Величайшее Шоу на Земле: свидетельства эволюции - Ричард Докинз

Факт в том, что если мы рассмотрим каждый континент и каждый остров, каждое озеро и каждую реку, каждую горную вершину и каждую альпийскую долину, каждый лес и каждую пустыню, единственный имеющий логику способ интерпретировать распределения животных и растений состоит в том, чтобы снова последовать за догадкой Дарвина относительно галапагосских вьюрков: «можно было бы действительно представить, что из первоначального малого количества… один вид был взят и модифицирован для различных целей.»

Дарвин был очарован островами, и он исходил вдоль и поперек порядочно островов во время путешествия «Бигля».

Он даже раскрыл удивительную правду о том, как сформировались острова одной крупнейшей категории, построенные животными, называемыми кораллами.

Дарвин позже пришел к тому, чтобы признать первостепенную важность островов и архипелагов для его теории, и он поставил несколько экспериментов, чтобы решить вопросы относительно теории географической изоляции как предпосылки для видообразования (он не использовал это слово).

Например, во многих экспериментах он держал семена в морской воде в течение долгого периода и продемонстрировал, что некоторые сохранили способность прорастать даже после погружения на долгое время, достаточное, чтобы быть перенесенными течением с континентов на соседние острова.

С другой стороны, он обнаружил, что икру лягушек морская вода немедленно убивала, и он умело использовал это, чтобы объяснить замечательный факт географического распределения лягушек:

«Относительно отсутствия целых отрядов на океанских островах, Бори Сен-Венсан давно заметил, что Batrachians (лягушки, жабы, тритоны) никогда не были обнаружены ни на одном из многих островов, которыми утыканы большие океаны.

Я старался изо всех сил проверить это утверждение, и нашел его абсолютно верным.

Меня заверяли, однако, что лягушки существуют в горах большого острова Новой Зеландии; но я подозреваю, что это исключение (если информация окажется правильной) может быть объяснено действием ледника.

Это повсеместное отсутствие лягушек, жаб, и тритонов на очень многих океанских островах не может объясняться их физическими условиями; действительно кажется, что острова особенно хорошо приспособлены для этих животных; поскольку лягушки были ввезены в Мадейру, Азорские острова, и Маврикий, и так размножились, что стали помехой.

Но раз этих животных и их икру, как известно, немедленно убивает морская вода, на мой взгляд, мы можем видеть, что были бы большие трудности в их транспортировке через море, поэтому они не существуют ни на одном океанском острове.

Но почему, по теории сотворения, они не должны были быть созданы там, очень трудно объяснить.»

Дарвин хорошо знал о значении географического распределения видов для его теории эволюции.

Он отмечал, что большинство фактов можно объяснить, если предположить, что животные и растения эволюционировали.

Исходя из этого мы должны ожидать — и мы обнаруживаем — что современные животные имеют тенденцию жить на том же самом континенте, что и ископаемые, которые могли бы правдоподобно быть их предками, или близкими к их предкам.

Мы должны ожидать, и мы обнаруживаем, что животные живут на одном и том же континенте с видами, похожими на них.

Вот что писал Дарвин по этому вопросу, обращая особое внимание на животных Южной Америки, которых он знал так хорошо:

«натуралист, странствуя, например, с севера на юг, всегда поражается тем, как группы отличающихся в деталях, но явно близких существ замещают друг друга.

Он слышит, о близких, но все таки различающихся видах птиц, весьма схожих голосах, видит, что их гнезда сконструированы очень схожим образом, хотя и не вполне одинаковым, и с яйцами, окрашенными почти одинаково.

Равнины, расстилающиеся у Магелланова пролива, населены одним видом Rhea (американского страуса), а лежащие севернее равнины Ла Платы — другим видом того же рода, но не настоящим страусом и не эму, как те, что обнаруживаются в Африке и Австралии на той же широте.

На тех же равнинах Ла Платы мы видим агути и вискашу — животных, очень сходных по своему образу жизни с нашими зайцами и кроликами, …но с резко выраженным американским типом организации.

