За горами – горы. История врача, который лечит весь мир - Трейси Киддер

Деньги Всемирного фонда – 14 миллионов долларов для Центрального плато, выплачиваемые в течение пяти лет, – предназначались в основном для покупки антиретровирусных препаратов, найма гаитянских медработников и восстановления нескольких уже существующих в регионе государственных клиник. Но лечение и профилактика ВИЧ идут рука об руку с лечением и профилактикой туберкулеза. А с появлением клиник, лечащих эти два недуга, туда повалят люди и с другими проблемами: со сломанными ногами, ножевыми ранениями, брюшным тифом и бактериальным менингитом. Проект ПВИЗ – не то место, где больным дают от ворот поворот, если у них “неправильные” заболевания. Все это означало, что им придется создать копии медицинского центра в Канжи по всему огромному гористому голодающему Центральному департаменту и четырнадцати миллионов при особом везении и должной экономии едва хватит на первые шаги.

Но Фармер все равно был на седьмом небе. Узнав о деньгах от Всемирного фонда, он написал мне: “Я чуть не плачу. Гаитяне, как никто, этого заслуживают”. Еще он писал, что проанализирует свой график и отменит все, что только можно, лишь бы побольше времени проводить в Гаити. Пару недель спустя он был в Томске – навещал пациентов и проверял, как работает программа. А вскоре уже выступал в Барселоне на ежегодной Международной конференции по СПИДу.

Однажды, прилетев в Бостон выжатым после очередного месяца путешествий, он сказал Офелии, что слышит два хора: в одно ухо друзья и союзники твердят, что он должен сосредоточиться на глобальных проблемах мирового здравоохранения, в другое стонут его пациенты-гаитяне. Голос мира говорит: “Это очень важное совещание”; голос Гаити говорит: “Мой малыш умирает”. Порой, втиснувшись в самолетное кресло, он заводил речь о том, что хочет полностью посвятить себя Канжи, жить там постоянно и быть “просто сельским врачом”. Но я не очень-то ему верил. Я подозревал, что, пока он способен переносить дорогу, он будет покидать Гаити ради таких мест, как Томск и Лима, чтобы и лечить отдельных пациентов, и играть свою роль в борьбе с мировыми напастями и неравенством в здравоохранении, практикуя, таким образом, оптово-розничную медицину по собственному рецепту. Но он всегда будет возвращаться в Канжи. Мне казалось, что у него не столько планы на жизнь, сколько жизненный алгоритм. Пол Фармер напоминал мне компас, одна стрелка которого крутится по всем сторонам света, а другая твердо указывает на Канжи.

Глава 25

Раньше, когда Фармер был еще студентом-медиком, перемещения между Бостоном и Канжи выбивали его из колеи. Покинув нищие хижины, полные голодающих младенцев, он слушал в аэропорту Майами, как хорошо одетые люди обсуждают свои попытки сбросить вес. В каком бы направлении он ни летел, его подстерегало нервное потрясение. Сегодня он знакомится с высочайшими современными стандартами ухода за пациентами в бостонской университетской клинике, а завтра утром вылезает из тап-тапа с серым от пыли лицом и направляется в сквоттерский поселок на растрескавшейся земле над плотиной, где и медицины-то нет, какие там стандарты ухода. Со временем он научился реагировать на смену обстановки спокойнее. “Постепенно до меня дошло, что можно прекрасно лечить больных, не поддаваясь гневу”, – сказал он мне. Думаю, он просто стал придавать гневу более приятную форму, форму мечты об устранении контраста – по крайней мере, медицинского – между Бостоном и Канжи.

Разумеется, мечта эта казалась неосуществимой, но Фармер от нее не отказывался. “Я же не говорю, что надо делать в Канжи трансплантацию костного мозга. Но стандартное лечение необходимо, – говорил он в своих лекциях. – Справедливость – единственная приемлемая цель”. Он далеко продвинулся на этом пути. В “Занми Ласанте” уже были приличные условия, в том числе хорошая операционная, всегда сияющая чистотой. Но высокотехнологичного оборудования пока очень не хватало: ни банка крови, ни компьютерного томографа. Фармер намеревался рано или поздно приобрести и это, и многое другое. А пока, не имея возможности перенести бостонскую медицину в Канжи, он время от времени возил пациентов из Канжи в Бостон.

