МУЖИК. ИСТОРИЯ ТОГО ЧУВАКА ИЗ ANTHRAX - Скотт Иэн

«Ух ты, я весьма польщен» — ответил он, «но должен сказать, не знаю. Я могу заниматься этим, только если буду делать это ради вас, но честно говоря, я сейчас невероятно занят Pantera. Они — та еще заноза в заднице, и мне бы совсем не хотелось, чтобы вы как-то страдали от этого».

У меня возникло чувство, будто я умираю изнутри. Я считал Уолтера нашей последней надеждой. Все на нас положили. Наши бизнес-менеджеры, лучшие в этом бизнесе, просто не могли найти никого, кто бы захотел с нами сотрудничать. Никто не хотел приходить к нам на встречу, а наш адвокат пытался найти для нас контракт на запись. Такое чувство, что мы были настолько заразными, что к нам было опасно притрагиваться — как к спорам реальной сибирской язвы.

Первый вопрос, который нам задавал руководитель каждого лейбла: «Чего добился ваш последний альбом?» И когда мы отвечали, что он был продан тиражом в сто тысяч экземпляров, они тут же теряли к нам всякий интерес. Их совсем не интересовало, чего достигла пластинка, вышедшая перед «Stomp 442». Мы были хороши ровно настолько, насколько был хорош наш последний альбом. И вот теперь нам пришел конец. После того ланча с Уолтером я почувствовал себя опустошенным. У нас не было ни лейбла, ни менеджера. Возможно, не за горами были времена, когда и существование самой группы будет под большим вопросом. На следующий день позвонил Уолтер.

«Знаешь, весь прошлый вечер я думал о твоих словах» — сказал он. «С хера ли мне не быть менеджером Anthrax? Для меня это охуенная честь. Можете на 100 % рассчитывать на меня».

Я ощутил прилив восторга. Я словно дрейфовал в открытом море, и тут из тумана появился чувак на лодке и бросил мне спасательный круг. Я был убежден, что Уолтер поможет спасти группу. Мой брак был другой историей. Я снова начал проводить в Нью-Йорке много времени, потому что всякий раз, когда появлялся дома, мы с Дебби срались или тупо пытались хоть как-то сосуществовать вместе. В конце концов она съехала с нашего дома и переехала к какому-то из своих приятелей, потому что, по ее словам, «ей требовалось свое личное пространство». Это был ад, и, положа руку на сердце, меня раздражала одна только мысль о том, что снова придется разводиться, но я понимал, что так дальше продолжаться не может. Я ее обеспечивал, но она казалось не испытывала ко мне ни капли уважения. В Нью-Йорке я останавливался на репетиционной точке, за аренду которой платила группа, или у друзей, потому что мы не могли себе позволить жить в отеле. Манхэттен стал моим спасением, и мы с Джоном снова взялись за старое.

У меня просто снесло башню. Я много и глупо рисковал, а еще у меня развилась страсть к сноуборду, а это не лучшее занятие, когда жизнь буквально рушится у тебя на глазах, и временами у тебя возникает чувство, что прыжок в бездну лучше, чем очередной день в аду. Я съезжал с горных склонов как олимпийский чемпион, разве что я им не был. Но был прилежным учеником. Бесстрашно съезжал с обрывов. В Австрии прямо в день концерта я пошел кататься на борде вместе с Джои Зи, гитаристом Life Of Agony. Я стартовал прямо от дерева, а на трассе был незаметный выступ, видеть который я просто не мог. Я решил, что смогу выехать прямо на трассу и двинуть дальше, но на трассе был двухфутовый выступ, о котором я не знал. Все выглядело так, словно деревья росли и дальше по склону. И вот я взмываю над деревьями, приземляюсь на выступ, борд зарывается носом в снег, а моя голова приземляется прямо на плотный участок трассы. Около минуты я находился без сознания, а на голове у меня появилась огромная рана. Лыжная шапочка пропиталась кровью. Я поднялся на ноги и продолжал кататься всю оставшуюся часть дня, а вечером отыграл концерт. Я был крайне взвинчен от падения и чувствовал себя как говно. Весь концерт кровь стекала по моему лицу, прям настоящий блэк-метал.

На следующий день в Варшаве я заглянул к доктору. Оказалось, что у меня сотрясение. Следующие три дня у меня было паршивое самочувствие, а в течение всей следующей недели меня одолевала головная боль. Но мы не отменили ни одного концерта. Каждый раз, когда я тряс головой во время следующих пяти концертов, кровь струилась по моему лицу. Фэнам это нравилось. После случая на сноуборде перед каждой поездкой я стал надевать защитный шлем. Он защищал мою голову от травм, но от того дерьма, что происходило в тот момент в моей жизни, спасения не было. Дебби начала звонить мне прямо посреди ночи: «Ты там развлекаешься, а мне приходится справляться со всем этим говном! Мне приходят счета, а у меня нет денег. Почему я должна мириться со всей этой херней?»

