Братство бумажного самолётика - Екатерина Витальевна Белецкая

– Чего? – Амрит, наконец, отвлекся от своих мыслей, и повернулся к другу.

– Опять где-то витаешь, – упрекнул Сей. – Оружие, говорю, будет уже аналогом боевого, понял? Стреляет маркерами, они за час исчезают. Два маркера, и выбываешь, убит. Поэтому смотри в оба.

– Понял, – кивнул Амрит. – Слушай, а когда будет что-то… ну, более серьезное?

Сей нахмурился.

– Не знаю, – он пожал плечами. – Не думаю, что скоро. Но когда-нибудь точно будет, не просто так мы это всё делаем.

– Хорошо бы поскорее, – вздохнул Амрит.

– Зачем? – удивился Сей.

– Хочу отомстить, – Амрит отвернулся. – За неё.

– Слушай, заканчивай бредить, – попросил Сей. – Чего ты привязался к этому имени? Ты же её даже не видел никогда! Что за фантазии?

– Не видел, – кивнул Амрит. – Но почему-то мне кажется, что я её знаю сто лет. Даже помню, как она выглядела.

– И как? – с интересом спросил Сей.

– Выше среднего роста, темные волосы, серые глаза, – Амрит задумался. – Стройная. Красивая, гордая. Молодая совсем.

– Выше среднего роста, и с серыми глазами – это твоя опекунша, – Сей засмеялся. – А что, описание сходится. Только твоя не молодая, конечно. Хотя выглядит обалденно. Сколько ей лет?

– Сто двадцать, кажется, – Амрит задумался. – Знаешь, а ты прав. Та, про которую я думаю, и Джессика… они могут быть действительно похожи. Но вот только та, которая писала надпись, она… как бы сказать-то… она более чистая, что ли. Без двойного дна.

– Ааа… – протянул Сей. – Давай отца попросим, чтобы он поискал что-то про неё? Даже мне теперь интересно стало. Может, и впрямь что найдем?

– Давай, – обрадовался Амрит. – Знаешь, я бы хотел… как-то увековечить её память, – признался он. – Ты только не подумай ничего, просто меня зацепило это имя, и почему-то возник такой образ. Сей, я понимаю, что это бред, но…

– Ну почему, бред? – Сей пожал плечами. – Может, ты какой-нибудь провидец. И увидел то, что действительно было. В мире всякое бывает, и не такое случается. Поищем. После тренировки к нему подойдем, и попросим. Сам знаешь, у него большие связи, может быть, он что-то и сумеет найти.

…Тренировка в этот раз получилась жесткая, не сказать – жестокая. Команда, разделенная на две группы, гоняла поочередно друг друга по наружной плоскости и ребру радиуса, причем имитировали, ни много, ни мало, закладку мин для его разрушения, и противодействие оппонентам. Ван объяснил, что такие тренировки будут нечастыми, это очень сложно технически, и очень дорого – надо обеспечить конфиденциальность, сделать трансляцию, якобы из вирта, предпринять множество шагов, чтобы никто не сумел отследить корабль – поэтому выкладываться следует максимально, и максимально же запоминать, причём всё, что получится. И расположение рабочих секторов на радиусе (на других они такие же), и возможные места засад, и места для атак, и области, недоступные для обстрела с кораблей… Четыре часа тренировки пролетели быстро, но под конец даже самые выносливые устали до невозможности, однако Ван не дал никому расслабиться: поговорил по связи о чем-то со своими техниками, и продлил тренировку ещё на полчаса.

– Надо пользоваться такой возможностью по максимуму, – говорил он потом, уже в корабле, своей вымотанной команде. – Следующие тренировки у нас в виртах, понимаете? А жизнь – это не вирт, из которого можно в любой момент выскочить, чтобы отдохнуть и попить водички.

– Но почему нельзя воевать с помощью роботов? – спросил Ганс. – Они, думаю, будут более эффективны, чем мы.

Ван засмеялся.

– Ты не спрячешь на Сфере тысячи тысяч роботов, – ответил он. – К тому же роботы не способны воевать за идею. Нет, некоторые способны, конечно, но уж точно не те, которых используем мы. Но суть не в этом. Мы – тени, Ганс. Вот скажи мне, если тебе надо будет спрятать горсть соли, а у тебя есть только стакан с водой, и ничего больше, что ты сделаешь? Правильно! Ты растворишь соль в воде, и получишь раствор, в котором нельзя будет обнаружить соль, если не попробовать воду. Она будет прозрачной, словно в ней нет никакой соли. Так вот. Мы – соль в стакане воды, Ганс. Мы растворяемся в Сфере, мы её часть, но в нужный момент можно выпарить воду, а соль останется, она ведь никуда не делась. Не будет никаких роботов. Будем только мы, Ганс, и никого, кроме нас.

Тренировки и новый этап учебы, уже по программе для младших инженеров, отнимали очень много времени, но Амрит всё равно старался вырваться, чтобы поискать самолётики, благо, что Джессика и Карина отлучались теперь гораздо чаще, чем раньше. В последнем самолётике, правда, было написано, что долго переписка продолжаться не сможет, в Морозново скоро настанет зима, и братья не сумеют приходить на поле, чтобы их искать, но – пока что пишем, снега нет, хотя дожди идут чуть не каждый день. Ещё братья писали о холоде, и это показалось Амриту странным – он в обычной жизни с холодом знаком не был, потому что на Сфере, разумеется, были комфортные условия практически везде. Ради интереса он прогулялся в зону с развлечениями, нашел «морозный павильон», но мороз там был весьма условный – минус два градуса, да и находиться при этой температуре разрешалось не более пяти минут. А братья писали, что у них зимой запросто бывает и минус двадцать пять, и минус тридцать. Наверное, они привыкли, думал Амрит, ведь в книгах люди тоже запросто переносят и жару, и холод, и ничего им не делается. Значит, и эту часть жизни у него украли Самфелаг, украли, и подсунули эрзац, в виде этого несчастного павильона, в котором тебе давали только посмотреть, как это, когда тебе холодно.

Жизнь… вся жизнь на Сфере – по сути, и есть этот самый эрзац, думал Амрит позже. Подделка. Тут всё ненастоящее. Всё искусственное. Свет, гравитация, тепло, материалы. Настоящее здесь только пространство за окном, да редкие натуральные продукты, которые заказывает иногда Джессика, и которые стоят баснословных денег. У меня отняли жизнь, думал он, отняли, и не дали мне выбора, потому что жить на той же Сфере, возможно, кто-то захотел бы и добровольно, но он, да и все другие, живут тут по