В поисках правосудия: Арест активов - Билл Браудер

Поблагодарив Кайла, мы поймали такси до отеля. В дороге я пытался осмыслить происходящее. Я буквально вынужден скрываться от кремлевских холуев в правительственных зданиях Капитолия. Еще более возмутительным было то, что они работали не в одиночку. Им помогал целый штат изощренных западных пособников, и это злило еще больше.

Многие люди в России ведут себя так в силу уклада их общества. Российское общество весьма жесткое и немилосердное, и чтобы выжить в нем, людям приходится либо терзать других, либо быть растерзанными, а зачастую и то и другое одновременно. Система вознаграждений за этичные поступки отсутствует. Поэтому, чтобы не скатиться в нигилизм, бесчестие и коррупцию, общество нуждается в исключительных личностях, таких как Сергей Магнитский, Борис Немцов и Владимир Кара-Мурза.

На Западе, и особенно в Америке, общество устроено по-другому. Конечно, там немало проблем, но Джон Москоу, Марк Цимрот, Крис Купер и Гленн Симпсон живут прекрасно. Они получили образование в хороших университетах, где общались с людьми высоких моральных принципов, живут в комфортабельных домах и работают в обществе, которое, по крайней мере, пытается привить людям стремление к добру, вознаграждая их за этичные поступки. Безусловно, каждый имеет право на юридическую защиту, но здесь дело было не в защите и не в законе, а в открытой и наглой кремлевской кампании по дезинформации. То, что эти люди использовали свой багаж знаний, контакты и навыки для пособничества приближенным Путина за деньги, было более мерзким, чем действия самих этих приближенных. У многих россиян просто нет выбора — они не могут поступать иначе, но у этих-то американцев есть выбор! И они сознательно отказываются от него.

Во второй половине дня я встретился с Джулианной Гловер за кофе в атриуме отеля «Гранд Хаятт». Я изливал на нее свое возмущение действиями этих кремлевских пособников, и тут она заметила:

— Билл, похоже, они нарушают закон об иноагентах, и если так, то у них неприятности.

Она имела в виду Закон о регистрации иностранных агентов (ФАРА, от англ. FARA), который обязывает всех, кто пытается влиять на политику США от имени другого государства, зарегистрироваться в Министерстве юстиции. Этот закон был принят в 1938 году, чтобы предотвратить распространение в США нацистской пропаганды гитлеровскими агентами влияния в преддверии Второй мировой войны. Теперь мы столкнулись с путинскими агентами, беспрепятственно распространяющими российскую пропаганду в Америке.

Джулианна, Кайл и я как-то раз говорили о возможности применения этого закона, но у меня были сомнения в его полезности. Во время Второй мировой войны и в течение приблизительно двадцати лет после нее закон применялся активно, но с 1967 года было вынесено всего пять приговоров за его нарушение.

Но Джулианна, которая лучше других знала мир вашингтонских лоббистов, вновь попыталась объяснить:

— Билл, пойми. Это же уголовный закон. Из-за провала своего шоу эти люди разве что слегка расстроятся, зато даже от самой малейшей перспективы оказаться в тюрьме в них вселится настоящий животный страх.

На случай, если мы решимся пойти этим путем, Кайл предлагал помощь известного нам Томаса Файерстоуна. Томас не только был экспертом по вопросам правоприменения закона об иноагентах, но и прекрасно знал дело Магнитского.

Когда Сергея арестовали, Томас работал юрисконсультом в посольстве США в Москве. Именно он писал сообщения в Вашингтон, где подробно описывал всю ситуацию, включая пытки, бесчеловечные условия содержания и само убийство Сергея. Его отчеты вскрывали всю несостоятельность и лживость российской версии и придавали правительству США уверенность в том, что действительно необходимо принять закон Магнитского и ввести индивидуальные санкции в отношении причастных к этому делу лиц. Томас — один из многих героев истории Магнитского, оставшихся за кадром.

По совету Кайла мы навестили Томаса в офисе его юридической фирмы (он уже давно ушел с госслужбы). Выслушав историю об информационной войне, развязанной против нас Весельницкой и вовлеченными ею западными помощниками, он попросил дать ему их имена, записал их в свой желтый блокнот и, повернувшись к компьютеру, вошел в базу данных закона об иноагентах департамента юстиции, чтобы проверить, зарегистрирован ли кто-нибудь из них.

В базе их не оказалось.

Он перевел взгляд на нас и произнес:

— Я свяжусь с Хезер Хант, руководителем отдела ФАРА в департаменте Минюста по контрразведке.

В тот же день он отправил ей имейл.

В субботу мы с Вадимом вернулись в Лондон, а уже в понедельник разговаривали с Хезер. Мы описали ей суть дела, но, как любой ответственный прокурор, она хотела видеть доказательства — мы пообещали прислать их.

Следующие две недели мы провели за изложением хронологии той весны. Естественно, если смотреть на поступки Весельницкой и ее помощников по отдельности, то все произошедшие события могут показаться случайными и не связанными между собой. Марк Цимрот утверждал, что он представлял интересы «Превезона», а не российского правительства. Гленн Симпсон настаивал, что работал на Джона Москоу, а не на Кремль. Рон Делламс был нанят ГИОПОПЧем, а не российскими властями. А Андрей Некрасов утверждал, что он независимый журналист, а не пропагандист, оплачиваемый путинским режимом.

Однако если собрать все данные о действиях этих людей воедино, то трудно не заметить их очевидную связь между собой. Были веские основания подозревать, что это была многоходовая операция в интересах российского правительства и руководила ею Наталья Весельницкая.

15 июля 2016 года мы подали Хезер жалобу, обвинив Цимрота, Симпсона, Купера, Ахметшина и еще трех граждан США в нарушении Закона о регистрации иностранных агентов.

Несколько недель спустя она пригласила меня в Вашингтон, чтобы ответить на вопросы ее сотрудников. Чтобы попасть в их здание на Пенсильвания-авеню, известное как «Главное правосудие», необходимо было пройти целую бюрократическую процедуру. Сначала я должен был получить предварительное разрешение, для чего заранее был истребован мой паспорт. Позже, уже в здании, меня провели через ряд металлоискателей и заставили ждать официального провожатого.

Я думал, что отдел контрразведки — это звуконепроницаемая комната в подвале, как в шпионских фильмах, но мы прошли мимо ресепшен в обычную конференц-комнату на первом этаже с окнами на улицу, причем любой прохожий мог видеть нас через стекло.

Меня встретили двое сотрудников и сообщили, что Хезер занята и не будет присутствовать на встрече. Спустя пару минут разговор зашел в тупик. Я ожидал, что меня засыплют вопросами, но оказалось, что эти ребята практически ничего не знают о деле и, кажется, даже не читали нашу жалобу. Пришлось начать с самого начала и повторить всё, что мы рассказывали Хезер по телефону несколько недель назад.

Они всё подробно записывали, и в конце своего монолога я спросил:

— Что вы думаете? Этого достаточно для начала работы?

Один из них немного не в тему выдал удобную формулировку, которую часто пользуются правоохранители, особенно когда им нечего сказать:

— Мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть, ведется ли расследование.

По опыту знаю, как Министерство юстиции ведет расследование. В деле «Превезона» Пол