Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни - Кеннет Уомак

Как Мартин рассказывал потом, «Джон вдруг посмотрел на меня. “Знаешь что, Джордж, – сказал он, – будь у меня шанс, я бы записал все, что мы сделали, заново”». Мартин оторопел. «Что? Даже Strawberry Fields Forever? Джон, как всегда, был скор на резкий ответ: “Особенно Strawberry Fields Forever”» (18).

Только позже, когда продюсер уже ушел в ночь, Джон понял горькую истину: его громкие слова, сказанные Мартину, были пустым бахвальством, а его четырехлетняя музыкальная пауза продолжалась не потому, что он так уж хотел сидеть дома и растить маленького сына – эту историю он рассказывал практически всем, кого знал, – а скорее потому, что потерял свою музу. Джон обожал старые мелодии своей группы так же, как любой другой, а может, даже больше, чем самые верные поклонники. Когда он натыкался в телепрограммах на сентиментальные мультфильмы The Beatles из середины шестидесятых, включал звук погромче и получал чистое удовольствие от этой музыки. Нет, Джон совершенно точно знал, что не хотел обидеть старшего товарища или умалить записанные с ним вместе чудесные мелодии.

А вот чего он действительно хотел, так это снова обрести искру. Леннон не закончил с музыкой – даже и не думал. Оказалось, что Дэйв Марш, в конце концов, был не так уж далек от истины. Четвертый год затворничества быстро подходил к концу, и Джон нуждался во вдохновении – в новом знакомстве со своей заблудившейся музой. В самом потаенном уголке его души обитало желание сорвать «Стратокастер» со стены и вдохнуть в свое искусство новую жизнь. Но, как ни силился, сколько ни выжидал подходящего момента в «Дакоте» на пороге нового года – и нового десятилетия, – он не знал, с чего начать. И как вернуться туда, где пустовало его место.

Глава 2

«Дакотцы»

В конце семидесятых столетняя мечта Кларка о космополитичной жизни на краю Центрального парка погрязла в городских проблемах – финансовое благополучие Нью-Йорка таяло, город охватывало болезненное увядание. Началась мрачная эра в жизни крупнейшего в стране мегаполиса, который с 1973 года балансировал на грани банкротства – эпоха, отраженная в печально знаменитых заголовках Daily Mail после того, как президент Форд отказался вытаскивать Нью-Йорк из ямы, предоставив необходимую государственную помощь: «Форд – городу: пропадите пропадом». К 1979-му – шестому году жизни Леннонов в «Дакоте» – Центральный парк стал отражением городской разрухи. Как писал тогда Бирмингем, «кажется, в Центральном парке проросли длинные сорняки апатии и равнодушия, чувство обреченности, чувство беспомощности… Лужайки смешаны с грязью подошвами множества кроссовок. Огромное многообразие полевых цветов, распускавшихся тут, год от года постоянно уменьшается. В порядке вещей стало выкапывать и уносить с собой кусты, растения, цветы. Ветви деревьев отламывают для игры в стикбол, а скульптуры и памятники покрываются граффити»[10](19).

К лету 1979 года вид на Центральный парк из «Дакоты» превратился в настолько жалкое зрелище, что однажды в субботу после полудня группа жильцов посвятила время уборке мусора, накопившегося на западной стороне и внутри каплеобразной части парка, наиболее близкой к «Дакоте». Тянущиеся от тропы для конных прогулок и до статуи американского государственного деятеля Дэниела Вебстера, эти парковые угодья фактически были палисадником для многих «дакотцев». Заглянув в парк в Новый год, Йоко Оно посетовала: «Здесь такое унылое место. – И предложила мужу: – Мы должны подарить траву или еще что-нибудь». А попытки их соседей вернуть себе красивый парковый пейзаж закончились плачевно. Через несколько дней место было замусорено, как прежде, и решимость вычистить парк оказалась погребена под быстро накапливающейся грязью. В ту осень один из соседей Леннонов в ужасе смотрел, как компания, заявившаяся на воскресный пикник, разломала парковую скамейку на дрова для барбекю (20).

Неудивительно, что преступность в те дни не ограничивалась нападениями на общественные скамьи. Джанин Джонс, которая провела в Верхнем Вест-Сайде всю жизнь, вспоминала, что в 1970-х «никто в Манхэттене не жил выше 72-й улицы, если этого можно было избежать. Люди боялись ездить в измалеванном граффити, пропитанном уголовщиной метро, местные жители знали, что надо попасть домой и запереться до наступления темноты, и тогда ты был в безопасности».

В августе 1971 года, незадолго до переезда Леннонов в Нью-Йорк, Кинга Кёртиса ударили ножом перед его домом на Западной 86-й. Двое наркоманов напали на легендарного саксофониста, когда он пытался занести в дом кондиционер. Когда эти двое отказались уступить Кёртису дорогу, завязалась перепалка, которая закончилась смертью музыканта в больнице Рузвельта менее часа спустя.

В марте 1977 года работники телевидения Марк Мануччи и Мэри Ларсен брали здесь интервью у прохожих на улицах. Один мужчина заметил: «В этом районе существуют крайности. Здесь живут крайне богатые и крайне бедные. У вас всегда будут проблемы, когда есть две крайности». Другой сказал: «Здесь все время надо глядеть в оба. Кто-то всегда пытается что-нибудь украсть, ограбить вас, убить вас» (21).

Обозреватель West Side Rag Кэрол Танненхаузер сказала об этом еще лаконичнее, описав Верхний Вест-Сайд той поры как одновременно «сообщество в лучшем смысле этого слова и место, где можно достать наркотики или быть ограбленным». Актер Бен Стиллер, в свою очередь, находил, что здесь сочетались идиллия и опасность. «Я рос в Манхэттене, в Верхнем Вест-Сайде в семидесятых, – вспоминал он, – и жители устраивали на улицах вечеринки для всех; там существовали разные культуры и были заметны последствия Вьетнама, люди верили в День Земли и спасали планету – все это было очень искренне, по-настоящему и как-то переплетено, я думаю». В то же время там бушевали «пожары, беспорядки и серийные убийцы» (22).

И посреди всего этого высилась «Дакота». В те времена «Дакота» выглядела действительно удручающе, покрываясь копотью, – запущенный город красил ее в черное. Обитые медью башни дома пошли разными оттенками зеленого – медь окислялась, потому что годами никто не ударял палец о палец. Нью-Йорк только начинал осознавать, какие беды обрушились на десять с лишним тысяч городских зданий.

Как это часто бывает, шестеренки заскрипели только после трагедии. В мае 1979 года 18-летняя первокурсница Колумбийского университета Грейс Колд погибла на углу 115-й и Бродвея, когда на нее упал кусок каменной кладки, отвалившийся от окна на восьмом этаже. Мэр Нью-Йорка Эд Кох отреагировал на возмущение горожан и в феврале 1980 года подписал местный закон номер 10, обязывающий владельцев зданий регулярно выполнять профилактические работы. Но и тогда было еще очень далеко до нью-йоркского закона номер