Капитан Френч, или Поиски рая - Михаил Ахманов

Словом, все эти рапорты и депеши лили воду на мою мельницу, а вода, как известно, камень точит. Теперь моя самовольная экспроприация “Цирцеи” трактовалась как деяние Человека Судьбы, решившего послужить человечеству, как акт высшего гуманизма или как прозорливое предвидение титана духа и ума, порвавшего бюрократические сети. На самом деле — ничего подобного! В те годы я не стремился найти свой Рай или создать его, поддерживая колонистов в каком-нибудь симпатичном мире; я просто искал стоящее занятие и немного выгоды. Но если быть честным до конца, я не остался равнодушным к лести. Разумеется, я не вообразил себя ангелом Господним, но кто знает, не сказки ли о благородстве Старого Кэпа Френчи побудили меня искать Рай? Но до этого было еще много тысяч лет и много тысяч парсеков…

Очутившись на Земле, я довольно выгодно распродал свои колониальные товары, а заодно обнаружил, что мне удалось убежать от смерти. КР, клеточная регенерация, была тогда новым делом, но никто, пожалуй, уже не сомневался, что вреда эта процедура не приносит. Очереди желающих растягивались на десятки миль, но кто был в первую очередь достоин бессмертия, как не великий Торговец со Звезд, славный Друг Границы, Старый Кэп Френчи?.. Я упомянул о своем желании на одной вечеринке, устроенной в мою честь, и в течение трех следующих дней три лучшие клиники предложили позаботиться о моем бренном теле. Ведомый ностальгическими воспоминаниями, я выбрал ту из них, где мне пересаживали сердце и печень, и спустя неделю превратился в Мафусаила. В этот свой визит, кроме бессмертия, я приобрел вместительный катер, чтобы не зависеть от челноков, принадлежащих моим клиентам, и модернизировал реактор “Цирцеи”. Прежде моя энергетическая установка работала на уране и плутонии, но это сырье имеет плохую репутацию еще с медиевальных времен, так как применялось для начинки бомб. Теперь мне установили ториевый реактор на медленных нейтронах, которым я, если не считать небольших переделок, пользуюсь до сего времени.

В этом месте аркон Жоффрей перебил меня, шевельнув рукой. Ему хотелось знать, почему ториевый реактор предпочтительней уранового. Я пояснил, что уран с давних лет сделался синонимом атомной угрозы и до сих пор человек реагирует на негр как на смертельную опасность. Вероятно, это стало безусловным подсознательным рефлексом; мне доводилось посещать миры, где корабль с урановым реактором воспринимался как источник потенциальной агрессии. Отчасти это верно, если вспомнить капитана Фила Регоса и Землю Лета.

Жоффрей кивнул и перекрестился.

— Да, мне доводилось читать об этом… Жуткая история! Но правитель того мира узурпировал власть и творил не праведные дела, так что Регос явился карающей десницей Господней — такой же, как рухнувшая на нас комета. Я обнаружил, что согласен с этим утверждением, хотя мы с арконом исходили из совершенно разных предпосылок. Но он еще не кончил:

— Если вернуться к ядерной войне… Это, должно быть, нечто ужасное! Более ужасное, чем падение Молота! Ибо Молот олицетворял волеизъявление Творца, тогда как войны меж людьми, без сомнения, спровоцированы дьяволом! — Тут Жоффрей с подозрением уставился на меня и молвил:

— Вам не приходилось принимать в них участие, капитан Френч?

Хоть я убежденный атеист, меня тоже потянуло перекреститься.

— Господь миловал, почтенный аркон! Но спустя тридцать лет после атомной войны на Бруннер-шабне я был там, видел все последствия и помогал заново колонизировать планету. Там не осталось людей и ни единой живой твари… Все пришлось восстанавливать заново — почву, растительность, моря и реки… Колонисты назвали этот мир Преобразованием, и так он известен до сих пор.

… Аркрн вздрогнул, будто лишь сейчас осознал мой возраст.

— Это случилось десять тысяч лет назад… — Его губы шевелились, как две бледные маленькие змейки. — Десять тысяч лет назад… А через семь тысяч с Преобразования отправили колонистский корабль на Мерфи, чтобы заселить во славу Господа этот мир… Значит, вы видели моих далеких предков, капитан Френч?

— Несомненно, друг мой.

— А эта трагедия на Бруннершабне… и в других воюющих мирах… Как вы думаете, чем она вызвана? Кознями дьявола?

Мне не хотелось разрушать его иллюзии, но я искренне полагал, что Старина Ник [1] здесь ни при чем.

— К чему дьяволу уничтожать целый мир, достойнейший? Это слишком грубый способ для Великого Ловца Душ… Он — заядлый игрок и со временем получил бы больше, чем два или двадцать два миллиона обгорелых трупов… Нет, не вините дьявола, ибо все это сотворили люди! Чей-то страх… чье-то тщеславие… буквальное и тупоумное подчинение приказам… нежелание посоветоваться с другими и учесть их мнение… наконец — кровожадность… Выбирайте любую причину! Но я уверен, что это случилось лишь по человеческой глупости и безнравственности.

— Или греховности…

— Всего лишь еще одно слово для обозначения безнравственности, мой дорогой.

