Грезы Хорб-ин-Тнес - Сергей Шуба

В беседке стояли трое, завёрнутые в плащи, с капюшонами, наброшенными на лицо. Поклонившись Ортею и незнакомцам, служитель торопливо поспешил скрыться из виду.

Ортей первым ступил под своды беседки.

– Господа, какой счастливый день, – учтиво проговорил он. – Мы наконец-то встретились и можем удовлетворить желания друг друга.

– Вы принесли печать? – свистяще спросила крайняя правая фигура.

– А вы – мои камни? – вопросом на вопрос ответил Ортей.

Незнакомец достал мешочек и положил его на каменные перила, дёрнув завязки. Ткань сползла, и мягкий блеск драгоценностей создал напряжённую тишину.

Ортей огладил свою щегольскую бородку:

– Прекрасно, просто великолепно, у меня нет слов, чтобы выразить своё восхищение. Очень приятно иметь с вами дело.

– Печать.

– Да-да, конечно, господа. Не будем заставлять друг друга ждать.

Он вынул из пристёгнутого к поясу кошеля печать и взвесил её на ладони.

– Вот то, что вы ищете.

– Да, – сказал тот, что стоял посередине. – А теперь положи её и ступай вон, пёс. Возможно, ты нам ещё понадобишься. Гирдман же пойдёт с нами.

Альтестейн рывком обнажил меч:

– Ортей?!

– Да кто вы такие?! – одновременно с «варваром» воскликнул бандит.

Фигуры сбросили капюшоны и все увидели печать Татлы у них на лбу.

– Слуги Мефестуфиса! – отшатнувшись, пробормотал аллемар.

Альтестейн, не размышляя, перемахнул через ограду и бросился к деревьям.

Двое молча последовали за ним, последний же забрал и камни и печать, и посмотрел Ортею прямо в глаза:

– Забудь всё и продли свои трухлявые дни, червь.

Аллемар, сглотнув, кивнул. Он долго сидел на тёплой скамье, сделанной из одного куска дзухарской сосны, страшась выйти за пределы храма.

Десять человек внимательно смотрели на него. Фитиль трещал и нещадно чадил в маленькой лампадке.

– Мне кажется, мы равны в беде, – блестя глазами, проницательно сказал чернокожий. – Станем же равно помогать друг другу, и да помогут нам боги выбраться живыми из этой передряги. Я Мошонг, Молеона ты видел, тот, кто говорил с тобой о награде – Туджиби, человек с большим ртом, Морат – он остался без своих людей, но всё равно с нами, Хирт командует лучниками, и ещё один белый – Эдрон из Ниппилара. Раньше нами командовал Кее’зал…

– Он будет командовать вами и впредь – берегите его, – засмеялся Альтестейн. – Мои люди сидят здесь. Кое-кто знает их как язычников и дикарей, – могучий франн согласно покивал головой и переглянулся с Моратом, – но я знаю другое. Перед лицом Востока мы все чужаки, а значит, спрос с нас один. Забудьте распри и войны о вере. Не задевайте их понапрасну.

«Варвар» помолчал, а потом решительно погасил огонёк пальцами.

– Когда мы выйдем отсюда, наши глаза привыкнут к темноте. Смотрите в оба, ибо с завтрашнего дня мы пойдём странными тропами.

Глава 3

Он сидел на большом камне, наполовину вросшем в землю, и смотрел вдаль.

Камень был установлен на вершине кургана как памятный знак, но что-то помешало строителям закончить работу, обтесав его до конца, а ветер, дожди и течение времени сгладили надписи, даже если они и были. Зелёная трава, покрывавшая курган и поля вокруг него, была серо-зелёного оттенка, на небе стального цвета клубились грязно-белые тучи. «Варвар» повернул голову и увидел старого пастуха, рядом с которым сидел огромный пёс песочной масти с белой грудью. Старик пристально смотрел на Альтестейна и говорил картинами.

Жил бедный пастух, и мечтал только об одном – пасти не хозяйских овец, а своих, ибо была девушка с тонким станом, серебристым смехом, и огромными голубыми глазами, которая ходила поутру за водой, и алый шар солнца заливал светом её русые косы. Не было в этом суровом пустынном краю, где властвуют туманы, никого красивее её. Единственной мечтой пастуха было сложить к её ногам много мягких овечьих шкур, дать ей столько козьего пуха, чтобы хватило на большую пушистую шаль, делить с ней радость и горе.

