Радостная мудрость, принятие перемен и обретение свободы - Йонге Мингьюр

Прорыв

Лучший выход — всегда насквозь.

Я никогда не думал об эмоциональных бурях, от которых страдал, как о свидетельстве силы собственного ума. Или, скорее, я слушал учения на эту тему, особенно от своего отца, который часто напоминал, что разрушительные эмоции — это на самом деле выражения ума. Точно так же, например, сильный жар, — это продукт, или выражение, солнца. Но, как большинство людей, когда они впервые приступают к практике наблюдения своего ума, я больше был озабочен тем, чтобы избавиться от удручавших меня мыслей и чувств, чем тем, чтобы на самом деле смотреть непосредственно на их источник. Как заметил Селдже Ринпоче, мои старания практиковать внимательность были связаны с надеждой и страхом: надеждой на то, что благодаря наблюдению за мыслями неприятные мысли в конце концов исчезнут, и страхом, что, если они снова всплывут, мне придётся остаться с ними на всю жизнь.

Оглядываясь на прошлое, я вижу, что мои первые попытки в точности напоминали обычное поведение людей, когда они сталкиваются с трудными ситуациями или сильными эмоциями. Я пытался мыслить по-своему с позиций опасений и тревоги, обманываясь предположением о том, что существует нечто безнадёжно неверное и что, если бы мне только удалось избавиться от проблем, всё было бы замечательно: моя жизнь стала бы приятной, спокойной и беззаботной. Суть урока Селдже Ринпоче заключалась в том, чтобы осознать возможность того, что мысли и чувства, из-за которых по ночам я не сплю, а днём моё сердце бьётся словно пойманная птица, — это на самом деле знаки чего-то верного; мой ум как бы обращается ко мне, чтобы сказать: «Посмотри на меня! Посмотри, на что я способен!».

Есть люди, которые способны постичь этот основной принцип сразу же. Таким, как я слышал, был и мой отец. Стоило ему услышать учение о природе ума, он интуитивно понял, что всякое переживание — это порождение безграничной способности ума, «волшебная игра способности осознавать», как её часто называют в буддийских текстах. К сожалению, я был не так скор. Моё продвижение относилось к разновидности «два шага вперёд, один назад», о которой я услышал от учеников позже, когда начал учить. Мне потребовался настоящий кризис, Для того чтобы я наконец взглянул своим страхам прямо в лицо и распознал их источник.

Этот кризис случился в Шераб Линге, в первый год трёхлетней программы затворничества — интенсивной практики начальной и продвинутой медитации, характерной для тибетского буддизма. Получить наставления по этой практике можно только устно от учителя, который сам получил устные передачи и овладел ими в достаточной степени, чтобы передавать их новым поколениям учеников. Эта традиция устной передачи учений является своего рода охранной печатью, сберегающей учения в их первозданном виде благодаря непрерывной линии преемственности, существующей уже более тысячи лет. Такие практики выполняют в обстановке уединения: вас в буквальном смысле изолируют от внешнего мира, чтобы свести к минимуму отвлекающие факторы и дать возможность интенсивно сосредоточиться непосредственно на внутреннем содержании ума.

Поскольку в то время мне было всего тринадцать лет, существовало некоторое сомнение, позволят ли мне заняться затворничеством. Обычно такую возможность предоставляют более опытным ученикам, у которых было больше возможностей обрести прочное основание в виде таких базовых практиках, как упражнение во внимательности. Но Селдже Ринпоче должен был стать моим главным учителем, и я так жаждал заниматься у него, что упросил отца замолвить за меня слово. В конце концов мою просьбу удовлетворили. Вместе с другими участниками затворничества я с радостью принял полагающиеся для этого обеты и поселился в своей уединённой келье.

Очень скоро я пожалел о своем решении.

Для большинства людей довольно трудно справляться с тревожащими мыслями и эмоциями в открытой обстановке, но там есть по крайней мере возможность отвлечься, особенно теперь, когда общедоступны кабельное телевидение, интернет, электронная почта и мобильные телефоны. Даже прогулка в лесу может дать уму какую-то отдушину.

