Волк в овечьем стаде - Джей Брэндон

— Не помню, чтобы я утверждала, что он вовсе избегает контактов, но да, таковыми могут быть последствия сексуального насилия. Ребенок избегает общения с незнакомыми людьми, чурается даже родных.

Элиот кивнул.

— А если ребенок чрезмерно агрессивный, это тоже может быть признаком?

— Да, ребенок может проявлять агрессию по отношению к другим детям, особенно это заметно в сексуальном плане. — Дженет, похоже, хотела что-то добавить, но, видимо, вспомнила мой совет не давать Элиоту лишней информации.

Элиот казался удовлетворенным.

— Томми, по вашим словам, внешне абсолютно нормален, выглядит старше своего возраста, но это только маска, скрывающая глубокую уязвимость.

— Возможно, — осторожно сказала Дженет, начиная догадываться, куда клонит Элиот. — Многие дети кажутся счастливыми, в то время как…

— Иными словами… — не дал себя сбить Элиот.

Я так ненавидел это выражение, что, не сдержавшись, выдвинул протест.

— Он вкладывает слова в уста свидетеля, ваша честь.

— Пока нет, — резонно возразил Элиот. — Я не закончил мысль.

Судья Хернандес позволил ему продолжать.

— Итак, — сказал Элиот, — вы углядели в застенчивом ребенке признаки сексуального насилия. Вы же утверждаете, что и активность поведения может намекать на трагедию. Если ребенок не проявляет ни того ни другого, вы опять выдвигаете предположение, что и он подвергся сексуальному насилию.

Дженет не дала Элиоту переиграть себя.

— Реакции бывают различными, — сказала она.

— Боюсь, вы до смерти напугаете присяжных, — спокойно сказал Элиот. — Кое-кто после заседания может обнаружить у своих детей признаки сексуального насилия.

— Протестую, — сказал я, прежде чем он закончил. — Адвокат не задает свидетелю вопросы, а навязывает свое мнение.

— У вас есть вопросы? — мягко спросил судья Хернандес Элиота.

— Да, у меня есть вопрос. Доктор, — Элиот приложил усилия, чтобы было очевидно: он корректен только из вежливости, — вы сказали, что обследовали сотни изнасилованных детей. Вам когда-либо встречался ребенок, который не пережил сексуального принуждения?

Дженет не поняла.

— Конечно, я лечу детей с разными отклонениями. Я специализируюсь на перенесенных сексуальное насилие детях, но у меня есть и другие пациенты.

Элиот покачал головой.

— Я имею в виду другое, из той тысячи детей, которых вы обследовали, удалось выявить хотя бы одного, который лгал?

— Конечно, — подтвердила Дженет.

— И сколько? — спросил Элиот. — Из тысячи скольким вы не поверили?

— Протестую, — выкрикнул я, не задумавшись, как обосновать протест. Я решил прикрыться стандартной фразой. — Это несущественно. Мы говорим об определенном ребенке.

Лицо Элиота выражало крайнее удивление, когда он обернулся ко мне.

— Мне кажется, свидетель в своих показаниях упоминала других пациентов, — невинно сказал он.

— Протест отклонен, — согласился судья Хернандес. Он одарил меня таким взглядом, как будто увидел перед собой неопытного юриста, который впервые в жизни появился в суде и делает непростительные ошибки. — Вы сами дали такую возможность, прокурор, — добавил он в мой адрес.

— Так сколько? — напирал Элиот.

— Несколько, — сказала Дженет и тут же поправилась. — Совсем мало. Не могу назвать точное число…

— Несколько? — не веря своим ушам переспросил Элиот. — Из тысячи детей? Что значит «несколько»? Пять, шесть?

— Гораздо больше, — торопливо сказала Дженет. — Но вы должны понять, ко мне попадают дети, которым удалось провести многих людей. Я не…

— В первую очередь, конечно, своих родителей, они ведь потеряют голову, узнав, что их ребенок оказался в руках насильника, — сказал Элиот.

Он выглядел очень хладнокровным. Дженет, напротив, заволновалась, как человек, пытающийся отразить нападки.

— Да, конечно, — сказала она, — но и других людей тоже. Учителей, врачей, иногда даже полицейских.

— Но вы специалист, доктор. Вы оцениваете поступки детей, исходя из многолетней практики, — он произнес это вкрадчивым тоном, — и вы верите им всем, не правда ли, доктор? Вы безоговорочно верите ребенку, который утверждает, что подвергся сексуальному насилию?

— Это неправда, — возмутилась Дженет.

— Подскажите, какой процент, по вашим наблюдениям, составляют лгунишки?

