Запрещенная реальность. Одиночка. Смерш-2 - Василий Головачёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посадка на борт теплохода прошла гладко, они устроились в двухместной каюте на второй палубе и весь вечер просидели на корме у бара, как и два десятка других путешественников, любуясь морем, небом, солнцем, закатом, чайками и теплоходом. Тоня наконец пришла в себя, чаще улыбалась, и, если бы не воспоминания о погибших отце и маме, была бы, наверное, на седьмом небе от счастья.
За их столик подсела средних лет пара, они познакомились, и мужчина, назвавшийся Юрой, рассказал им свою историю «нового русского фермера, раскулаченного властью».
В принципе, история была типичной для сотен таких же фермеров, попавших под давление обстоятельств, к которым позднее присоединились – к обстоятельствам, разумеется, – бандиты и государственные чиновничьи структуры, действующие не в пример жестче.
Юрий Алексеевич Кулагин открыл свое дело в селе Катынь-Покровское Смоленской губернии еще в тысяча девятьсот девяносто первом году, а закрыл в две тысячи первом, ровно через десять лет.
– Никаких моральных сил не осталось терпеть этот беспредел! – заявил он с усмешкой, одну за другой опорожняя кружки с пивом. – Вы не смотрите, что я с виду здоровый, могу кулаком быка зашибить, а вот поди ж ты, не выдержал.
– Я давно советовала ему уехать в город или хотя бы в другую область, – добавила жена Юрия, Валя, такая же крупная, мягкая, улыбчивая. – Так он же упрямый: батя мой не сдавался, и я не буду!
– Сдался! – махнул ручищей Юрий. – Десять лет коту под хвост! Кто еще сейчас мало-мальски держится, так это фермеры-животноводы. А я сделал ставку на зерно, ошибочка вышла, никому оно, как выяснилось, не требуется. Продать килограмм ржи, к примеру, сейчас можно рубля за три, а литр соляры стоит шесть-семь. С ячменем, овсом и пшеницей еще нужно лоб морщить: особым образом почву обрабатывать, подкармливать, ухаживать. А рожь засеял – и в ус не дуй, все равно вырастет. Вот я и нарастил… что пришлось потом урожаи за бесценок отдавать, себе в убыток.
– А госзакупки? – поинтересовался Тарас.
– Забудь, нету их давно, – снова махнул рукой Юрий. – Не нужна оказалась моя работа людям. Да и просушить, и хранить зерно негде, рожь надо везти в соседний совхоз с кучей взяток в кармане, иначе ничего не добьешься. А результат такой: шестнадцать процентов зерна теряется по влажности, восемь – из-за засоренности почвы. На сортировке, просушке, хранении – еще двадцать пять процентов. Двадцать как минимум – взятки. Вот и получается – три четверти урожая – ёк! К чему заниматься бесполезным делом?
– И как же вы из этого положения выходите?
Юрий засмеялся:
– Подался в маленькие животноводы. Купил корову, поросят, курей, вот приеду – коз разведу. Говорят, из козлиц делают особую колбасу, как «Виагра» действует. Отдам долги, может, и заживем нормально. Хотя и в этой коммерции хлопот невпроворот, особенно – со сбытом продукции. В Смоленске все рынки – под мафией, попробуй сунься без поддержки!
– Юра, не надо их нагружать своими проблемами, – потянула супруга за рукав Валя. – Люди отдыхать приехали, а ты им свои обиды выкладываешь. Справимся, не впервой.
– И то верно, – смутился Юрий, поднимая кружку. – Будем отдыхать и жизни радоваться, пока возможность имеется.
– Дети есть? – спросил Тарас.
– А как же, трое: две девки и пацан Антон, старший, семнадцать уже стукнуло. В Смоленский пединститут собирается поступать.
– Одни остались?
– Почему одни? С бабкой и дедом. Да и не балованные они у нас, как говорится, опора и надежа.
– Пошли купаться, – сказала Валя, расстегивая ворот платья. – Жарко. Здесь где-то бассейн есть с подогреваемой морской водой. Раз уж решились отдохнуть, надо все попробовать.
– Это уж точно. – Юрий допил пиво и поднялся. – Заходите в гости, каюта триста двадцатая, на третьем этаже.
– На палубе, – поправила его жена.
– Один хрен, – махнул он рукой, обнимая супругу.
Они ушли.
– Хорошие люди, – задумчиво сказала Тоня; в купальнике она сидеть за столиком стеснялась, но и юбочка с легкой маечкой ей шли необыкновенно. – И, по-моему, счастливые.
– Мне тоже так показалось, – кивнул Тарас, потаенно любуясь девушкой. То, что они остановились в одной каюте, еще ни о чем не говорило, учитывая просьбу Тони, однако и это зыбкое равновесие «платонической любви» не могло длиться долго. Он хотел ее и ничего не мог с собой поделать. Хотя, с другой стороны, твердо знал, что не посмеет – без ее воли и согласия.
– Папа очень любил маму, – продолжала Тоня тем же тоном; она уже привыкла к своему положению, понимая, что родителей нет и не будет. – Они тоже были счастливы. Таких других счастливых людей я не встречала. Но они, наверное, были исключением.
– Я так не думаю, – не согласился Тарас. – Счастливых людей мало, но они есть, вот как Юра с Валей.
– И они тоже – исключение, а как говорится: исключение подтверждает правило.
– Глупости, древние мыслители, на которых привыкли ссылаться наши комментаторы их знаний, просто неправильно перевели латинское изречение, которое гласит: исключением проверяется знание. То есть исключение отвергает правило, им оно проверяется, ибо что это за правило такое, если подтверждается своей противоположностью?
Тоня наморщила лоб, призналась с удивлением:
– Я никогда об этом не задумывалась… действительно, ты прав!
– Не я – мудрецы, наши предки.
– Ты знаешь язык, как настоящий филолог. Вот, кстати, ты обещал научить меня древнему языку.
– Только не здесь, – засмеялся Тарас, с облегчением уводя разговор от скользкой темы. – Представляешь, если мы сейчас в голос запоем «здраво»?
Тоня фыркнула, тряхнула отросшими до плеч волосами.
– Представляю! Начали бы обходить стороной. Между прочим, я бы тоже искупалась. Пойдем поищем бассейн?
– Чего его искать? – Тарас встал. – Он на верхней палубе. Переодеваемся и идем. Кстати, все забываю спросить: как тебе показался Марат?
Перед отлетом они все-таки успели забежать в больницу и навестить теннисиста. Он выздоравливал, мог ходить, но пальцы на руках срастались медленно, и находиться ему в больнице предстояло еще долго.
– Он умный и самоуверенный нахал, – ответила Тоня равнодушно, – хотя,
