Собрание сочинений в 10 томах. Том 8 - Генри Райдер Хаггард

— Вульф!

— Я хотел сказать, что сегодня мы на дороге к счастью, Годвин. О, это была счастливая поездка. Я никогда не мечтал о таком бое и никогда не видывал ничего подобного! И мы победили! И мы оба живы, и оба станем рыцарями.

— Да, мы живы благодаря тебе, Вульф. Не возражай, это так, — впрочем, меньшего нельзя было бы и ждать от тебя. Что же касается пути к счастью, то на нем много поворотов, и, может быть, в конце концов он приведет нас совсем в другую сторону.

— Ты говоришь как священник, а не как оруженосец, который скоро станет рыцарем, заплатив за это раной головы. Я же поцелую Фортуну, улучив первую удобную минуту; если же потом она оттолкнет меня…

— Вульф, — позвала Розамунда из-за занавеси, — перестаньте так громко говорить о поцелуях и дайте Годвину заснуть, ему нужен отдых.

И она вошла в комнату с чашкой бульона в руках. Вульф проворчал, что дамы и молодые девушки не должны слушать того, что их не касается, схватил свой костыль и ушел.

III . Посвящение в рыцари

Прошел еще целый месяц, и хотя Годвин пока был слаб и по временам страдал головными болями, раны братьев зажили, и они поправились. В последний день ноября, около двух часов пополудни, на дороге, которая вилась из старого Холла в Стипль, появилась величавая процессия. Во главе ее ехали несколько рыцарей в полном вооружении, а перед ними двигались их знамена; далее сэр Эндрью д'Арси, тоже во всех доспехах и окруженный оруженосцами-наемниками. Рядом с ним — его красивая дочь, леди Розамунда, в великолепном платье, прикрытом меховым плащом; она ехала по правую руку отца на том сером коне, который переплыл через бухту Смерти. Молодые братья д'Арси в скромных одеждах простых джентльменов следовали за дядей в сопровождении своих оруженосцев, членов благородных домов Солкот и Денджи. Позади них виднелись еще рыцари, оруженосцы, арендаторы различных степеней и слуги, окруженные многочисленной бегущей толпой крестьян и простолюдинов, спешивших за остальными вместе со своими женами, сестрами и детьми.

Миновав деревню и достигнув большой арки, которая обозначала границу монастырских земель, процессия свернула влево и направилась к аббатству Стоунгейт, отстоявшему мили на две от этого места; дорога шла между пахотными полями и солончаковыми зарослями, во время прилива исчезавшими под водой. Наконец показались каменные ворота аббатства, от которых оно и получило свое название «Стоунгейт». Здесь шествие встретили монахи, жившие на этом уединенном диком берегу со своим приором Джоном Фитцбрайеном. Настоятель — беловолосый человек, одетый в черное платье с широкими рукавами, шел вслед за священником, державшим серебряный крест. Процессия разделилась: Годвин и Вульф с несколькими рыцарями и их оруженосцами отправились в аббатство, остальные же вошли в церковь или остались подле нее.

Двух будущих рыцарей отвели в комнату, где брадобрей коротко обрезал их длинные волосы. Потом под руководством двух старых рыцарей, сэра Энтони де Мандевиля и сэра Роджера де Мерси, их провели в ванны, отгороженные богатыми занавесями. Оруженосцы раздели их, и Вульф с Годвином погрузились в воду; сэр Энтони и сэр Роджер разговаривали с ними через занавеси, напоминая о высоких обязанностях, присущих их будущему призванию, а под конец облили братьев водой и перекрестили их обнаженные тела. После этого молодых людей снова одели, и, предшествуемые менестрелями, они прошли в церковь, там при входе их оруженосцам поднесли вина.

В присутствии всего общества молодых д'Арси облекли сначала в белые туники в знак чистоты их сердец, потом в красные одеяния, служившие символом крови, которую они, может быть, будут призваны пролить ради Христа, и, наконец, в длинные черные плащи — эмблему смерти, неизбежной для всех. После этого принесли доспехи Годвина и Вульфа и сложили перед ними на ступенях алтаря. Потом все разошлись, оставив молодых людей с их оруженосцами и священниками для бдения и молитвы в течение долгой зимней ночи.

И действительно, бесконечно тянулась она в этой церкви, освещенной лишь лампадой, которая качалась перед алтарем. Вульф долго молился и под конец так устал, что его губы перестали шептать святые слова. Он впал в полусонное состояние; ему виделось лицо Розамунды, хотя здесь следовало забыть даже ее черты. Годвин же оперся локтем о надгробие, скрывавшее сердце его отца, и тоже молился, но и его серьезная душа утомилась, и он стал раздумывать о многом в жизни и, между прочим, о странном сне, который приснился ему, когда он лежал больной и казался мертвым; потом — об истинных обязанностях человека. Что нужно? Быть храбрым и справедливым? Конечно. Биться ради креста Христова против сарацин? Конечно, если такая возможность возникнет на его пути. Что еще? Покинуть мир и проводить жизнь, бормоча молитвы, как священники, стоящие во тьме перед ним? Необходимо ли это для Бога или человека? Для человека — может быть, потому что монахи и священники ухаживают за больными, дают пищу голодным. Но для Бога? Разве он, Годвин, не послан в мир, чтобы жить полной жизнью? Ведь монашеское отречение было бы полужизнью, жизнью без жены, без ребенка, без всего, что освятили небеса!

Тогда, например, ему нужно не думать больше о Розамунде. Разве он может это сделать, хотя бы ради блаженства своей души в будущей жизни?

При мысли о таком отречении даже в этом святом месте, даже в час посвящения его дух возмутился, потому что именно теперь он в первый раз почувствовал, что любит свою кузину больше всего на свете, больше жизни, может быть, больше своей души. Он с радостью умер бы за нее, охотно и спокойно. Что, если другой…

Рядом с ним, опершись руками на ограду алтаря, устремив глаза на блестящее вооружение, стоял на коленях Вульф, его брат — человек могучий, рыцарь из рыцарей, бесстрашный, благородный воин с открытым сердцем. Такого рыцаря могла полюбить каждая девушка. И он тоже любил Розамунду! Годвин был уверен в этом. А Розамунда? Разве она не любит Вульфа? Ревность охватила душу Годвина. Да, даже здесь черная зависть зашевелилась в его сердце, и ему стало так больно, что холодный пот оросил его лицо и тело.

Оставить надежду, бежать, боясь поражения? Нет, он будет действовать честно и, если потерпит неудачу, встретит свою судьбу, как это подобает храброму рыцарю: без горечи, но и без стыда. Пусть судьба решает. Все в ее воле. И, протянув руки, он обнял коленопреклоненного брата и не выпускал его из объятий, пока голова усталого Вульфа не склонилась к его плечу, точно головка ребенка к груди матери.

— О Иисус, — простонало бедное сердце Годвина, — дай мне силу победить грешную любовь, которая может довести меня до ненависти к любимому брату. О Иисус, дай мне силу вынести горе, если она предпочтет его мне! Сделай меня совершенным рыцарем, сильным против страданий и в случае нужды способным радоваться радостью того, кто победит меня.