Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

Глава 70

Из Изразцового киоска открывался изумительный вид на ничем не заслоняемую панораму Золотого Рога. На стенах золотом в полуночной синеве сияла арабская вязь сур Корана. Можно было представить даже, будто они восседают в чистилище, такое наслаждение пребывание там доставляло обычно второй кадын Сулеймана. Но на этот раз она выглядела бледной и за весь день до этого не промолвила ни слова.

– Что не так, Руслана?

– Ничего, мой господин. Скоро пройдет.

– В прошлую нашу встречу ты сказала, что у тебя месячные. В позапрошлую – что мимолетная хандра. Я уже и не припомню, когда в последний раз видел улыбку на твоем лице.

– Прости меня. Тебе, наверное, лучше выслать меня прочь.

– И то верно! – воскликнул султан, вскочив на ноги и напугав этим резким движением пару черных стражей. Хюррем поджала колени к подбородку и глаз на него по-прежнему не поднимала.

– Скажи прямо, из-за чего так раскисла. Не вынесу долее ни минуты от тебя такого упадка духа! – Она лишь закрыла лицо ладонями. Видя, насколько ей больно, Сулейман смягчился. – Ну скажи же, пожалуйста, – повторил он уже намного более нежным тоном.

– Господин мой, мне страшно за мою душу.

Столь крутое признание поначалу просто сбило его с толку, и он чуть ли не со смехом облегчения бросил ей:

– Так ведь всем нам страшно за наши души.

– Но тебе доступно прощение через добрые дела, а мне нет.

– Не понял.

– Ты же боишься за свою душу, так с чего ты взял, что я не боюсь за свою собственную?

Лишь тут Сулейман осознал, что она говорит на полном серьезе. Он как-то об этом никогда и не задумывался раньше, ведь женские души не дотягивают до мужских. И хотя Хюррем приняла ислам, она это сделала лишь по необходимости, а потому ему и в голову не приходило, что этот догмат их веры женщина может воспринять настолько всерьез.

– Чего же именно ты боишься?

– Я выпросила аудиенцию у шейх-уль-ислама. И он мне сказал, что все мои пожертвования на мечети и больницы – ничто в глазах Всевышнего, не зачтутся мне после смерти и не дадут войти в Рай.

– Что именно он тебе сказал?

– Сказал, что ни одна невольница не может заслужить себе места в Раю, и пока я остаюсь рабыней, в загробной жизни я – просто пыль. – Она вязла его лицо в свои ладони. – До чего же я хочу обрести душу и спасение!

Пристальность ее взгляда и решимость лица глубоко потрясли его.

– Если это то, чего ты хочешь, тогда я тотчас даю тебе вольную. С этого дня ты свободна. И да возликует Всевышний со всеми пророками его от обретения еще одной души, вставшей на путь истины!

– Это правда?

– Истинная правда. Тебе всего-то и нужно было, что об этом меня попросить.

Она обвила его руками за шею. Сулейман испытал прилив самодовольства. Вот если бы еще и все прочие его проблемы решались столь же просто…

На следующий день Абу Саад снова принял госпожу Хюррем, испросившую у него повторную аудиенцию для духовного наставления. Ее просьба повергла его в ошеломленное молчание. Но он выдал ей запрашиваемую фетву и сделал это честь по чести, как обязывали его к тому заповеди ислама и учения Корана.

Глава 71

Личные покои султана теперь были отделены от его гарема одной-единственной дверью. Через нее можно было прямо из спальни попасть на крытую галерею, а оттуда – сразу же в лабиринт двориков и спален, где еще не так давно размещались пажи и евнухи из его личной прислуги.

Во дворце этот путь успели уже прозвать «Золотым», поскольку вел он прямиком в покои Хюррем. Вот по этому-то маршруту и спешил теперь Аббас, цепляя рукавами и полами кафтана булыжник и раздувая щеки от усердия. Лишь перед ступенями, ведущими в покои на первом этаже, он остановился немного перевести дух.

Когда Хюррем наконец приняла его, он, однако, все еще был запыхавшимся от приложенных усилий и обмакивал пот со лба шелковым платком.

– Ну и? – спросила Хюррем.

– Властелин жизни велит вам немедля явиться к нему в спальню, моя госпожа.

– Ясно, – спокойно произнесла Хюррем. – Извини, Аббас, но ты должен ему передать, что «немедля» я к нему явиться никак не могу.

Вот он, тот момент, которого Аббас так страшился. Его судьба теперь неразрывно связана с ее судьбой, а она откровенно рехнулась.

Сулейман лежал на диване вразвалку и внешне выглядел совершенно невозмутимым. Но глаза его кололи булавками.

– Отказывает мне, значит?

Аббас почувствовал, что струйки пота заструились у него по хребту.

– Сказала, мой господин, что жизнь ее в полном твоем распоряжении, но прийти к тебе на ложе она отныне не может, не оскорбив тем самым Всевышнего и святые законы Его.

– Она меня что, законам шариата учить вздумала?

– Просит передать, что ничуть не желает тебя обидеть. Просто, говорит, услышала лично из уст шейх-уль-ислама, что пока она была рабыней, ей можно было ложиться с тобою, не оскорбляя тем самым Всевышнего. А теперь ей, как свободной женщине, грешно это делать.

– Это ей сам Абу Саад сказал?

– Да, так и сказал. – Сам сказал, пусть сам эту чушь и растолковывает во имя и от имени Всевышнего.

– Тогда и мы должны с ним немедленно посоветоваться, ибо кому, как не ему, знать волю Аллаха! Он в этом разбирается много лучше меня.

Сулейман вихрем вылетел из комнаты. Аббас, шепотом помолясь, тихо проследовал за ним.

Любой другой на его месте содрогнулся бы от ужаса, будучи поднятым с постели среди ночи, дабы предстать перед лицом самого Властелина жизни, Царя царей и Хозяина мужских голов и принять на себя грозовой шквал накопившейся у него ярости. Но шейх-уль-ислам боялся лишь Бога, будучи при этом непоколебимо уверен в благости сердца и помыслов Вездесущего. Вот он и предстал перед султаном с видом на удивление спокойным.

В просторной приемной султана присутствовали лишь три человека – сам Сулейман, Аббас и Абу Саад. Стражники, вытащившие муфтия из постели, теперь ждали окончания аудиенции за дверью.

Сулейман грозно взирал на клирика с высоты своего трона.

– Мне нужна фетва, – сказал он.

Абу Саад склонил голову.

– Она касается Хюррем. Я отпустил ее из своей семьи невольниц. Отныне она свободная женщина.

– Она мне уже сказала, – подтвердил Абу Саад.

– Как вольная женщина,