Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий - Светлана Васильевна Петрова

сотворить. Кстати, это я проверила. Есть испытанный способ: вдеть в иголку чёрную нитку и, взяв её за узелок правой рукой, несколько раз энергично повести по ребру раскрытой левой ладони, чтобы «зарядить». Потом поднять иглу над серединой ладони. Если игла будет раскачиваться взад-вперёд – есть мальчик, станет делать круги – девочка. Снова потереть нитку с иглой о край ладони и опять подвесить. Когда дети «закончатся», игла перестанет двигаться. Метод годится и для мужчин, и для женщин. Хотя я с самого начала превратила экзамен в шутку, лицо Дона напряглось и тут же расслабилось: игла с первого разу остановилась по центру, как вкопанная.

Такой красавец мог увлечь любую женщину, ногастую балерину или голосистую певицу, пианистку наконец, чтобы бесплатно аккомпанировала. Люди искусства – это каста, где принято жениться на «своих» – меньше проблем и драм, больше взаимопонимания. Однако Дон рискнул взять девушку воспитанную иначе, на других ценностях, из чуждой среды, правда, приближенной к власти, которая, по ложно сформированному общественному мнению, стоит выше искусства. Задумывался ли он, как я впишусь в новые параметры? И впишусь ли?

Маслёнкин, который продолжал время от времени непонятно зачем мне названивать, спросил:

– Говорят, выходишь замуж за Орленина? Не надо. Ты не будешь с ним счастлива.

– Почему?

– Впрочем, может, я ошибаюсь.

Вопрос остался без ответа, звонить он перестал, но свою лепту в мои сомнения внёс. И правда, молоденькая, свеженькая, наивная девочка, смотрит в рот, можно не церемониться, с лёгкостью обманывать, в приложении – папашка-начальник, шикарная квартира, обеды, завтраки и ужины, казённая машина на казённую дачку, очень недурственную, с антикварной мебелью, к которой гвоздиками прибиты железные медальоны с номерами. Почему бы за такие удобства не спать официально со смазливой дурочкой?

Я тряхнула головой, возвращая мысли к порядку. Обстоятельства всегда имеют большее или меньшее значение. Не могут не иметь. Возможно, на каком-то этапе отцовский статус поддерживал интерес Дона, но вначале-то он обратил внимание на меня! А потом пришла любовь. Почему пришла? Нипочему. Когда для любви есть причины, это называется по-другому.

Скрипач любил несомненно, иначе откуда ревность? Тогда я ещё не знала, что вся жизнь мужчины накручена на фаллический комплекс – стремление завоёвывать и конкурировать. Как-то напомнила:

– Зачем ты плохо отзывался о Маслёнкине?

– На всякий случай. Чтобы меньше в его сторону смотрела.

– Может, и про болезни вранье?

– Может. Зачем мне соперник? Как только увидел тебя, решил: эта крошка по любому будет моей.

– Сразу? – не поверила я, но обрадовалась: про папу он тогда ещё не знал.

– Представь себе.

Похоже, Дон говорил правду. В любви причинно-следственные связи не работают, любовь, как и жизнь, многолика. Я не помню какой-то бешеной страсти, ломающей преграды, его любовь была ровной, уверенной, да и преград на пути не встретилось, кроме пренебрежения моих родителей, которые в глубине души, наверняка, испытывали чувство атавистического облегчения, что спихнули дочку замуж.

Я успокоилась, влюблённая и блаженная в своём неведении. Тягучие сомнения закончились, я оказалась полностью во власти Дона, и он не отпустил меня до самой своей смерти.

Возможно, серьёзные препятствия его бы остановили. Но откуда мне, с моим зародышем мозга, было знать о таких тонких материях, как мытарства души и бремя таланта, тем более провидеть будущее? Да и будь я умна, как Сократ, это ничего бы не изменило, при условии, что Сократ влюбился. Более того, чем всё закончится, ведает только Создатель. Но Он не скажет. Познайте, твари, на собственной шкурке.

Именно в этот момент дьявол помахал перед моим носом кончиком искуса.

С высоким щеголеватым брюнетом я столкнулась в тамбуре тяжелых, но узких дверей Ленинской библиотеки, где частенько читала недостающую по программе литературу. Уступив дорогу, молодой человек захлопал в ладоши. Прежде так открыто мною никто не восторгался. Ему лет тридцать и очень хорош собой. Я уставилась на щербинку между верхними резцами – говорят, это признак страстной натуры – покраснела, как краснеют только девственницы, и быстро пошла прочь, стараясь, однако, ступать изящно. Брюнет нагнал меня на каскаде ступеней, где теперь в геморроидальной позе сидит бронзовый Достоевский. Вынув изящную записную книжку, поиграл золотым карандашиком.

– Меня зовут Сигурд. Ваш телефон?

Никогда не умела и до сих пор не умею разговаривать с мужчинами, особенно самоуверенными, и особенно, если они нравятся. Задним числом складываю в уме фразы, которые могли бы произвести впечатление. Но кому это нужно потом? Моя соображалка всегда работает на первой автомобильной скорости.

Я откровенно растерялась, покачала высоким начёсом, по тогдашней моде забранным в тончайшую нейлоновую сеточку, и понесла чушь:

– Спасибо!

За что? За аплодисменты? Вот дурка. А имя странное.

Красавчик нервно задёргал дорогой штиблетой.

– Я жду!

– Напрасно. У меня есть любимый мужчина.

Сигурд белозубо улыбнулся, словно обрадовался такой простой задачке:

– Всё меняется, рано или поздно. Я уже не говорю о глобальном историческом процессе. Просто оглянитесь вокруг – что незыблемо? Настанет час – я вам понадоблюсь. Когда приревнуете своего возлюбленного или сами захотите вызвать ревность.

– Никогда.

– Ладно, возьмите мой телефон.

Сигурд вздохнул, вырвал листок из блокнота и сунул мне в карман. Видно он неплохо знал женщин.

Каждый из нас пошёл своей дорогой, спиной я чувствовала – он смотрит вслед. Приятно, но не более. Наша с Доном любовь вечна, и изменять ему я не собиралась никогда. Однако, придя домой, спрятала записку в книгу. Я, счастливая и недоступная никому, кроме Дона? Сработал инстинкт самосохранения.

Книга называлась «Праздник, который всегда с тобой». Там мужчина и женщина, молодые и почти нищие, любили друг друга так крепко, что крепче не бывает, но она потеряла чемодан с его рукописями. Трагедия! Поэт может вспомнить написанное – стихи держит рифма, размер, краткость строки, а прозу воспроизвести нельзя. Проза есть свободный ряд сиюминутного озарения, переживания. Это состояние не повторить, это всё равно, что родиться дважды. Оказалась утраченной некая часть самоощущения писателя, и он не простил. Слова для него значили больше любви, как музыка для Дона. Толстой в такой ситуации Софью Андреевну просто бы убил. Все творцы эгоисты. Заматерев, папа Хэм менял жён, как перчатки, и наверняка каждой нашёптывал те единственные слова, которых ждёт женщина и от великого писателя, и от дворника. Чем скрипач лучше?

Боюсь, по прошествии времени мне очень хочется умалить силу любви Дона. И я даже знаю почему – она была, мягко говоря, своеобразной, но честнее моей. Amen.

7 августа.

От скорой женитьбы меня отвлекли домашние неприятности.

Наша очередная домработница Галя прибыла из Ярославской области без денег