Агни-2 - Ульяна Каршева

Наверное, он тоже подумал о том же. Потому как, нерешительно постояв, вернулся к скамье и сел, правда уже не сгорбившись. Аня помялась на месте, переминаясь и не понимая, какой сделать первый шаг. Заговорить о погоде? Господи, какие глупости… Сказать ему, что уже слишком холодно, да и вообще: поздно, пора спать – завтра-то ему вставать вместе с братьями… Транспорт-то у них один на всех…

А ноги внезапно понесли её к скамье – быстро, пока он не заговорил, пока она сама не ляпнула какой-нибудь глупости. Понесли – и Аня быстро села-юркнула под бочок Таегана. И тут же сунула руку под его руку, безвольно опущенную – только пальцы слабо держатся за край скамьи, как у провинившегося школьника. Юркнула и прижалась к нему, быстро согревая самовольно занятое местечко и согреваясь сама от его тепла, постепенно проявляющегося в том тесном соприкосновении между их телами. Его рука, которую она обняла, резко напряглась, стала жёсткой: он не сразу понял её движение. Но постепенно рука расслабилась – и Таеган развернулся к Ане всем телом. И осторожно ткнулся лбом в её волосы. Потом вынул свою руку из её мягкого объятия ладонями и взялся за её плечи, за талию, подтаскивая её ещё ближе, ещё плотней к себе… И не надо даже поцелуев. Сиди себе в тёплом гнёздышке его рук, не думай ни о чём, потому что и думать не надо – и так всё ясно: вот он, вот она. Они любят, потому что понимают друг друга даже не с одного слова, а с одного движения. Они любят, потому что лишь вдвоём им тепло и уютно – и хочется жить… друг для друга.

И кто сказал, что молча сидеть на уютной скамейке в поздний летний вечер и слушать мерно сеющий тихий дождь – хуже, чем смотреть на сияющее лето?..

Он первым нарушил безмятежно дремотное сидение среди шорохов дождливого вечера, легонько вздохнув:

- Пора… Теперь я знаю, как рано ты встаёшь…

Он ждал, что она первой встанет. А она кривилась от обиды, что сидели так мало, и слабо радовалась, что он не видит, как она едва не плачет, что «пора»… Таеган снова вздохнул и встал сам, не отпуская её руки. У потайной двери, ведущей в короткий коридор, подождал, пока она не скажет открывающее слово, а она мельком подумала, что надо бы ему тоже объяснить, каков магический механизм этой двери – и снова забыла об этом пожелании, ощущая сухую горячечность его ладони… Всё так же, за руку, поднялись на второй этаж, где так же, без слов, расстались, разойдясь по комнатам.

Но у открытых дверей оглянулись друг на друга, чтобы улыбнуться и унести эти улыбки в свои сны…

… Как узнать, несёт ли в этом мире вдова долги своего умершего мужа?

Аня сосредоточенно вмешивала в тесто для булочек сдобу, то и дело застывая в тревоге. Чем ближе расследование истории Конгали, тем ей становилось страшней… А если осудят её, Аню, за то, что сделал её муж? Если он, конечно, сделал…

Мысль, которая недавно мучила её, но которая никак не желала оформиться в слова, сейчас, на пороге расследования, вставала перед Аней во весь рост.

Для себя она предположила примерно такое развитие событий в прошлом: дин Хармон, скупой и жадный, поддался на предложенные ему большие деньги и устроил в чьём-то богатом доме постепенную смерть девочки – единственной наследницы этого самого богатого дома. Для чего наложил на неё проклятие… Умереть Конгали должна была через некоторое время – и даже долгое время, чтобы следующий после неё наследник был обелён в глазах светского общества. А пока, например, заболела и впала… ну, скажем, в кому. И потому её призрак бродил по дому дина Хармона, привязанный к той цепочке с медальоном, в который и вложено проклятие?..

Аня знала, что она дилетант-практик. Знала, что плохо понимает принципы магии. Но… Как бы спросить Никаса, чтобы он объяснил ей, будет ли судебное преследование вдовы дина Хармона, если она ни в чём не замешана – в смысле, не замешена в его уголовных делишках. Если они были. Вот это и главное, что заставляло нервничать. Согласился ли дин Хармон на преступление? И что будет его вдове за это? Или Аня неправильно вычислила истоки происходящего?

- Доброе утро, Агни! – радостно поприветствовала её Онора.

- Доброе, - невольно улыбнулась она девушке. Знала, почему та сияет: за окнами – чистейшей синевы небо, а солнце сверкает на всех листьях и травах, омытых дождём. Она сама-то, выглянув в окно, расплылась в улыбке – и даже гнетущие мысли о проблеме с Конгали не помешали счастью, что дожди закончились и что теперь снова можно будет побегать к озеру, поплескаться на нём, да и просто посидеть на бережке и полюбоваться чудными пейзажами, нежась под ласковым солнышком.

А ещё в улыбке Оноры – счастье, что она теперь свободна от любых поползновений на её свободу. Отсюда, как заметила довольная Аня, появилась и лёгкость во всех её движениях.

Вымыв руки, Онора деловито пристроилась рядом, у стола с тестом, и принялась отщипывать по кусочку, формируя пышку, которую затем бережно укладывала на подготовленный, уже намасленный противень. Аня же, закончив с тестом, поменялась с ней местами и принялась мазать маслом и обсыпать будущие булочки корицей и ванилью.

Затем Онора поставила противень в нижнюю часть плиты, уже разогретую (про себя Аня продолжала называть эту часть духовкой), а хозяйка дома приподняла крышку большой кастрюли, где шкворчало что-то вроде плова: крупа была похожа на рис, да и по уверениям старых служанок варилась точно так же, так что Аня, недолго думая, загрузила кастрюлю мясом, а потом добавила промытый и слегка взбухший в воде «рис». Теперь, судя по запаху, оставалось лишь добавить приправы, благо теперь можно не отказывать в них и сыпать столько, что обитатели дома обычно блаженствовали, прикрывая глаза от удовольствия и внюхиваясь в ароматы, аппетитно наполнявшие кухню и столовую.

Через полчаса к ним присоединилась Кристал и помогла приготовить обеденный стол. Затем её со смехом и шуточками прогнали наверх, чтобы она разбудила свою маленькую подружку Лиссу. Вскоре в столовую подтянулись мужчины.

Аня только раз растерялась: а каково Конгали, которую звать в столовую – мягко говоря, стоит