ребенка и сразу же сменилась чувством вины. Он открыл рот и собрался разреветься, но в последний миг сдержался. Я чувствовал, как его раздирают эмоции.
Сосредоточившись, я распознал их и поспешил защитить Мики от его самых худших страхов.
– Нет, Мики, ты ни в чем не виноват. Твой отец больше всего хотел бы сейчас оказаться здесь.
Он очень любит тебя, и будь это в его власти, он немедленно вернулся бы к тебе. Беда в том, что он не может этого сделать.
– Почему?
Дрожащий голос Мики подтвердил, что его сомнения в себе не исчезли. Я сел на корточки и положил руку ему на колено.
– Мики, твой отец узнал, что, когда тебя отобрали у него, с тобой плохо обращались, тебе делали больно.
– Теперь я лучше.
– Да, Мики, теперь ты гораздо лучше. Ты стал физически здоровым человеком, и твой отец был очень этому рад. Он помнил, каким ты был, и гордился тем, что ты сумел совсем один пройти через муки исцеления. Он гордился тобой, потому что ты оказался храбрым и мужественным; он радовался твоему выздоровлению, но в то же время ему было грустно.
– Почему?
– Почему? – Я замялся, прислушиваясь к слабым отголоскам, начинавшим набирать силу в моей душе. Во мне поднималась ярость на Пигмалиона, который таким бесчеловечным образом манипулировал мальчиком. Он исцелил тело Мики и форсировал его физическое развитие, потом модифицировал организм, но в интеллектуальном смысле Мики остался ребенком. Пигмалион воспользовался невинностью Мики, чтобы сделать из него машину-убийцу. Выполняя его задания, мальчик не терзался угрызениями совести, потому что недостаточно созрел для того, чтобы ясно различать, где добро, а где зло.
Неожиданно я понял две вещи. Во-первых, я осознал, что Скрипичник точно так же манипулировал мною. Только Скрипичник действовал исподволь, был терпеливее и осторожнее, поэтому я просто не понимал, что мое существование ненормально. Я тоже играл, вживаясь в разные роли и стреляя по мишеням. Я избежал нравственных мук, потому что подходил к себе с другими мерками; я исполнял повеления своего господина, потому что в мое сознание внедрили убеждение: это правильно, так и должно быть. Мики делал то же, но по другим причинам. Пигмалион просто пользовался его неискушенностью. Скрипичник долго и планомерно формировал меня; Пигмалион шел к своей цели кратчайшим путем.
Второе открытие, сделанное мной в этот момент, касалось того душевного изъяна, на который указал мне Кроули. Я понял, чего мне недоставало. Я не умел сострадать. Я никогда не знал сострадания, да и не нуждался в нем до тех пор, пока Койот не изменил кардинально мою жизнь.
Но и после перевоплощения я так и не научился состраданию. Все мои добрые поступки объяснялись желанием усилить свое влияние на людей.
Когда – как же давно это было! – я заставил Рока Пелла дать деньги семье, которая приютила меня после побега от Жнецов, мною двигало желание подчинить его своей воле, а не проявить доброту. Щедрое жалованье, которое я назначил рабочим на время нашей операции, тоже служило этой же цели.
Койот, мой предшественник, всегда говорил тем, кому помогал: "Заплатите следующему". Благодаря этому люди, которые были ему чем-то обязаны, рассматривали помощь другим как совершенно естественный поступок. Он и сам, помогая другим, действовал бескорыстно. В конце концов он совершил высший акт сострадания, когда умер, чтобы дать мне возможность нанести поражение Скрипичнику, а теперь и Пигмалиону. Он погиб, чтобы я мог подарить жизнь многим, многим другим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});