В начале 2000 года пвизовцы привезли в Бригем молодого гаитянина по имени Вильно с редким врожденным пороком сердца. Хирурги сделали ему операцию, отказавшись от оплаты своего труда. Несколько месяцев спустя, в самом начале августа, жительница города Энш, испугавшись жутких условий местной больницы (полы из прогнивших досок, открытая канализация на заднем дворе, лекарства только за наличные), на тап-тапе привезла сына в “Занми Ласанте”. Мальчика звали Джон. Как и смерть, рождение большинства гаитян нигде не регистрируется, так что точный возраст Джона неизвестен – вероятно, ему было лет одиннадцать-двенадцать. Близких родственников у них с матерью не осталось. Муж и трое других детей женщины умерли один за другим в течение последних нескольких лет, судя по всему, от различных заболеваний. Когда спросили мнения Фармера, что именно их сгубило, он ответил резко, совершенно в духе гриновских “Комедиантов”. “Гаити, – сказал он. – Они умерли от Гаити”. Мать Джона называла свою жизнь чередой катастроф. Семейная история, хоть и отнюдь не беспрецедентная, придавала случаю Джона особую значимость. По медицинским же показателям случай был уникальным.

У Джона на шее образовались опухоли. На первый взгляд это напоминало золотуху – шейный лимфаденит, туберкулез лимфатических узлов шеи, довольно распространенный в Гаити недуг. Но при золотухе узлы мягкие. Прощупав опухоли Джона, Фармер нашел их слишком твердыми. А поскольку уровень белых телец в крови оказался гораздо выше, чем обычно наблюдается при внеле-гочном туберкулезе, Фармер заподозрил какую-то разновидность рака.

Установление диагноза, занимающее в Бостоне всего несколько часов, может длиться неделями, если проводить его между Бостоном и Канжи. Серена Кёниг, бригемский врач тридцати с небольшим лет, организовала операцию для Вильно, а также сбор средств на оплату его перелетов и госпитализации. Теперь она же нашла в Массачусетской больнице общего профиля онколога, который согласился поставить диагноз бесплатно. Разумеется, онкологу нужен был образец тканей Джона. А чтобы добыть такой образец, требовалась сложная хирургическая процедура, за которую Фармер по возможности предпочел бы не браться сам. Он обратился к работавшему в Мирбале гаитянскому хирургу, заслужившему его профессиональное доверие. Хирург согласился приехать в Канжи за несколько тысяч долларов – огромная сумма для Гаити. На Центральном плато шли дожди, и, чтобы съездить за врачом, надо было одолеть грязевые болота и разливы рек от Канжи до Мирбале. Дорога заняла двенадцать часов. Биопсия длилась до зари, а утром Фармер улетал в Бостон. Он увез с собой образцы крови и тканей Джона, а Серена отнесла их в Массачусетскую больницу в обычном пластиковом пакете. В “Занми Ласанте” не было оборудования для хранения образцов в замороженном виде, так что их поместили в формальдегид. А из-за этого установление диагноза заняло четыре дня вместо одного.

Новости оказались скверными. У Джона была носоглоточная карцинома, очень редкая разновидность рака, составляющая менее одного процента среди всех детских онкологических заболеваний. Однако при выявлении проблемы на ранней стадии в 60–70 процентах случаев ребенка можно было спасти.

Поначалу Фармер рассчитывал лечить Джона в Гаити – провести химиотерапию прямо в Канжи. Он поручил Серене добыть график лечения у знакомых в Массачусетской больнице. Но когда та уже собиралась покупать лекарства – цисплатин, метотрексат, лейковорин, – бостонский друг, онколог, остановил ее: “Серена, если вы хотите убить парнишку, есть менее болезненные способы”. Как выяснилось, всего несколько больниц в США имели оборудование и опыт, необходимые для грамотного лечения болезни Джона, поэтому Серена с Фармером решили попытаться перевезти мальчика в Бостон. Фармер был, естественно, страшно занят и по большей части следил за развитием событий дистанционно. Серена почти все делала сама. Госпитализация обошлась бы Джону примерно в 100 тысяч долларов. Серена три недели непрерывно умоляла и убалтывала администрацию Массачусетской больницы, пока там наконец не согласились принять мальчика бесплатно.

Прошел уже целый месяц с тех пор, как мать привезла Джона в Канжи. Серене еще предстояло оформить кучу документов и для больницы, и для американского консульства в Гаити, чтобы получить визу для ребенка. Она даже не знала, как зовут его родителей, и, чтобы не терять драгоценное время, сама выдумала им имена – Жан-Клод и Йоланда. Она представляла себе, как страшно будет Джону, никогда не покидавшему Центральное плато, лететь в Америку одному, без мамы. Креольского языка Серена не знала, зато знала американку гаитянского происхождения, ординатора в Бригеме и Массачусетской больнице, по имени Кароль Смарт. Кароль специализировалась на внутренних болезнях и педиатрии. В детстве она много времени проводила в Гаити, прекрасно владела креольским, а теперь охотно помогала ПВИЗ – как-то раз работала несколько недель в “Занми Ласанте”. Она согласилась поехать в Канжи вместе с Сереной и помочь переправить Джона в Бостон.