В традиционном ретрите есть групповые занятия учениями и практикой — которые я ненавидел — и длинные периоды уединённой практики, в течение которых не нужно делать ничего, кроме как наблюдать свой ум. Через некоторое время вы начинаете ощущать себя в плену: незначительные навязчивости кажутся огромными, а более интенсивные мысли и эмоции становятся могущественными грозными гигантами. Селдже Ринпоче сравнивал это переживание с долгожданным выездом в парк или куда-то на природу. Вы запасаетесь едой и другими нужными вещами, чтобы провести день, спокойно расслабившись в живописной обстановке, но, едва вы устроились на месте, прибывают чиновники с приказом от короля или министра, в котором вам повелевается не покидать этот парк ни при каких обстоятельствах. Мрачные стражники окружают вас со всех четырёх сторон, не позволяя покидать это место. Даже если вы пытаетесь задобрить их улыбками, они остаются стоять с каменными лицами, отчего у вас пропадает всякое естественное желание улыбаться. В этот момент меняется всё ваше восприятие в целом. Вместо того чтобы наслаждаться природой, вы способны думать лишь о том, как бы сбежать. Но, к сожалению, такой возможности нет.

Я начал избегать групповых практик, прячась в своей комнате. Но в некоторых отношениях это было ещё хуже, потому что я не мог спрятаться от своего ума. Я дрожал, я потел, я пытался уснуть. В конце концов мне ничего не оставалось, как применять учения, которые я получил, — начиная потихоньку, в соответствии с первыми уроками, полученными от отца: просто наблюдая свои мысли и эмоции, по мере того как они приходят и уходят, и отмечая их мимолетную природу. К концу первого дня оказалось, что я способен приветствовать их, некоторым образом зачаровываясь их разнообразием и силой, — такое переживание один из моих учеников сравнивает с любованием сменой узоров в калейдоскопе. К третьему дню я начал понимать, не разумом, но скорее прямо, переживанием, что Селдже Ринпоче имел в виду под телохранителями: мысли и эмоции, казавшиеся непобедимыми, на самом деле были выражением безгранично обширной и бесконечно изобретательной силы моего собственного ума.

Я вышел из своей комнаты на следующий день и снова начал участвовать в групповых практиках, но с гораздо большими уверенностью и ясностью, чем те, о которых я мог только мечтать.

Не могу сказать, что на протяжении остальной части затворничества я не испытывал каких-либо душевных или эмоциональных «ударов». Даже теперь, почти двадцать лет спустя, я всё ещё подвластен сфере обычных человеческих переживаний. Вряд ли меня можно было бы назвать просветлённым. Я устаю, как и все другие люди. Иногда я испытываю неудовлетворенность, сержусь или скучаю. Я с нетерпением жду редких перерывов в расписании своих учений. Я очень подвержен простуде.

Однако, немного узнав о работе над своим умом, я обнаружил, что моё отношение к этим переживаниям переменилось. Вместо того чтобы становиться их жертвой, я начал радоваться урокам, которые они мне давали. С какими бы трудностями я теперь ни сталкивался, они предоставляли благоприятные возможности развивать в себе более широкий, более глубокий уровень осознанности. Такое преображение благодаря практике происходит всё более и более спонтанно, подобно тому, как пловец, автоматически вложив больше энергии в свои мускулы для преодоления бурного участка, выходит из этого испытания более сильным и уверенным. Тот же самый процесс я обнаруживаю, когда сержусь, устаю или скучаю. Вместо того чтобы сосредоточиваться на самих душевных или эмоциональных бурях или отыскивать их причины, я пытаюсь видеть их как они есть: как волну ума, выражение его неограниченной силы.

Так что в общем и целом, хотя моя жизнь далека от совершенства, я доволен ею. Особенно же я благодарен за тревожные эмоции, пережитые мною в детстве. Те препятствия, с которыми мы сталкиваемся в жизни, могут дать нам мощный стимул для перемен.

Один из учеников, с которым я встретился во время недавней поездки в Канаду, выразил это таким образом:

«Тревога всегда была для меня проблемой, особенно на работе. Мне казалось, что я работаю недостаточно хорошо или недостаточно быстро, что люди шепчутся у меня за спиной и что, поскольку я не такой ловкий и знающий как другие, меня выгонят с работы. А если я потеряю работу, на что будет жить моя семья и я сам? Как я всех прокормлю? Этим мысли продолжались без конца, пока я на самом деле не ощутил ужас, представив себя бездомным с шапкой для милостыни в руках.

Единственно, что могло бы меня успокоить, — это попытка искать “свет в конце туннеля”, отчаянно надеясь, что обстоятельства переменятся. Что я найду новую работу, предъявляющую меньше требований. Или что уменьшится нагрузка. Может быть, у меня будет новый управляющий. Или, быть может, людей, шепчущихся у меня за спиной, уволят.