На троне великого деда - Грегор Самаров

— Мои? — переспросил Орлов. — Что ты предполагаешь? Я тебя не понимаю.

Мариетта встала, села к нему на колена и пристально посмотрела на него.

— Не притворяйся! — сказала она, проводя рукой по его лбу. — Это не нужно… Я не знаю ревности, убивающей свободу, без которой я не могу жить. Почему я должна отнимать у другой то наслаждение, которое я испытываю в твоих объятиях? Какое право имею я требовать от тебя, чтобы ты приносил мне в жертву свою молодость? Разве солнце светит не для всех и разве оно не всех делает счастливыми? И, чем прекраснее и сильнее мужчина, тем более напоминает он солнце и тем более он вправе посылать свои лучи ко всем, кто жаждет их. И затем, — продолжала она, всё ещё лаская лоб и щёки Орлова, — ты беден, ты честолюбив, и потому, если ты добьёшься любви и счастья, возвысишься и получишь власть, я с восторгом буду следить за тобою, тем более что я уверена, что ты никогда не откажешь мне в своей любви! А поэтому не лги!.. Это глупо и совершенно напрасно, так как я видела…

— Ты видела? — воскликнул Орлов. — Что именно?

— Я видела, мой гордый лев, — сказала Мариетта, — как ты однажды во время болезни императрицы Елизаветы Петровны держал в объятиях великую княгиню, теперешнюю императрицу, когда ты провожал её во дворец из крепости. Я видела, как она, склоняясь в твои объятия, бросила на тебя такой взгляд, значение которого я понимаю, так как и сама не в силах смотреть на тебя иначе. Она любит тебя, а ты — не такой человек, чтобы позволить императрице безнадёжно любить тебя!.. Видишь ли, — сказала она, шутливо взяв Орлова за ухо, — я могла сказать тебе всё это уже давно, но я молчала, так как мне доставляло удовольствие наблюдать за тобой, да кроме того, я хотела знать, искренний ли, хороший ли ты друг. Но теперь об этом я могу говорить свободно, так как…

Орлов быстро закрыл рукой её рот и испуганно воскликнул:

— Бога ради, молчи! Вспомни, что ты хочешь сказать то, что является оскорблением высочайшей власти!

Мариетта освободилась из его рук и, смеясь, сказала:

— А, вот как! Разве государыня не имеет право иметь сердце? Разве она не должна видеть, как прекрасен и силён мой лев? Кроме того… Слушай внимательно, мой друг!.. Третьего дня мы были приглашены государем ужинать, и уверяю тебя, что он самым серьёзным образом влюбился в меня. При этом у него разыгралась ужаснейшая сцена с графиней Елизаветой Воронцовой, которая наговорила ему невозможнейших вещей. О, она была так отвратительна и смешна в своём гневе!.. — воскликнула она, громко смеясь. — Государь был под хмельком, и его увели… Но я не боюсь этой графини Воронцовой, и если захочу позволить государю любить меня, то даю тебе слово, что Воронцова скоро познакомится с дорогою в Сибирь! Я почти хочу этого… Подумай, как хорошо будет, когда я покорю государя, а ты — его супругу. Тогда мы будем владыками России, и нам будет принадлежать всё в этом огромном царстве. Что скажешь ты на это?

Орлов мрачно и задумчиво смотрел на Мариетту.

— Нет, — сказал он, — нет! Брось эту игру, она чересчур опасна. Графиня Воронцова имеет необъяснимую власть над императором; она уничтожит тебя…

— Уничтожит меня? — воскликнула Мариетта, причём её глаза загорелись удивительным огнём: — Поэтому-то я и хочу рискнуть.

— И затем, — сказал Орлов, — разве Пётр Фёдорович не представляет собою лишь смешной карикатуры на мужчину… И его-то ты хочешь любить?

— Любить? — сказала Мариетта, пожимая плечами. — Ведь забавляются же дети деревянными марионетками, отчего же и мне теперь не начать этой игры, если кукла носит корону и если в эту игру можно выиграть всё богатство и всё могущество мира?

Орлов испуганно, с беспокойством посмотрел на неё.

— Дай мне поразмыслить над этим, — сказал он, — это — чересчур серьёзное дело; здесь ставится на карту вся жизнь. Я подумаю об этом.

— Хорошо, — сказала танцовщица, — но не думай слишком долго. Знаешь ли, — продолжала она, — ведь Воронцова в своём гневе бросила императору в лицо то, что он обещал сделать её своею женой! Знаешь ли, ведь он из-за этого и думает развестись с императрицей. И если он только сделает это, то я всё же буду здесь, чтобы свергнуть власть Воронцовой и поднять своего возлюбленного, могучего льва на недосягаемую высоту!

Орлов встал и начал беспокойно прогуливаться взад и вперёд по комнате.

— Дай мне время подумать, — ещё раз сказал он.