Но непогода, суровые зимы и хищные звери всё больше отягощали его долг перед хозяином и никакие молитвы не помогали. И вот однажды, на рассвете, у кромки невысоких гор, перегоняя стадо с одного пастбища на другое, увидел пастух свою деву, которая шла прямо к нему из утреннего тумана. На вытянутых руках она несла щенка необычной масти, золотого, точно солнце. Отдала его в руки пастуху и улыбнулась молча, а потом ушла, точно её и не было, и остался он один на два дневных перехода в любую сторону.

Щенок вырос быстро и стал незаменимым помощником. Он в одиночку управлялся со стадом и, казалось, понимает человеческую речь, вот насколько он был умён. Не раз он выручал молодого пастуха: предупреждал о лавинах, стремительном половодье, убил злого медведя, уже попробовавшего вкус человечины. Год от года пастух выпутывался из сетей долга и строил дом для двоих. Когда же вышло седьмое лето жизни пса, он привёл хозяину его девушку, к самому порогу, аккуратно держа пастью за руку. Она молча улыбнулась пастуху, и растаяла, как дым. Поселение изгнало его, и теперь они ходят по этому сумрачному краю и пасут скот за плату.

Пока старик говорил, его молодой пёс поднялся и сделал пробежку вокруг кургана. Луч солнца заиграл на его песчаной шкуре. «Варвар» почувствовал себя сродни этому зверю, будто сам всю жизнь провёл на этих холодных равнинах и угрюмых взгорьях.

– Я уже не понимаю, где сон, где явь, – пожаловался Альтестейн пастуху.

Собака взбежала наверх и посмотрела ему прямо в лицо своими янтарными глазами.

Газан плохо спал – лагерь наёмников отличался от лагерей пограничной службы. Здесь ложились за полночь, в ходу были азартные игры, песни и военные танцы когда взбредёт в голову. Молитвы тоже отличались разнообразностью и временем исполнения.

Сын пленённой керкетки и хулагида из рода Амаитнарра привык к другому распорядку. Всю свою жизнь он провёл, сопровождая караваны и выслеживая разбойничьи шайки на границе. Дважды видел далёкое южное море, доходил до Чангхи и слышал звон серебряных ожерелий, что носят девушки на востоке Хибет-Курана. С гирдманами Газан не сталкивался. Все они теперь казались ему одержимыми гэлами, что служат тому страшному колдуну, что неотступно находится при шахиншахе. Особенно его пугал высокий сухощавый и сутулый Кее’зал, выше которого только исполинского роста франн, а когда Альтестейн смотрел ему в лицо серо-жёлтыми глазами, хулагид чувствовал, как у него ноет затылок. Все чужаки являлись ходячими мертвецами, так учила его в детстве мать, напевая колыбельные песни. Если они пришли в пустыню со своим законом, то рано или поздно их заметёт песок. Только керкеты и их нерадивые братья мереги, забывшие заветы отцов и живущие подаянием моря могут понимать Хорб-ин-Тнес, могут жить здесь и любить эту землю.

Зачем пустая тропа этим людям? Как они узнали о ней? Как они нехорошо смотрят красными от бессонницы и выпитого вина глазами.

Вчера кто-то ударил по морде его верблюда, что само по себе было делом неслыханным: обученный нар мог запросто откусить руку, к тому же опрокинуть и затоптать обидчика. Вчера же Альтестейн с туэркинтинцем и десятком пиурринов обошли все костры, отбирая бурдюки с веселящей влагой и выливая её на землю. Вслед им неслись проклятия и угрозы.

Львы уже час как свернули свой лагерь и ждали в отдалении, прислав вестового. Солнце медленно, но верно взбиралось на небосклон, небо становилось всё безмятежнее и светлей, предвещая жару без дуновения ветерка. Газан сказал подошедшему Альтестейну:

– Сегодня последний день, когда можно повернуть назад. Завтра будет поздно.

– О, куда забрёл ты, житель песков, к гирдманам, к гирдманам, к нечестивым чужеземцам, – ответил на это «варвар», вытирая уголки губ большим и указательным пальцами. – Приказ получен от столь высокостоящего лица, что мы рискуем подвергнуться медленной смерти за его невыполнение. И первым будешь ты, проводник, если попытаешься утаить от нас тропу и поведёшь проверенным путём. Садись на своего зверя и держись поближе ко мне.

Газан искоса посмотрел на Альтестейна и ничего больше не сказал, лишь в груди запела горячая птица.

Они тронулись в путь, и увидели, как Львы выпустили пильгу, чтобы отметить свой путь. Она расскажет, что хулагиды свернули на пустую тропу и следуют по ней. Ещё одна, если всё будет благополучно, расскажет о том, взяли ли они Ахель, и последняя принесёт весть о возвращении домой. Альтестейн проводил пильгу взглядом и обратился к Газану: