Смерть и жизнь больших американских городов - Джейн Джекобс

Добиваясь визуальной упорядоченности, крупные города могут, грубо говоря, выбирать из трёх возможностей, две из которых безнадёжны, а третья сулит надежду. Они могут создавать зоны однородности, которая и выглядит однородной; итог — нечто угнетающее и дезориентирующее. Они могут создавать зоны однородности, которая пытается выглядеть неоднородной; итог — нечто вульгарное и фальшивое. Или же они могут создавать зоны большого зрительного разнообразия, отражающего разнообразие реальное; итог — в худшем случае нечто интересное, в лучшем нечто восхитительное.

Как обеспечить городское разнообразие достойным визуальным выражением? Как соблюсти его свободу, зримо показывая вместе с тем, что она есть разновидность порядка? Это — центральная эстетическая проблема больших городов. Я буду говорить об этом в главе 19 настоящей книги. А пока скажу вот что: городское разнообразие не уродливо по своей сути. Те, кто так думает, грубо и глупо ошибаются. А отсутствие этого разнообразия неизбежно является либо угнетающим, либо вульгарным и хаотическим.

Правда ли, что разнообразие вызывает транспортные пробки?

Транспортные пробки вызываются автомобилями, а не людьми как таковыми.

В местах не слишком густонаселённых или таких, где разнообразие способов использования проявляется лишь изредка, всякая специфическая притягательная точка действительно служит источником автомобильных пробок. Клиники, торговые центры, кинотеатры — все подобные учреждения и заведения концентрируют вокруг себя транспорт и, кроме того, сильно загружают транспортом ведущие к ним пути. Тот, кому хочется или нужно посетить клинику или торговый центр, не сможет этого сделать без автомобиля. В такой местности пробку может создать даже начальная школа, ибо детей надо в неё возить. Без широкого спектра концентрированного разнообразия любая нужда может заставить человека сесть в машину. Для дорог и парковочных площадок нужно место, что приводит к ещё большей разбросанности всего и вся и побуждает людей к ещё более интенсивному пользованию автомобилями.

Это терпимо в негустонаселенных местах. Но там, где люди живут плотной или непрерывной массой, это создаёт невыносимую ситуацию, губительную для всех прочих ценностей и для всех прочих аспектов человеческого удобства.

В диверсифицированных городских районах с высокой плотностью населения люди по-прежнему много ходят пешком, что непрактично в пригородах и в большинстве «серых зон». Чем интенсивнее и богаче разнообразие — тем больше ходьбы. Даже люди, приехавшие в такой район извне на своей машине или на общественном транспорте, внутри него перемещаются пешком.

Правда ли, что городское разнообразие привлекает в район разрушительные способы использования? Является ли разрушительным допущение всех (или почти всех) способов использования данной территории?

Чтобы в этом разобраться, необходимо будет рассмотреть несколько различных способов использования, из которых одни действительно вредны, а другие очень часто считаются вредными, хотя таковыми не являются.

Имеется нехорошая категория способов использования территории, куда входят, например, свалки утиля и тому подобное — то, что ничего не добавляет к общему удобству района, к его привлекательности к концентрации в нем людей. Не давая ничего взамен, эти способы использования предъявляют заоблачные требования к размерам выделяемых для них участков и к нашей эстетической терпимости. К этой же категории относятся стоянки подержанных машин и пустующие или почти пустующие здания.

Вероятно, каждый (кроме, может быть, владельцев этих объектов) согласится, что это скверная категория.

Но отсюда не следует, что свалки утиля и тому подобное — это угрозы, сопутствующие городскому разнообразию. Да, успешные городские районы не изобилуют свалками утиля, но не это является причиной их успеха. Все наоборот: там нет свалок, потому что они успешные.

Подобные мертвящие и пожирающие территорию способы использования низкого пошиба растут как бурьян в таких частях города, которые уже являются запущенными и неудачливыми. Они растут в местах, где люди мало ходят пешком, в местах, не обладающих притягательной силой и не стимулирующих конкуренцию за участки. Их естественная среда — «серые зоны» и окраины сократившихся даунтаунов, где огни разнообразия и жизненной энергии горят слабо. Если бы все защитные меры, охраняющие торгово-прогулочные «моллы» жилых массивов, были отменены и этим полумёртвым, малоиспользуемым участкам пришлось искать свой справедливый экономический уровень, свалки утиля и стоянки подержанных машин — это именно то, что возникло бы на многих из них.

