Индийский мечтатель - Евгений Штейнберг

Из дверей базарных харчевен, завешенных пологами, сплетенными из соломы и травы, раздавалась музыка: переборы какого-то струнного инструмента, глухие удары бубна, высокий голос певца.

— А что, ежели взять здешних артистов, — сказал вдруг Лебедев вслух, — да научить их европейской музыке?..

Ему захотелось поглядеть на этих диковинных музыкантов. Он направился к одному из кабачков, но вдруг остановился, вспомнив наставления бывалых людей. Не раз его предупреждали, что здешние жители чуждаются европейцев, относятся к ним недоверчиво. «Оно и понятно. Много ли ласки и добра видели они от «просвещенных» пришельцев?.. Значит, надо подождать, пока не сблизишься с ними, не завоюешь их доверие».

Живо представилась отвратительная сцена, которую он видел нынешним утром: огромный волосатый кулак боцмана Уилльямса, окровавленное лицо мальчика…

«Сону! — внезапно пришло ему в голову. — Вот кто мне нужен! Музыкант… Смышленый паренек… Нужно будет его разыскать».

Лебедев вышел из «черного города» и зашагал к форту. В ночном сумраке он не узнавал улиц и подумал, что сбился с дороги. Потом увидел крест небольшой церкви и вспомнил, что его жилище находится по соседству. Пройдя несколько шагов, он узнал домик, в котором его поселили сегодня утром. У калитки бамбуковой изгороди он заметил какую-то фигуру.

— Кто здесь? — окликнул Лебедев, нащупывая рукоятку пистолета, спрятанного на груди.

— Это я, сахиб! — послышался знакомый голос.

— Сону! Как хорошо, что ты пришел!

Ласково обняв мальчика за плечи, он повел его в дом.

IV

Как Герасим Лебедев очутился в Индии

Рассказывая Бенфильду о своих музыкальных успехах в Европе, Лебедев нисколько не погрешил против истины.

Много событий произошло в жизни этого человека с того зимнего дня, когда он покинул родной город.

В Петербурге благодаря хлопотам Дмитревского Герасима приняли в придворную певческую капеллу. Ее руководителем тогда был известный венецианский дирижер и композитор Бальтазар Галуппи. В отличие от многих других иностранцев, чванных и высокомерных, Галуппи с интересом относился к русским людям и русской культуре. И само собой разумеется, что больше всего заинтересовался он русской музыкой, народной песней. Среди певцов и музыкантов хоровой капеллы и придворного оркестра маэстро встретил немало одаренных юношей. Одним из них был Герасим. Через некоторое время Галуппи сказал юноше:

— У тебя голос приятный, но недостаточно сильный. Полагаю, что истинное твое призвание — не вокальное искусство, но инструментальная музыка.

Герасима прельстила флейта. Этот инструмент был тогда в моде.

Вскоре Герасима перевели из певческой капеллы в придворный оркестр. Выступал он и солистом в концертах, дававшихся в императорском Эрмитаже или во дворцах знатных вельмож.

Прошло несколько лет. Герасим Лебедев стал известным музыкантом. Ему не хватало сосредоточенности, того неиссякаемого терпения, кропотливой и непрерывной работы над совершенствованием музыкальной техники, которые присущи мастерам-виртуозам. Однако он обладал столь полной и совершенной музыкальностью, исполнение его было проникнуто такой теплотой и задушевностью, что слушатели прощали ему некоторые технические погрешности, которых не простили бы другому.

Да, пожалуй, Герасим Лебедев не смог бы стать истинным виртуозом; как ни любил он музыку, одна она не могла наполнить его жизнь. Его интересовало все. Он читал запоем, мечтал о путешествиях. Каждая новая книга будила в нем жадное любопытство.

Неожиданно для всех Герасим вдруг оставил службу на императорской сцене, а затем и вовсе уехал из Петербурга. Причины такого поступка, тем более странного, что Лебедев был любимцем публики и пользовался расположением театральной дирекции, остались неизвестными. Ходили слухи о какой-то любовной неудаче, однако толком никто ничего не знал, и, как всегда бывает в столицах, поговорив на эту тему дня два, успокоились и вовсе забыли о Лебедеве.

Между тем Герасим катил в кибитке, держа путь в небольшой украинский городок Батурин — резиденцию графа Кирилла Григорьевича Разумовского 5, бывшего гетмана Украины.

Любитель музыки и хорового пения, Разумовский содержал на службе и возил повсюду с собой наемных музыкантов и певцов, не считая доморощенных талантов из дворовой челяди. К нему-то и нанялся Герасим, когда принял решение оставить казенную службу. Кириллу Григорьевичу привелось дважды слышать игру Герасима на придворных концертах. Граф охотно взял его к себе, положив приличное жалованье.

С некоторых пор Разумовский, покинув Петербург, безвыездно поселился у себя в Батурине, который был подарен ему в наследственную собственность. Жил он там пышно, словно монарх маленького королевства, в старом просторном деревянном дворце. Дом его был постоянно полон гостей и приживальщиков, за стол садилось не меньше пятидесяти персон, по вечерам играл оркестр, выступала хоровая капелла, а иногда солисты. Тихий городок наполнился шумом и движением. По пыльным батуринским улицам и окрестным дорогам проносились кареты, мчались блестящие всадники на кровных скакунах, охотничьи кавалькады, сопровождаемые звуками рогов и разноголосым лаем гончих.

Герасим прожил здесь около двух лет не без пользы для себя. Он узнал и полюбил мелодии украинских песен, прочел много книг из обширной библиотеки графа, научился недурно читать и изъясняться по-французски у старичка-француза, не то танцмейстера, не то гувернера.

Все же через некоторое время служба стала тяготить Лебедева. Однообразие усадебной жизни, скука захолустного городка томили молодого артиста. Еще больше тяготился он своим положением. Граф был отнюдь не жесток и даже не очень высокомерен. Он не забывал о том, что в детстве вместе со своим братом, Алексеем, пас хуторское стадо в деревушке на Черниговщине; иногда он даже любил прихвастнуть своим простым происхождением. Но теперь он был барином, вельможей. К артистам тогдашняя русская знать относилась чуть получше, чем к своим дворовым. Ими восхищались на сцене и забывали тотчас, когда они спускались со своего пьедестала. Герасиму становилось все тяжелей сносить капризы, а подчас и самодурство графа, приспосабливаться к нравам и вкусам его многочисленной родни, приближенных, управителей, фаворитов.

В конце концов это опротивело ему. Мытарства детских лет приучили его терпеливо сносить нужду и лишения, но зато он никогда не знал унизительной зависимости от барина.