Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский

Я оглянулся, – оставалось только в шутку раскланяться, с красным от смущения лицом. Когда автобус с детьми отъезжал из турбазы, дети кричали из открытых окон:

– Нахвамдис, пианист! Прощай, пианист!

В середине лета на лугах появилась молодая густая трава, похожая на подстриженные газоны. На этих «газонах» мне понравилось молиться. Я брал с собой коврик, расстилал его на траве, рядом ставил часы и с четками подолгу сидел в лугах, когда ветер ослаблял свои порывы. Однажды, когда я молился, мое внимание привлекла старушка-грузинка, сердито размахивающая руками и спешащая ко мне. За нею бежал маленький мальчик, держась за ее подол. Подойдя поближе, бабушка быстро схватила будильник, крича:

– Отдавай часы! Отдавай часы!

Мальчик уставился на меня, широко раскрыв глаза и рот.

– Берите часы, мне не жалко… – в недоумении ответил я, вставая с коврика.

– Сидишь на моей траве, мнешь ее, а мне эту траву потом косить надо! Не отдам часы! – продолжала кричать разгневанная старушка.

Тут только я догадался, что луговые участки бедные жители берегут пуще зеницы ока, потому что они – единственный корм для их скота.

– Простите, бабушка! Берите часы, берите и коврик, я больше не буду сюда ходить!

Старушка еще что-то прокричала по-грузински, но расстались мы мирно, а мальчика мне удалось даже погладить по торчащим волосам, вызвав на лице его улыбку. Я отправился домой, а старушка с моими часами пошла обратно. За ней побежал и мальчик, ухватясь одной рукой за подол, а другой таща за собой мой коврик.

Грустная история произошла у меня со взрослыми мужчинами. Когда я молился вдалеке за селом, стоя на коленях среди валунов, ко мне подошли трое мрачных насупившихся грузин.

– Ты что здесь делаешь?

– Молюсь.

– А кто ты такой?

– Русский.

– Э, говорить все можно, а врать нельзя! Какой ты русский? Ты осетин!

– Нет, я не осетин, у меня есть паспорт, где написано, что я русский.

– Э, в паспорте все можно написать! Ты осетин!

Как я ни уверял, что это ошибка, грузины очень сурово заявили мне, что если я еще раз здесь появлюсь, то мне не следует ожидать для себя ничего хорошего. Интересно, что когда я ездил в Осетию, то в городе, на рынке, меня точно также остановили осетины и с большой враждебностью выясняли, не грузин ли я. Это заставило меня серьезно задуматься над своим положением и не оставалось ничего, как только вздохнуть: «О времена, о нравы…»

Другая грустная история приключилось между мной и директором турбазы, который вдобавок, как я уже говорил, занимал должность председателя сельсовета. Однажды я заглянул в местный придорожный ресторанчик, чтобы купить каких-нибудь сладостей к моему одуванчиковому чаю, и остановился у стеклянной витрины, рассматривая выставленные продукты. Ни сладостей, ни конфет я не увидел, но заметил, что за столом сидит мой начальник с подвыпившей компанией.

– Иди сюда! – крикнул он. – Садись, ешь!

Мне придвинули пирог с крапивой. Я присел на свободный стул и отведал немного пирога. Директор разлил по стаканам водку и один такой стакан, наполненный доверху, подал мне:

– Пей!

– Я не пью!

– Пей, ты что нас не уважаешь? – побагровел он.

– Вас уважаю, а водку пить не стану! – твердо ответил я, решив, будь что будет.

Компания глухо зашумела. Взгляды посуровели.

– Ага, вот ты какой! Приехал сюда, скрываешься! И город твой мы знаем – все воры! Наверно, сам украл что-нибудь и скрываешься здесь! – разбушевался председатель сельсовета. – Чтоб завтра духу твоего здесь не было!..

– Ладно, хватит, успокойся! – начали уговаривать его приятели.

Я ушел, надеясь, что наутро директор все забудет. Но он оказался злопамятным и утром ко мне подошел мой товарищ-милиционер:

– Слушай, друг! Я понимаю, мы с тобой кровати вместе таскали и все такое, но служба есть служба, извини! Ведь я же милиционер… Мой совет тебе, как брату, – лучше уезжай, директор все равно тебе жить не даст!

– Спасибо за доброе слово… – поблагодарил я сердобольного представителя местной власти.

Мы пожали друг другу руки, и я пообещал