Лёха - Николай Берг

— Стоп машина — заявил Середа печально.

— Аут оф фьюел — отозвался растерянно потомок. И сказал уже по-человечески:

— Вот теперь бензин кончился весь. Давайте машинку в кусты затолкаем, а то приедет кто на наши головы.

Затолкали. Почесали в затылках. Все было не унести, потому разобрали, что

нужнее всего. Получилось много, но если для Семенова груз был привычным, пехотинец всегда ходит как навьюченный ишак, то вот Лёхе все это очень не понравилось. Зато он с радостью поменялся с Середой своим вшивым мундиром, отдав заодно и пилотку. Теперь Середа должен был идти во главе маленького отряда, а остальные следом, надеясь, что каски и плащ-палатки не выдадут в них красноармейцев. Надежда была в общем убогой — потому как вид обмоток, ботинок и торчащих из прорези гимнастерок был достаточно показателен, но что еще делать. Была мысль идти как пленные под конвоем Середы, но тут возникала проблема с оружием, пулемет и винтовка должны были быть наготове. Немного поломали голову, что брать из наличного, все утащить, всяко не выходило. Разумеется, взяли все оружие. Это даже и не сомневался никто. Потом, помня, что боец всегда с котелком, лопаткой и ложкой, прибрали первонужное. Собрали все сумки и сумчонки, даже пустую гранатную. Сидор штопаный себе Жанаев забрал, остальные повесили вместо привычного и мягкого сидора жесткие и неудобные, но вместительные футляры от немецких противогазов. Середа похихикал, заявив, что вполне эти железяки годятся для мебели, как табуретки, на что Семенов мрачно возразил, что лучше бы рюкзак или ранец — тоже вместо мебели, подушка хорошая получается, а на этом футляре и сидеть неловко. Взяли еще пару катушек с проводом, который мог и с толку сбить встречных немцев и пригодится на обмен. В любой деревне провод вполне пригодится. Остальное так и оставили на вездеходе. Сапоги с технаря оказались впору Середе, и теперь он щеголял аккуратно обтертыми тряпочкой блестящими голенищами.

— Интересно, далеко ли до наших? — поинтересовался боец.

Середа и Жанаев переглянулись, синхронно пожали плечами. Потом Середа усмехнулся невевсело и сказал:

— Идем на восход, не промахнемся.

— Ну, пошли, что ли? — по возможности как можно более равнодушным тоном сказал Семенов.

— Так точно — отозвался по-уставному Жанаев, а сентиментальный потомок похлопал ласково по рулю выручившей машины и погладил бочину, измазав руку в пыли, отчего сконфузился и стал вытирать ладонь пучком травы.

— Значит, Середа впереди. Мы следом. Немцы вроде только ездят, потому надеюсь, что услышим их раньше. Если слышим что — мы трое в кусты и там как бы возимся, чтоб только каски видать.

— А катушки? — спросил Лёха.

— Катушки на обочину сразу. Связисты черт знает, где лазят. Картинка привычная. Ну, уж если докопаются — тогда артиллерию попрошу знак подать — начинаем стрельбу и отходим в лес.

— Ладно. Что лучше подходит: «Химмельдоннерветтер» или «Рундпфунгерпфенгер»? Еще можно «Готтентотенмуттерэрмордер» или «Нигилистендинамитентеатеркассефербрехен» — невесело пошутил артиллерист.

— Лучше б что покороче. А то пока ты это выговоришь, нас уже перестреляют как гусей.

— Ладно. Как скажу громко «Цум бефель!» — так значит огонь. Черт, патронов у нас для внятного огня — фиг да нифига.

— Ну, мы не по шассе идем, тут публики не густо тоже. В общем — какие вопросы?

— Эта каска жутко тяжелая. Шея уже устала — пожаловался Лёха.

— Сё не каска. Сё шапка-невидимка. Заслужил — носи — посоветовал ему Середа, а бурят с Семеновым коротко хохотнули, хотя немецкие стальные шлемы и впрямь были куда тяжелее советских.

— Всё, пошли — сказал красноармеец и гуськом по травянистой обочине тронулись дальше, на восток.

Боец все время напряженно думал — не глупость ли они делают. А ну как на своих нарвутся? Стреляли же по ним из лесу. С другой стороны по дороге идти было куда быстрее и легче, чем по здешним лесам. В которых черт ногу сломит. Сплошные болота, будь они неладны.

Хотя как только кончится эта дремучесть и пойдут дороги пооживленнее такой маскарад не сработает, потому как — до первого патруля или до первой же пары фельджандармов. Что такое комендантская служба и служба тыла Семенов знал неплохо, доводилось видеть. А раз так, понимал, что и у немцев всяко не хуже, просто не хватает у них сил на то, чтобы все контролировать. И отлично они обживут захваченные районы. Это пока еще неразбериха такая. Толком не успели наладить.