Наступила пауза; потом аркон пробормотал:

— На Мерфи тоже лежит грех… Наш мир был наказан…

— Богом или Провидением, если угодно. А Бруннершабн погиб по вине людей.

Казалось, Жоффрей меня не слышит. Он продолжал шептать, время от времени осеняя себя крестом:

— Кара пала на Мерфи за грехи людские… Ибо люди бродили во тьме, предаваясь стяжательству и любострастию, лелея гордыню и честолюбие, насмехаясь над слугами Божьими, мечтавшими обратить их к свету… А свет, исходящий от Создателя нашего, сияет для всех, кто желает его увидеть… Но они не желали… не желали… Не потому ли, что мы, слуги всеблагого Господа и проводники света, не отличались должным усердием?.. И Бог наказал нас вместе с нечестивцами… Но теперь… теперь!..

Несомненно, теперь мой собеседник и его коллеги строили Рай по своему разумению, только мне он не подходил. В моем Раю людям не придется ходить в серых балахонах, шепча молитвы и уставившись в землю оловянным взглядом. И они, разумеется, не будут таскать за пазухой нейрохлыст, дабы подстегнуть благочестие своих нерадивых сограждан.

Когда бормотание Жоффрея мне надоело, я усмехнулся и кашлянул.

— Простите, почтеннейший, но голос веры заглушает в вашей душе голос разума. Он ощерился.

— Вас это не устраивает, капитан? Вы из тех, кому неприятен голос веры? Но каким же голосом мне еще говорить?.. Когда обрушился Молот, я был арконом полтора столетия, а до того двести лет носил сан арколита… На протяжении этих веков я наблюдал, как угасает светоч веры в сердцах людских, как торжествует дьявол! Церковь моя была пустой, я проповедовал дубовым скамьям, пока меня не деклассировали… Да что там меня! Даже Архимандрита Святой Базилики… даже его… Он был занесен во все компьютерные файлы как управитель мелкого фонда милосердия! Он, столетиями учивший и вдохновлявший нас!.. — Жоффрей задохнулся от возмущения и закончил:

— Можете представить, что творили с нами, слугами Господа! Зато теперь Бог даровал нам власть и силу, и мы выведем этот мир из бездны греха. Молот сразил нечестивых, грешники пожрали грешников, как говорится в наших святых книгах, а потом Арконат вывел всех уцелевших к свету и новой жизни. Вера спасла наш мир, только вера! И, быть может, она спасет всех остальных безбожников, кои, подобно вам, бродят во тьме. Я смотрел на него с горечью и почти нескрываемой неприязнью. Этот фанатик являлся антитезой всем моим представлениям о справедливости, о назначении человека и человеческом достоинстве. Он прожил на свете в двадцать или в пятьдесят раз меньше меня, но это тоже приличный срок; за такое время можно научиться чему-то полезному, кроме слепой веры в собственную непогрешимость. Его ужасала ядерная война, но то, что творилось сейчас на Мерфи, было не менее разрушительным и печальным. Война калечит тело, идеология — дух, а этого не могут исправить никакие усилия биоскульпторов… Только время, время! Сколько же потребуется времени? Сто лет? Двести? Тысяча? Сейчас аркон Жоффрей обладал огромной властью, и для каждого юного создания на Мерфи, Для каждого ребенка, рожденного после катастрофы, его голос был гласом божества. А с божеством, как известно, не спорят… Во всяком случае, для этого надо набираться отваги не один год — или не одно столетие.

Я тоже не собирался спорить с Жоффреем или поучать его, хотя дьявол — или Бог? — искушал меня ответить этому мракобесу. Но тут я припомнил что являюсь всего лишь ключиком — живым ключом с помощью коего аркон возжелал открыть кладовую “Цирцеи”, где хранился запас драгоценных металлов. Это вернуло меня к реальности, и я решил сменить тему разговора.

— Мы потратили много времени, почтеннейший, — произнес я, — и мне остается лишь поблагодарить вас за интерес, проявленный к такому жалкому грешнику. Полагаю, вы хотите сделать мне какое-то предложение, но в настоящий момент я слишком взволнован воспоминаниями и не хочу возвращаться к делам практическим, требующим ясной головы. Я согласен отложить отлет на десять или пятнадцать дней, если мне будет позволено немного развлечься в вашей столице — разумеется, под присмотром Святого, арконата. Скажем, какое-нибудь невинное зрелище… Спектакль… меня бы это вполне устроило. Я даже готов закупить права на голографическую запись, если вы не станете раздевать меня до нитки. Выслушав эту просьбу, аркон Жоффрей величественно кивнул. Засим я был препровожден двумя субъектами с оловянными глазами во двор Святой Базилики, к своему катеру. Я задраил люк, сел в кресло и несколько минут размышлял о намеках аркона по поводу моего одиночества. Что-то за всем этим стояло! Как и за его интересом к моей биографии. Похоже, он прикидывал, сколько с меня удастся содрать, а это значило, что мне будет предложен весьма необычный товар. Ведь есть такие вещи, цена которых зависит от покупателя: один не даст за них ни гроша, а другой пожертвует жизнью.