Фантастические рассказы и повести - Сергей Герасимов

- Я знаю, - сказала Катя совершенно убитым голосом.

- Что ты знаешь?

- Это не танец.

- А что же тогда? Полет лебедей?

- Это физические упражнения. Это боевое искуссво.

- Да чепуха, сейчас мы проверим, - сказал Жорж. - смотри.

Он подошел к доске, взял кусок мела и бросил в одну из девочек.

Неуловимое движение детской руки - и кусок разлетелся в меловую труху.

- Не надо этого делать, - медленно произнес учитель.

- Не надо этого делать, - повторили детки.

На втором этаже не нашли больше ничего нового. Напряжение нарастало, но все немного устали. Они уже не держались вместе, каждый сам осматривал по кабинету, так оказалось быстрее. В кабинетах были подсобки, большие шкафы и ящики. Приходилось на всякий случай заглядывать и туда. А поначалу о шкафах они не подумали.

- Я пойду снова на четвертый, - сказал Жорж. - Я помню, там в подсобке была дверь, заставленная всякой ерундой, помните? Мы туда не вошли.

На червертом он взглянул в окно и остановился. Во дворике, прямо на траве сидели две отличные девочки в бикини. В самом соку, лет по восемнадцать. Близнецы. Ничего себе, - подумал Жорж, - я бы хотел с ними познакомиться. Но какие же они близнецы, если у одной большая грудь, а у другой...

Девчонки его заметили. Та, что с большой грудью, приветливо помахала рукой. Он ответил.

- Иди к нам! - закричала вторая. Ее голос был отлично слышен. Жорж развел руками.

- Ничего, мы тебя выпустим, спускайся!

И Жорж начал спускаться. Боковая дверь оказалась открыта и он не без удовольствия вышел из здания.

Больше я туда не войду, - подумал он, - хоть режьте меня, хоть ежьте меня, а не войду.

- Девочки, привет. Я Жорж, лучший парень в этом лесу.

Он все же не расслаблялся, и потому нес ерунду. Он не знал что говорить, потому что это наверняка были не нормальные девушки. Хотя выглядат на сто баллов.

- Садись к нам, - большегрудая взяла его за руку.

Сейчас Жорж уже не сомневался. Груди были не только разными, они ещё и неправильно расли - у одной слишком широко, а у другой были слишком сдвинуты к центру.

- Я тебе нравлюсь? - спросила вторая. - Садись рядом.

- Но я спешу.

- Садись-садись.

Она мощно дернула его за руку и Жорж упал лицом в траву. Приподняв голову, он увидел их ноги и понял, что пропал. Это были не просто близнецы; они сраслись ступнями. Он все-таки попробовал отшутиться:

- Никогда ещё не целовал сиамских близняшек...

- Сейчас попробуешь, - сказали они одновременно.

Когда Жорж не вернулся, их осталось двое. Солнце уже начинало опускаться, хотелось есть, пить, но больше всего хотелось отсюда выбраться. Они продолжали входить во все двери - просто для того, чтобы чем-то заняться. Дверей почти не осталось - разве что в подвале.

- Слушай, - сказал Дима, - а ведь сейчас уроки закончатся и, по идее, детки должны разбегаться по домам. Значит, двери должны открыться. Подождем.

Они сели на скамейке в холле, у центрального входа, и стали ждать. Дети носились мимо, влево и вправо, туда-сюда, но никто не подходил к дверям. Вдруг двое мальчишек столкнулись лбами и свалились на пол.

- Ничего себе, авария, - сказала Катя, - так можно себе и голову проломить.

Дети лежали неподвижно. Двое девочек подбежали, с деловым видом попихали лежащих ножками, затем потащили в сторону бокового коридора. Они тащили их за ноги.

- А ведь они умерли, - сказал Дима. - посмотри.

- Я уже давно вижу.

Маленькие монстры дотащили тела до входа в подвальную раздевалку и стали спускаться. Тела волочились за ними, ударяясь головами о ступеньки.

- Даже и не предлагай, - сказала Катя, - я туда не пойду. Ну ладно, пойду.

В подвал вели широкие гранитные ступени - три лестничных пролета по двенадцать ступеней. Нижняя часть лестницы терялась во тьме. Идти туда просто так было бы безумием. Оставалось одно - сделать факел. Спички, тряпки и жир нашлись в столовой. Спички выглядели новыми, но коробки были сделаны из тонкого дерева, а не из картона. Похоже, что время здесь остановилось и для спичек. Такие коробки уже не выпускают бог знает сколько лет.

Они зажгли два факела и спустились в подвал. Довольно просторный невысокий зал с гранитным полом. По правую руку - вход в раздевалки, двери открыты. У дальней стены множество парт поставлены друг на друга. Рядом целая горка детских ботиночек.

Они подошли ближе. Между партами - множество маленьких скелетов с остатками одежды.

- Я уже не удивляюсь. Ты думаешь, их объели крысы?

- Вряд ли.

- А сегодняшние тоже здесь?

- Здесь или в другой стопке.

- Ты так спокойна?

- Конечно, это ведь не дети.

- А кто это?

- Я думаю, лучше спросить "что это".

- Что это?

- Муравейник. Человеческий муравейник с рабочими муравьями, солдатами и всем остальным.

- Тогда где Нана и Жорж?

- Сбежали или были съедены.

- Или их до сих пор держат здесь.

- Или их держат здесь. Что ещё осталось?

- Раздевалки. И я помню, что в старых школах всегда были подвальные бомбоубежища, правильно?

- Не знаю. Но там была стальная дверь, мы проходили мимо. Или две двери. Пойдем?

- Пойдем. Мне плевать.

Когда она услышала скрип стального рычага, то подняла голову, привстала с пола, потом села на полку. Младенец спал, прижатый к её груди. Кто это идет? И зачем он идет? Почему кто-то хочет побеспокоить меня? Ведь ребенку нужно спать и мне нравится сидеть здесь в темноте. Здесь так уютно, здесь так тепло, сыро и мягко пахнет старой прелью. Я бы могла сидеть так вечность. Зачем они мешают мне?

Рычаг повернулся и дверь приоткрылась. За дверью дымили два факела.

- Здесь кто-то есть, - сказал голос.

Голос был знаком.

- Это я, - сказала Нана. - не мешайте мне.

- Нана? - что с тобой?

- Это мой ребенок.

- У тебя никогда не было ребенка, очнись!

- Это мой ребенок. Смотрите.

Она протянула им младенца. Они отпрянули в ужасе. Неужели им не понравилась такая прелесть?

- Что с твоими руками?

- Ничего.

- Это называется ничего?

Ее руки стали вдвое длиннее, но сохранили ту же толщину.

- Ты можешь встать?

Она приподнялась и встала; одной рукой она прижимала к себе ребенка, другой опиралась о пол.

- Ты можешь стоять?

- Не знаю. Кружится голова. Уходите.

Но они не ушли сразу. Они уговаривали, они обясняли, что это неё её ребенок, что это вообще не человеческий ребенок, потому что все человеческие младенцы имеют лица, а у этого просто гладкая поверхность без всяких деталей; они ещё говорили много других обидных слов, но она уже все решила для себя: она останется здесь, останется здесь со своим ребенком и будет держать его на руках - всегда, всегда, всегда, до тех пор, пока она жива. Пусть люди с факелами уходят и оставят её в покое. Ребенку нужен покой, иначе он будет нервничать. Ребенок не должен нервничать.