Большая книга ужасов – 15 - Александр Белогоров

Первоначальные результаты разочаровывали. Ребятам попадались какие-то старые квитанции, листки с подсчетами и прочие малоинтересные бытовые записи, которые почему-то не выбрасывались, а складывались сюда. Возможно, так делалось потому, что бумаг было не так-то много. А может, просто старый хозяин отличался плюшкинской скаредностью. Это занятие становилось скучным, и Алеша уже опасался, что все интересное он нашел вчера.

Потом пошли неизвестно как и зачем сохранившиеся старинные школьные тетради, ведь, насколько ребята знали, детей в доме не было как минимум лет пятьдесят. Непривычно было видеть на тетрадях, по которым учились давным-давно, свои фамилии и имена. И если бы сходство было только в этом! Почерки оказались настолько похожими на их собственные, что у братьев было полное ощущение, будто они рассматривают свои записи, только сделанные чернилами и, как следствие, с неизбежными кляксами. Объяснить такое совпадение при столь дальнем родстве было весьма трудно. Конечно, школьные почерки часто бывают похожи, и различия проявляются позже, но когда сходство такое сильное, поневоле призадумаешься. А уж когда братья обнаружили некоторые ошибки из тех, что делали они сами, то удивлению их не было предела. Казалось, будто они перенеслись в далекое прошлое.

Разбор школьных тетрадок отнял довольно много времени, но и это занятие вскоре наскучило. Под ними ребята обнаружили две одинаковые книжки с замочками. Конечно, маленькие, почти что декоративные запоры не были серьезной преградой для любопытства. Замки легко открылись при помощи обычной скрепки.

Раскрыв книжки, ребята с первого же взгляда поняли, что это дневники. Указанные на полях даты не оставляли в этом сомнения. Причем дневники велись двумя разными людьми параллельно. Получался, так сказать, взгляд с двух сторон на одни и те же события. Когда-то братья и сами начинали вести дневники, брались за это несколько раз, как правило, с Нового года или дня рождения, но после первой же недели ежедневные записи надоедали, и они прекращали это занятие. Одно дело, если случается нечто знаменательное, необычное, а совсем другое – записывать отчет о каких-то каждодневных, будничных делах.

– Как-то нехорошо чужие дневники читать, – задумчиво произнес Сережа. Алеша был в душе полностью солидарен с братом, но должен был возразить. Он чувствовал, что наконец-то нашел то, что нужно, то, что может помочь ему разобраться в загадочных событиях.

– Но ведь авторов-то давно уже нет в живых! – сказал он, стараясь, чтобы его тон был как можно более уверенным.

– Да все равно. Нехорошо как-то, – все еще колебался Сережа.

– Но ведь читают же всякие литературоведы дневники и письма писателей, поэтов! – воскликнул Алеша. – И ничего. Все их за это только хвалят.

– Сплетники они, вот кто, – проворчал Сережа.

Алеша всей душой разделял его мнение, но удержаться от соблазна заглянуть в прошлое он не мог. Поэтому он, не отвечая, взял один из дневников и принялся за просмотр. Сережа еще с минуту колебался, но любопытство все-таки взяло верх, и он, почему-то оглянувшись по сторонам, словно опасаясь, что кто-то застанет его за этим занятием, взял другую книжечку и начал ее листать.

Вначале ребятам не попадалось ничего особенного. Там шли перечисления каких-то будничных дел и мысли по этому поводу. Причем почерки разбирать было не так-то просто. Ребята, почерки которых были очень похожи на те, что пришлось читать, мысленно посочувствовали учителям, вынужденным проверять их каракули. К тому же от сырости чернила порасплывались, и линии букв сделались толстыми и кривыми. Сережа уже готов был бросить это скучноватое и бесперспективное занятие, но Алеша все не сдавался. До него вдруг дошло, что дневники, по крайней мере один из них, следует просматривать ближе к концу, когда они описывали время перед исчезновением одного из братьев.

И действительно, вскоре Алеше стали попадаться странные записи. Вернее, они показались бы ему странными еще неделю назад. Сейчас же он воспринимал их с сочувствием и доверием. Мальчик понял, что напал на след, что его тезке тоже было очень нелегко. Сначала странные сообщения попадались редко, вкрапленные в рассказы об обычных, будничных делах, и тон их был умеренно беспокойный. Но чем дальше, тем больше они занимали места, а в конце просто дышали отчаянием. Причем под многими из них Алеша мог бы с чистой совестью подписаться применительно к собственному брату.

«Сережка становится все чуднее и чуднее», – лаконично гласила запись. Потом следовал недельный перерыв, а за ним шла новая запись на интересующую тему: «Не пойму, лунатик он, что ли?» А затем: «Надо с ним поговорить серьезно. А то с таким соседом и не заснешь». Но эти записи выражали только общее беспокойство. Дальнейшие описания становились более подробными и обстоятельными, хотя о многих событиях по-прежнему можно было только догадываться.

«Сегодня проснулся оттого, что Сережка стоял у моей кровати, прямо-таки нависая над головой. И взгляд абсолютно бессмысленный. Если бы это был кто-то другой, то я бы страшно перепугался. Но даже его в таком виде лицезреть – приятного мало. Я его зову, а он хоть бы что. Точно, лунатик. Утром пытался ему рассказать, а он только смеется, не верит. Как его убедить? Попытаться разбудить во время хождения?» Эта запись произвела на Алешу огромное впечатление. Выходит, много лет назад у человека, здесь жившего, были те же проблемы, что и у него? Правда, про стуки и туман пока что ничего написано не было, но лиха беда начало! Может, дневник подскажет ему, как быть и что делать с Сережкой?

«Сегодня Сережка бродил с каким-то ножом. Никогда такого не видел. Уж не знаю, где он его откопал. Вроде и ножик-то совсем крохотный, а все равно неприятно. Зарезать таким трудно, а пораниться можно серьезно. Мне-то, думается, опасаться нечего. А вот сам себя он может запросто поранить. Хотел у него ножик отобрать, но куда там! Руки как каменные, пальцев не разжать. И при этом ничего не воспринимает, ничего не помнит. И когда у него это началось? Вроде всегда нормальным был. Мне кажется, примерно с того момента, как этот пруд водой залили. Но пруд-то здесь при чем? Конечно, простое совпадение». Алеше же подумалось, что вряд ли это простое совпадение. Уж очень многое походило в Сережкином поведении на действия того, другого Сережки. Значит, у того все началось с момента появления пруда? А у брата – когда они сюда переехали. Неужели виноват каким-то образом пруд?

«Серега целыми днями барахтается в воде. Даже другие дела забросил. Тоже мне, пловец-чемпион. А меня что-то и не тянет там купаться… Но это ладно, пусть себе барахтается. Только бы по ночам не бродил». Совпадений становилось все больше и больше. Алеша не знал, что и думать. Интересно, если брат прочитает эти заметки, увидит ли свои совпадения с тезкой? Или просто ничего не поймет?