Всё о Кыше, Двухпортфелях и весёлых каникулах - Юз Алешковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ну почему ты так плохо устроен? — застыдившись, спросил я сам у себя. — Чем же ты лучше того Старика? Нет! Фигушки! Всё-таки я лучше! Я хоть и хочу съесть осетра, но не съем! Пусть плавает один в пруду под белыми лебедями, рядом с золотыми рыбками, и пусть им любуются тысячи детей и взрослых, отдыхающих и с севера, и с юга, и с востока, и с запада нашей страны! Пусть любуются! А я сейчас приду домой и съем две тарелки борща и три… нет — четыре котлеты с макаронами… и киселя с булкой — и навсегда забуду про эту чёртову осетрину на вертеле!»
Так я шёл и всё думал и думал…
— Кыш! Скажи, положив лапу на сердце, скажи мне всю правду: тебе очень хочется есть? Ам-ам? Филе или колбаски? — (Кыш заскулил, и у него показались на губе слюнки.) — Но смог бы ты сейчас от голода растерзать и слопать павлина Павлика? У которого вот такой красивый хвост. Смог бы Павлика ам-ам?
Кыш остановился от неожиданности, подумал, облизнулся, но, серьёзно взглянув на меня, решительно помотал головой:
«Нет! Не смог бы!»
— Молодец, Кыш! И я молодец! Мы с тобой одинаковые! Мы можем иногда плохо думать, но съесть красивую рыбу из аквариума или павлина с газона не сможем никогда! — сказал я. — Потому что я человек, а ты не волк!
Глава 46
— Алексей! Сероглазов!
Я оглянулся. Меня догонял Василий Васильевич. Во время разговора с самим собой я, не заметив как, уже спустился вниз и шёл вдоль дороги.
— Ты почему один?
— Я не один. Со мной Кыш, — ответил я.
— Прости, я не то хотел спросить. Обследуешь ближние подступы к Ай-Петри?
— Так… гуляем. Не всё же в море сидеть. А в горах очень много интересного, — сказал я. — И непонятного…
— Что же тебе не понятно? Может быть, я сумею, поразмыслив, объяснить?
— Почему человек хочет сделать что-нибудь плохое, хотя понимает, что это очень плохо? Почему ему приходят в голову плохие мысли? Разве без этого нельзя? — спросил я.
Рассмеявшись, Василий Васильевич сказал:
— Ты задал нелёгкий вопрос. Надо собраться с духом. В двух словах не ответишь. Я же не философ, а сыщик. Инспектор угрозыска. И мне, к сожалению, приходится часто встречаться не столько с плохими мыслями, сколько с плохими, мягко говоря, делами. С преступниками. С хулиганами, с ворами, с мошенниками. На белом свете их ничтожное меньшинство. Но они всё-таки есть. Почему? Наверно, на белом свете нет человека, которому хоть раз в жизни не приходили бы в голову дурные мысли! Но ведь это не значит, что каждый человек должен после этого совершить дурной поступок. Правда?
— Но почему дурные мысли всё-таки приходят? — допытывался я.
— Потому что нам, людям, дано право выбора. Понимаешь? Ты можешь выбирать между добром и злом. И если тебе почему-либо захотелось выбрать зло и поступить плохо, но ты поборол это желание и поступил хорошо, то, значит, в тебе победил человек! И вот это чувство победы так радостно, что его не променяешь на золотые горы… ни на что!
— Верно! Я сам до этого додумался! Я только проверить хотел! — обрадовался я. — А вот ответьте мне: выследили вы того человека, который поцарапал Геракла, или нет?
— Да. Я очень быстро догадался, кто этим занимался.
— А он знает про это?
— Пока нет.
— И что вы хотите с ним сделать?
— Как следует проучить.
— А может, простить его на первый раз? — предложил я, потому что мне хотелось попытаться выручить Федю.
— Нет. Парень он неплохой и небезнадёжный, но ему очень уж хочется увековечить своё имя. Так вот поможем ему в этом! Возьму тебя с собой. Кстати, найди ребят из патруля и скажи, что они нам понадобятся. У тебя есть фотоаппарат?
— Есть у Севы и Симы. Со вспышкой.
— Договорились. Перед рассветом по первому моему сигналу будь на ногах.
— А вдруг я не услышу? Я одну ночь спал на раскладушке на улице, но у нас украли с верёвки тёплые вещи, даже папин свитер, и мама теперь боится.
— Что же ты мне раньше не сказал?
— Мама хотела заявить в милицию. А наша хозяйка, наоборот, обрадовалась и сказала: «Не волнуйтесь, через три дня всё поймёте».
— Почему через три, а не через два? — удивился Василий Васильевич.
— Не знаю. Она что-то подсчитала и сказала, что через три дня.
— Ну, спасибо, Алёша! — сказал Василий Васильевич.
— За что? — спросил я.
— За то, что согласился быть моим помощником.
Тут я предложил назвать операцию «Лунная ночь», и Василий Васильевич одобрил это название.
Глава 47
Мы, проговорив всю дорогу, дошли до «Кипариса», и ко мне подбежали мама и папа.
— Где ты пропадал? — спросили они в один голос.
Я незаметно посмотрел на Василия Васильевича.
— Мы прекрасно погуляли в лесу. Поговорили о добре и зле. В общем, остались довольны друг другом, — выручил он меня.
А я, чтобы мама больше не задавала ему никаких вопросов, сказал:
— У меня всё внутри переворачивается. Пойдём обедать.
— Неужели вовремя нельзя накормить ребёнка и собаку? — строго спросил папа маму.
— Я, кажется, объяснила, что нас просили не приходить домой до четырёх часов. Или ты не понял?
— Можно было зайти в пельменную! — сказал папа.
— Зачем идти в пельменную, если дома нас ждёт борщ и вот такие котлеты! — сказал я.
— Борщ и котлеты? — почему-то удивился Василий Васильевич. — Я был уверен, что вы не возитесь дома с обедом. Проще где-нибудь перекусить.
— Нас вместе с Кышем не пускают, а по очереди обедать скучно, — объяснил я.
— Моему мужу хорошо советовать! — пожаловалась мама. — А мы живём как на вулкане. Утром не знаем, что день грядущий нам готовит.
— Вы спали как сурки, когда у вас из-под носа стянули мой лучший единственный свитер! — упрекнул папа. — Вася, надо было тебе сразу взяться за это дело. По горячим следам пойти, так сказать. Я даже по-дружески тебя прошу: зайди, побеседуй с хозяйкой… Может быть, что-нибудь выяснишь, в конце концов. А?
— Непременно на днях зайду. Непременно.
Я потянул маму за руку обедать.
Когда мы открыли калитку, навстречу нам бросилась Анфиса Николаевна. Лицо у неё было весёлым и счастливым. А мама, наоборот, хмурилась. Обняв её, Анфиса Николаевна сказала:
— Ирина! Голубушка! Это ОН… Понимаете? Действительно ОН!
— Очень рада, но вы бы хоть объяснили нам, кто ОН?
— Пожалуйста, не спрашивайте ни о чём… Это ОН!.. ОН жив!.. Вы послезавтра всё поймёте… Идёмте обедать,