В конце концов я вернулся из Нью-Йорка, и у нас состоялся один из тех редких взрослых, мирных разговоров. Ну, знаешь, разговоры, которые начинаются с фразы: «Нам нужно поговорить», вроде того, что много лет назад у меня был с Мардж, разве что этот разговор состоялся по инициативе Дебби. Я открыл дверь и сел, а она мне: «Нам нужно жить раздельно. Нужно посмотреть, что изменится, если мы больше не будем парой».

На тот момент меня это вполне устраивало. Наши отношения стали полной лажей, и напомнили мне те времена, когда я был ребенком и слышал, как мои родители постоянно воюют. У нас не было детей, так что никаких причин продолжать жить вместе у нас не было. Единственное, что принадлежало нам обоим, это дом, но я там почти не показывался. Я выплачивал по закладной 3800 баксов в месяц, выбрасывая их на символ американской мечты. Я сказал ей, что нам придется продать дом. Мы выставили его на продажу. Это обстоятельство не только вколотило последний гвоздь в гроб нашего паршивого брака, но и когда какой-то человек наконец приобрел его, это принесло столь необходимый мне доход.

До продажи дома мы жили в разных спальнях, расположенных в одном коридоре. Если я знал, что ее не будет дома, то приводил домой телок, хоть и мне было несколько некомфортно от этого. Мы не были официально разведены, но вполне могли себя считать таковыми, поэтому меня не смущало, что я живу другой жизнью. В то же время, когда пары уже не живут вместе, у них больше не должно быть окна в жизнь своего партнера. Я знал, что она с кем-то встречается, и определенно подозревал, что уже изменяет мне. Она никогда никого не приводила домой, но я видел, как она куда-то уходит. Все это напоминало один большой пиздец. Я не мог себе позволить приобрести свое жилье, и теперь застрял в доме с человеком, который больше не хотел быть со мной, но кого я по-прежнему обеспечивал. Веселое времечко!

Примерно в то же время я переехал в Тампу и меня арестовали за попытку украсть фирменный круг с тренировочного стадиона Янкиз. Теперь все это кажется глупым и смешным. Я попал на шестую страницу «Нью-Йорк Пост», а мой фотопортрет угодил на обложку Rolling Stone, но владельца Янкиз Джорджа Штейнбреннера это совсем не забавляло. Он выдвинул обвинения в попытке взлома и краже в особо крупных размерах, поскольку цена этой вещицы превышала 1000 американских денег. Оба обвинения считались тяжкими преступлениями, поэтому мне пришлось нанять адвоката по уголовным делам. Его услуги обошлись мне в 25000 баксов. К счастью, мне только что поступили деньги за следующую пластинку, поэтому у меня были наличные, но мои глупые выходки стоили мне денег, на которые я мог бы спокойно жить. В течение всего лета, переходящего в осень, это дело висело у меня над головой как Дамоклов меч, и я понятия не имел, чем все это закончится. Есть поговорка, что любая пресса — хорошая пресса, и довольно странно, но моя пьяная глупость сыграла хорошую рекламу для Anthrax. Я шел по улице в Нью-Йорке, а люди говорили мне что-то вроде: «Эй, Скотти, где тарелка с базы? Правильно, красава, мужик!»

Фэны были шокированы этой тупой выходкой, которую я совершил во Флориде. Многие думали, что я вломился на настоящий Янки-стэдиум. Если б я это сделал, то наверняка бы до сих пор гнил в тюряге. Я улыбался тем, кто шутил по этому поводу, но внутри меня всего трясло. Адвокат сказал, что я не пойду в тюрьму, поскольку это мое первое нарушение. Он сказал, что вероятнее всего мне придется выплатить кругленькую сумму штрафа и выполнить сотню или более часов общественных работ. Мне наверняка придется надеть оранжевую униформу и вычищать дерьмо с обочины дороги. Но большей проблемой было то, что я обвинялся в тяжких преступлениях, и не мог получить визу и путешествовать по миру, если в моем деле будут записи такого рода. Вот это была настоящая головная боль, и у моего адвоката по-прежнему не было ответа на этот вопрос. Потом Гэри ДеллЭбейт, исполнительный продюсер «Шоу Говарда Стерна», позвонил мне и сказал: «Мы прочли о тебе на шестой странице. Говард хочет знать, не хотел бы ты поговорить об этом на радио».

Многие годы я был большим фэном Говарда Стерна, поэтому ответил: «Было бы офигенно. Мне только нужно связаться со своим адвокатом и прикинуть, что именно я мог бы рассказать».

«Тебе ни в коем случае нельзя присутствовать на этом шоу и высмеивать эту ситуацию в любом виде, любым способом и в любой форме» — ответил адвокат. «Все серьезно. Если адвокаты Штейнбреннера почуют, что ты говоришь об этом не с должной серьезностью, ты только усугубишь свое положение».