— Довольно низкий, — признала Дженет.

— Просто низкий, так будет точнее.

Дженет напряглась. Она очень хотела быть понятой.

— Ко мне обращаются очень несчастные дети. Расторможенные. Трудно наверняка определить, что этот ребенок живет в придуманном мире.

— Хорошо, — согласился Элиот, — несчастье может быть вызвано различными причинами, не так ли? Ребенка можно обидеть и чем-то другим, вовсе не подвергая насилию, и это достаточный повод, чтобы солгать, вы согласны, доктор?

— Да, конечно.

— Некоторые дети лгут не переставая! Вам не случалось в своей практике встречаться с патологическими лгунами?

— Возможно, с одним или двумя. Настоящих патологических лгунов, как это ни странно, очень мало.

— По крайней мере, вы с ними сталкиваетесь не каждый день, доктор?

Дженет промолчала.

Элиот продолжил:

— Если ребенок открывается по горячим следам, это указывает на правдивость, не так ли? Ребенку, охваченному болью и страхом, можно верить?

— Да. Большинство из нас…

— Но неделя проходит за неделей, и, борясь с чувством вины или страха перед незнакомцем, он молчит, и это оправданно, доктор?

— Дети могут и так реагировать.

— Хорошо. Прошло два года, ребенок окружен заботой родителей, он в безопасности, ему не приходит в голову фантазия обвинить кого-то в извращенности, пока в один прекрасный день, устроившись поудобнее перед телевизором, он видит сюжет о несчастье, приключившемся с другими детьми, его родители завороженно смотрят на экран, они сочувствуют жертвам, и только тогда мальчик решается поведать о своей истории. В это тоже, по-вашему, можно поверить?

Элиот еле одолел такую длинную тираду.

— В данном случае — да, — сказала Дженет, сумев справиться с волнением. — Я общалась со многими детьми, которые хранили молчание месяцами или дольше, никому не раскрывая свою последнюю тайну. Это нормально.

— Можно ли делать выводы, основываясь на времени признания? — спросил Элиот, как будто убежденный ее аргументами.

Дженет собиралась достойно ответить. Элиот наблюдал за ее терзаниями. Мне не приходило на ум, как можно ее поддержать. Воцарилось молчание.

— Многие дети скрывают правду, — неуверенно повторила Дженет.

Элиот с минуту сидел, постукивая карандашом по столу. Бастер дергал его за рукав, но Элиот не обращал на него внимания.

— Доктор Маклэрен, вы заявили, что вас очень беспокоит Томми.

— Да.

Элиот кивнул.

— И конечно, вы стараетесь ему помочь. Вы верите в то, что он вам рассказал, не так ли?

Случись мне задать такой вопрос, тут же последовал бы протест защиты. Говорил ли Томми правду, предстояло решить присяжным, а не свидетелю. Сам Элиот не раз повторял этот тезис.

Я насторожился.

— Да, я ему верю, — сказала Дженет присяжным.

— Несмотря на долгое молчание и отсутствие физического насилия?

— Это вполне объяснимо.

— Да, — сказал Элиот. — Ваша вера заставляет вас игнорировать любые несоответствия.

— Протестую. Недоказуемо.

— Протест принят, — сказал судья Хернандес. — Не спорьте со свидетелем. Прошу не учитывать последнее замечание, — добавил он в адрес присяжных. Как будто можно было просто забыть сказанное.

— Я хочу выяснить, лжет ли Томми, — сказал Элиот. Чувствуя, что я закипаю, он поспешил добавить: — Учитывая ваш многолетний опыт и сотни пациентов. Поясните, пожалуйста, что бы вас навело на мысль, что ребенок лжет?

— Ну, искажение фактов, например. Минимум упорства, когда в нем сомневаются.

— Как Томми, — внезапно сказал Элиот.

Дженет нахмурилась.

— Нет, — сказала она.

Элиот не унимался, он, казалось, пытался воскресить нечто в памяти доктора.

— Ведь были случаи, когда он отказывался от своих слов, признавался во лжи?!

Дженет, нахмурившись, покачала головой.

— Он ни разу не говорил, что ошибся? Что между ним и Остином Пейли ничего не произошло?

— Никогда, — твердо ответила Дженет.

Элиот в недоумении уставился на Дженет. Я похолодел. Элиот не задавал пустых вопросов. Он что-то припас.

После того как весь зал оценил его удивление, Элиот взял себя в руки.

— Тогда что еще? — спросил он. — Что укажет вам на то, что ребенок говорит неправду?

Дженет задумалась. Я хотел помочь ей, но не имел повода для протеста. Вопросы были обоснованными.