Знакомый запах, который вынес теплый ветерок, заставил бойца завертеть головой. А вслед за этим запашком кто-то странно захрапел совсем недалеко от дороги. Зашипев не хуже Жанаева, боец перехватил пулемет наизготовку и глазами показал товарищам, что пойдет — глянет. Те поняли с лету — бурят сдернув с плеча винтовку, тут же присел на колено, поглядывая назад и в сторону хрипа, Середа так же устроился с пистолетом в руке, но таращился он по ходу движения, немного помедлив, то же сделал и Лёха.

Стараясь как можно тише продвигаться в придорожном кустарнике, Семенов двинулся не прямо на шум, а чуток забирая в сторону. Запах стал ядренее и вскоре боец увидел, откуда он прет, этот так надоевший за последние дни запашок. В подлеске, перекосившись, стояла обычная телега, от которой густо перло сладковатым тошным душком. Впряженная в телегу тощая, изможденная лошадка, встряхнула головой и, потянувшись к Семенову, коротко заржала, зафыркала губами. Боец закинул пулемет на ремень, тут никакой опасности не было — да и лежащие на телеге тела были в знакомой, родной форме. Боец похлопал лошаденку ласково по шее, негромко позвал своих товарищей. Вскоре все четверо стояли рядом с телегой, бурят тут же ловко и умело помог приятелю выпрячь лошадку, потому как тоже с первого взгляда понял, что телега эта свое отъездила — переднее колесо у нее развалилось вдрызг и транспортное это средство намертво застряло, зацепившись за старый пень. Лошади деваться было некуда, и она сильно пострадала от голода и жажды, да и передняя нога у нее была поранена.

— Все вокруг объела, докуда дотянуться смогла — объяснил Лёхе Семенов, что тут произошло. Жанаев тем временем со знанием дела осмотрел рану на ноге кобылки и кивнул головой на вопросительный взгляд сослуживца. Не страшная рана, лошадь конечно заморенная, но вполне вылечить можно. Середа в отличие от двух знатоков сельского хозяйства больше заинтересовался теми, кто лежал на телеге.

— Это раненые наши — сказал он настолько очевидное, что бурят недоумевающее глянул на него. Разумеется, наши. И ясен день, что раненые. Бинты сразу видны были, белое в лесу издалека заметно. Жанаев враз понял, что вот застряла тут невесть откуда приехавшая телега с пораненными красноармейцами, лошади повезло — выжила, а те, кого на телегу положили — нет, померли они, может от ран, а может и от голода с жаждой. Причем один — тот, у которого голый густо волосатый торс сплошь забинтован и на животе повязка густо пропиталась уже высохшим, коричневым — помер давно, лицо у покойника было черно-чугунного цвета, вздутое с вывернутыми негритянскими губищами, а вот боец посередине выглядел куда свежее, помер, наверное, пару дней тому назад. Может, если б раньше пришли… Да ничего бы не смогли, чего уж самому себе врать — ног у покойника не было по колени считай, культи забинтованные. Война, что поделаешь. Потому Жанаеву раненые были неинтересны, им уже ничем не поможешь, а лошадке помочь надо.

— Не повезло ребятам — печально заметил артиллерист.

Лёха кивнул, удивляясь тому, что ни Семенов, ни бурят не проявили товарищеского сочувствия. Открыл, было, рот, хотел что-то сказать, но Семенов с бурятом как раз выпрягли лошаденку и та на заплетающихся ногах уверенно пошла куда-то вглубь леса, ковыляя так, чтобы не беспокоить раненную ногу.

— Пошли с кобылой, явно она воду чует — сказал Семенов, и, подхватив волочившиеся по земле вожжи, пошел рядом с лошадью. Лёхе с артиллеристом волей-неволей пришлось идти следом.

— Вот не думал никогда, что, читая Гаршина, все такое своими глазами увижу — тихо бурчал на ходу Середа.

— А кто это — Гаршин? — думая о своем рассеянно спросил Лёха.

— Известный русский писатель, прогрессивный, революционер считай. Лягушку-путешественницу читал?

— Смотрел — рассеянно ответил Лёха, имея в виду известный мультфильм, потом спохватился, не ляпнул ли чего, но артиллерист не обратил на оговорку никакого внимания. И чтобы не заметил чего идущий рядом, менеджер тут же спросил сам:

— И при чем тут лягушка-путешественница?

— Она не при чем. Тут такое дело — Гаршин, видишь ли, в войне с турками вольноопределяющимся участвовал, в бою заколол египтянина, да и сам на пулю нарвался. А дело было в зарослях, густые кусты вокруг, драка там получилась свирепая — вот его и нашли только через четыре дня. И все это время он пролежал рядом с мертвым турецким солдатом, который довольно быстро разлагался на жаре. Вздувался, подтекал, пузырями покрывался. Вонял опять же — как вот эти наши. И все это — руку протянуть. И не отползти от него, сил нет.