Поднимаясь на высокие пики Кордильеров, мы находим альпийский вид вискаши; в водах вместо бобра и выхухоли мы встречаем коипу и канибару — грызунов южноамериканского типа.»

Это — главным образом простой здравый смысл, и Дарвин был в состоянии с его помощью объяснить огромный ряд наблюдений.

Но есть определенные факты в географическом распространении животных и растений и распространении пород, которые нуждаются в другого рода объяснениях: тех, которые вовсе не являются простым здравым смыслом, и которые поразили бы Дарвина, если бы он только знал о них.

Во времена Дарвина все думали, что карта мира была в значительной степени неизменной.

Некоторые из современников Дарвина действительно допускали возможность больших мостов суши, ныне погруженных в воду, для объяснения, например, общих черт между флорой Южной Америки и Африки.

Сам Дарвин отнюдь не был в восторге от идеи моста суши, но он, конечно, был бы восхищен современным свидетельством, что все континенты, передвигаются по лицу Земли.

Это обеспечивает гораздо лучшее объяснение некоторых крупных фактов распространения животных и растений, особенно ископаемых.

Например, есть сходства между ископаемыми Южной Америки, Африки, Антарктиды, Мадагаскара, Индии и Австралии, которые в настоящее время мы объясняем, утверждая существование некогда большого южного континента Гондваны, объединявшей все эти современные куски суши.

Еще раз, наш запоздало прибывший детектив вынужден заключить, что эволюция — факт.

Теория «дрейфа континентов», как она раньше называлась, была впервые выдвинута немецким климатологом Альфредом Вегенером (1880–1930).

Вегенер не был первым, кто, глядя на карту мира, заметил, что форма континента или острова часто соответствует береговой линии, находящейся напротив, как будто эти два массива суши были частями пазла, даже когда расположенная напротив береговая линия далеко.

Я не говорю о небольших частных примерах, таких как аккуратная увязка острова Уайт с Гэмпширским побережьем, почти как будто бы Солента не было вовсе.

Вегенер и его предшественники заметили, что нечто подобное, казалось, было справедливо в отношении целых противолежащих сторон гигантских континентов Африки и Америки.

Бразильское побережье выглядит точно скроенным под выпуклость Западной Африки, в то время как северная часть африканского выступа хорошо соответствует североамериканскому побережью от Флориды до Канады.

Мало того, что формы приблизительно подходят: Вегенер также указал на совпадение геологических формаций повсюду в восточной части Южной Америки и в соответствующей части западной стороны Африки.

Немного менее очевидно, западное побережье Мадагаскара формирует довольно хорошее соответствие с восточным побережьем Африки (не участку южноафриканского побережья, который лежит напротив него сейчас, а побережью Танзании и Кении дальше на север), в то время как длинная, прямая линия восточной стороны Мадагаскара сопоставима с прямой кромкой западной Индии.

Вегенер также указал, что древние ископаемые, найденные в Африке и Южной Америке, более схожи, чем можно было бы ожидать, если бы карта мира всегда была такой как сегодня.

Как это могло быть, учитывая ширину южной части Атлантического океана? Были ли эти два континента когда-то намного ближе, или даже соединялись? Идея была волнующей, но опережающей свое время.

Вегенер также заметил соответствие между ископаемыми Мадагаскара и Индии.

И есть в равной степени красноречивые сходства между ископаемыми севера Северной Америки и Европы.

Такие наблюдения заставили Вегенера предложить свою смелую еретическую гипотезу дрейфа континентов.

Он предположил, что все большие континенты мира были когда-то соединены в гигантском суперконтиненте, который он назвал Пангея.

Учитывая огромный промежуток геологического времени, он предположил, что Пангея постепенно раскололась, сформировав континенты, известные сегодня, которые затем медленно дрейфовали в их нынешние положения и продолжают дрейфовать до сих пор.

Можно почти слышать скептических современников Вегенера, задающихся вопросом, используя сегодняшнюю уличную лексику, чем он обкурился.

И все же мы теперь знаем, что он был прав.

Или почти прав.

Каким бы дальновидным и наделенным воображением не был Вегенер, я должен пояснить, что его гипотеза дрейфа континентов значительно отличалась от нашей современной теории тектоники плит.