Проблема, связанная со свалками утиля, уходит глубже, чем могут проникнуть борцы с «городскими язвами». Бесполезно кричать: «Уберите их! Их не должно здесь быть!» Проблема в том, чтобы создать в районе такую экономическую среду, которая сделала бы более живительное использование земли прибыльным и логичным. Если такой среды нет — пусть, в конце концов, будут свалки утиля, это хоть какое-то использование земли. Ничто другое здесь успеха не добьётся — в том числе такие общественные способы использования территории, как парки и школьные дворы, которые терпят катастрофическое фиаско именно там, где экономическая среда слишком бедна для других способов использования, зависящих от притягательной силы округи, от её жизненной энергии. Короче говоря, проблема, символом которой являются свалки утиля, не решается ни боязнью разнообразия, ни его подавлением. Она решается созданием условий, катализирующих разнообразие возделыванием для него плодородной экономической почвы.

Есть и другая категория способов использования, которую градостроители и уполномоченные по зонированию считают вредной особенно если эти способы использования вкраплены в жилые территории. В эту категорию входят бары, театры, клиники, бизнес и производство. На самом деле она вредной не является; доводы в пользу того, что эти способы использования надо жёстко контролировать, основаны на опыте пригородов и унылых, подверженных внутренним опасностям «серых зон», а отнюдь не полнокровных городских районов.

Вкрапления в жилую среду иных способов использования приносят мало хорошего «серым зонам», а вред принести могут, потому что «серые зоны» не обеспечивают защиту от чужаков (как и защиту самих чужаков, кстати говоря). Но, опять-таки, эта проблема проистекает из слишком слабого разнообразия посреди доминирующей скуки и серости. В полнокровных городских районах, где вовсю цветёт разнообразие, эти способы использования никому не вредят. Более того, они необходимы — либо из-за своего прямого вклада в безопасность, в развитие публичных контактов и перекрёстного использования, либо как средство поддержки других видов разнообразия, приносящих названные прямые результаты.

За трудовыми способами использования людям мерещится очередное пугало — дымящие трубы и висящая в воздухе гарь. Разумеется, все это вещи вредные, но отсюда не следует, что интенсивное промышленное производство в больших городах (большей частью не имеющее таких скверных побочных эффектов) или другие трудовые способы использования должны быть сегрегированы от жилья. Вообще представление о том, будто с вонючими промышленными выбросами можно бороться зонированием и правилами землепользования, кажется мне нелепым. Воздух не признает никакого зонирования. Регулировать нужно сами выбросы.

В прошлом расхожим доводом градостроителей и уполномоченных по зонированию, когда речь заходила о землепользовании, была фабрика клея: «Хотели бы вы, чтобы у вас под боком работала фабрика клея?» Почему именно клея — не знаю; возможно, потому, что клей тогда означал лошадиные и рыбьи кости, и аргумент был рассчитан на то, чтобы утончённые люди содрогались и переставали думать. В своё время поблизости от нашего дома работала фабрика клея. Это было небольшое, симпатичное кирпичное здание, одно из самых чистых на вид в своём квартале.

Ныне фабрику клея заменили другим пугалом — моргом, который выставляют как самый яркий пример ужасов, пробирающихся в округу, где нет жёсткого контроля над способами использования территории. Между тем не похоже, что морги — или «похоронные залы», как мы их называем в Нью-Йорке, — кому-либо вредят. Судя по всему, в живых, диверсифицированных городских районах, в гуще жизни напоминание о смерти не производит такого тягостного впечатления, какое может производить на блеклых пригородных улицах. Забавно, что сторонники жёсткого контроля, так рьяно противящиеся допуску смерти в большой город, столь же рьяно противятся зарождению в нем жизни.

В Гринвич-Виллидже в одном из кварталов, который собственными силами постепенно повышает свою привлекательность, экономическую значимость и интерес к себе, не один год, помимо прочего, функционирует «похоронный зал». Плохо ли это? Это явно не отпугивает ни семьи, вкладывающие деньги в ремонт таунхаусов на той же улице, ни бизнесменов, инвестирующих средства в открытие и обновление здешних заведений, ни застройщика, который возводит здесь новый многоквартирный дом хорошего класса[43].