— Ты ведь знаешь, — ответила она, — что я во всём послушна тебе, что я — твой друг, что я тебя люблю, но говорю тебе, что я хочу поиграть с короной, и будь уверен, что я искусной рукой поведу эту игру и выиграю её. А теперь мне пора уходить. В твоих объятиях я получила новый запас сил. Прощай, мой герой, мой лев!

Мариетта бросилась в объятия Орлова и прижалась к его груди подобно тому, как трепещущая лиана обвивается вокруг могучего дуба. Она ещё раз страстно поцеловала его, затем надела плащ и снова накинула на голову капюшон.

— Я провожу тебя, — сказал Орлов.

— Только не ко мне, — быстро воскликнула она: — Там не смеют, не должны видеть тебя! Высшее счастье расцветает втайне.

— Позволь мне проводить тебя хоть до ворот, — сказал Орлов. — Тебя может кто-нибудь остановить в коридоре.

Он взял в свою руку маленькую ручку Мариетты и повёл её по перекрещивающимся коридорам, а затем через двор к воротам казарм. Оба прошли мимо часового и перешли по освещённой фонарями площади на другую сторону. Пройдя ещё несколько шагов до поворота следующей улицы, Орлов ещё раз заключил Мариетту в свои объятия и хотел уже уходить в казарму. В это время из темноты выступили две фигуры и загородили ему дорогу.

Орлов оказался лицом к лицу с офицером своего полка, который незадолго пред этим вышел из казарм и всё время прогуливался по неосвещённой стороне площади; рядом с офицером стоял Бломштедт. Оба распахнули свои плащи.

При виде молодых людей Мариетта испуганно вскрикнула, но Орлов гордо и холодно сказал:

— Почему вы стоите на моей дороге, Григорий Александрович? Ведь вы видите, что я нахожусь в обществе дамы, и поэтому с вашей стороны нескромно мешать мне. Во всякое другое время я готов выслушать всё, что вы пожелаете мне сказать.

Лицо Григория Александровича Потёмкина было смертельно бледно, его глаза сверкали лихорадочным блеском. Горечь и насмешка звучали в его голосе, когда он хрипло сказал:

— Я стал на вашей дороге, Григорий Григорьевич, потому что вы мне должны дать отчёт и потому что я требую, чтобы стоящая рядом с вами женщина показала мне своё лицо.

Орлов громко рассмеялся и воскликнул:

— Вы сошли с ума, если решаетесь предъявлять мне подобные требования, на которые вам может дать ответ только моя шпага.

— Тем не менее я предъявляю их, — возразил Потёмкин, дрожа от волнения, — и, несмотря на вашу шпагу, я сорву покрывало с лица этой женщины, потому что хочу знать, неужели возможно, чтобы та, которую я чту, как святую, могла пасть настолько низко, что пришла в казарму, чтобы выказать вам своё благоволение.

Он подошёл к Мариетте и протянул руку, чтобы сбросить капюшон с её головы; но с быстротой молнии Орлов очутился рядом с ними. Он выхватил из ножен шпагу, и её лезвие ярко сверкнуло при блеске звёзд.

— Назад! — крикнул он Потёмкину. — Что за безумие овладело вами? Вы устраиваете здесь, посреди улицы, подобную сцену. Ступайте вон, иначе, клянусь, я убью вас!.. Никакими указами нельзя запретить офицеру защищать женщину.

Потёмкин тоже выхватил шпагу. Оба клинка уже скрестились, но в это время из полутьмы выступил Бломштедт.

— Остановитесь! — воскликнул он, обращаясь к Орлову. — Я тоже хочу видеть лицо этой дамы и тоже не сойду с места, пока не будет снято покрывало.

— Кажется, весь свет сошёл с ума! — воскликнул Орлов. — Кто вы такой?

— Я — барон фон Бломштедт, — ответил молодой человек, — и так же, как вот этот офицер, хочу видеть лицо этой дамы, чтобы убедиться, как далеко могут простираться женские лживость и лицемерие.

Он тоже вынул шпагу и встал рядом с Потёмкиным.

— Ну, в таком случае, — дрожа от гнева, воскликнул Орлов, — защищайте вашу жизнь!

Он начал нападать, и его шпага стала сыпать сильнейшие удары на шпаги противников. Но в это мгновение Мариетта бросилась к нему и так сильно схватила его за руку, что его шпага вонзилась в землю. Затем Мариетта сбросила с головы капюшон и спокойно сказала:

— Я не хочу, чтобы из-за меня была пролита кровь. Эти господа хотели видеть моё лицо — вот оно. Я не привыкла опускать взор пред кем бы то ни было.

Потёмкин стоял безмолвно; он пристально смотрел на прелестное личико молодой женщины, которую он видел в театре, затем его лицо прояснилось и засияло от счастья. Он глубоко вздохнул, как бы сбрасывая с души огромную тяжесть, и опустил шпагу.