Наука любви - Публий Овидий Назон

Гостю когда-то Минос замкнул все пути для ухода —

Гость на пернатых крылах по небу путь проторил[49].

Был уже скрыт в тайнике зачатый матерью в блуде

Бык-получеловек и человек-полубык,

25 И произнес строитель Дедал: «Минос-справедливец!

Плену конец положи: прах мой отчизне верни!

Пусть я не мог, гонимый судьбой, не знающей правды,

Жить в родимой земле,— в ней я хочу умереть.

Если не жаль старика — дозволь возвратиться ребенку.

30 Если ребенка не жаль — то пощади старика».

Так он твердил, и долго твердил, но тщетными были

Речи — пленнику царь выхода в путь не давал.

Это поняв, промолвил Дедал: «Теперь-то, умелец,

Время тебе показать, в чем дарованье твое.

35 Пусть и море, пусть и суша покорны Миносу,

Пусть ни земля, ни вода нам не откроют пути,—

Небо осталось для нас — рискнем на небесные тропы!

Вышний Юпитер, прости мне дерзновенье мое:

Я не хочу посягать на звездные божьи престолы —

40 Нет нам из рабства пути, кроме пути в небесах!

Ежели Стикс дозволит исход — поплывем и по Стиксу!

Новый пишу я закон смертной природе моей».

Часто беда изощряет умы. Возможно ли верить,

Чтобы шагнул человек ввысь по воздушной тропе?

45 Вот он перо за пером слагает в небесные весла,

Тонкими нитями льна вяжет одно к одному;

Жарко растопленный воск крепит основания перьев;

Вот уж подходит к концу новоизмышленный труд.

Мальчик веселый меж тем и пером забавлялся, и воском,

50 Сам не зная, что в них — снасть для мальчишеских плеч.

«Это,— молвил отец,— корабли для нашего бегства,

Это единственный путь к воле и отчей земле.

Всюду — запоры Миноса, свободен лишь воздух небесный;

Мчись по свободному ввысь, воздух полетом прорви!

55 Пусть, однако, тебя не влечет ни тегейская дева[50],

Ни Волопас, ни его спутник с мечом — Орион:

Только за мною одним устремись на полученных крыльях —

Я — впереди, ты — вослед: в этом — спасенье твое!

Если эфирный поток вознесет нас к недальнему солнцу —

60 Знай, не вынесет воск солнечных жарких лучей;

Если же крылья у нас заплещут над самой волною —

То маховое перо взмокнет от влаги морской.

Посередине держись! Лишь бойся недоброго ветра —

Пусть лишь попутный порыв дует в твои паруса».

65 Эти слова говоря, он ладит на мальчика крылья,

Новым движениям плеч учит, как птица птенца;

Сам на свое надевает плечо рукодельные снасти

И в неизведанный путь телом парящим плывет.

Срок полета настал. Отец целуется с сыном,

70 Не высыхает поток слез на отцовских щеках.

Холм был пониже горы, но повыше гладкой равнины —

Здесь для двух беглецов горестный путь начался.

Крыльями движет Дедал, озираясь на крылья Икара,

И не сбиваясь с пути, правит и правит полет.

75 Радует двух беглецов новизна, развеваются страхи,

Мчится отважный Икар, сильным крылом шевеля.

Видит летящих рыбак у воды с дрожащей удою,

Видит, и зыбкую трость в страхе роняет рука.

Наксос, и Парос, и Делос, любезный кларосскому богу,

80 Минули; с левой от них Самос прошел стороны,

С правой виднелся Лебинт и рыбная Астипалея

И подымался из вод остров Калимны лесной.

Вдруг юнец, по пылкости лет опрометчивый ранних,

Выше направил тропу, долу оставил отца;

85 Скрепы расслабились, воск растекся от ближнего солнца,

Ветра не может поймать взмах торопливой руки;

В ужасе он с высоты глядит в просторное море,

В сердце — трепетный страх, ночь наплыла на глаза,

Тает воск, бьет юнец бескрылыми воздух руками,

90 Чувствует смертную дрожь, не в чем опору найти.

Рушится он, крича: «Отец! Отец! Погибаю!» —

И захлестнулись слова темно-зеленой волной.

А злополучный отец (уже не отец!), восклицая:

«Где ты, сын мой Икар? Где, под какой ты звездой?

95 Где ты, Икар?» — вдруг видит в воде плывущие перья...

Кости укрыла земля, имя осталось волне.

Если Минос не сумел удержать человеческих крыльев,

Мне ли пытаться унять бога крылатого взлет?

Но ошибается тот, кто спешит к гемонийским заклятьям

100 И с жеребячьего лба тонкий снимает нарост[51],—

Чтоб уцелела любовь, не помогут Медеины травы,

Ни заговорный напев ведомых марсам словес[52].

Если бы только любовь могли уберечь заклинанья,—

Был бы с Цирцеей — Улисс и с Фасианкой — Ясон.

105 Да и девицам не впрок наводящие бледность напитки:

В души несут они вред и помрачают умы.

Прочь, нечестивые, прочь! Будь любезным, и будешь любимым.

Чтобы любовь заслужить, мало одной красоты.

Будь ты хоть сам Нирей, любимец былого Гомера,

110 Или нежнейший на вид Гилас, добыча наяд,

Чтобы любовь госпожи сохранить и ее не лишиться,

Ты приложи к красоте малую долю ума.

Ведь красота — ненадежная вещь, убывает с годами:

Чем протяженней она, тем ее сила слабей.

115 Вечно цвести не дано цветам длиннолепестных лилий;

Роза, осыпав красу, сохнет, шипами торча.

Так и в твоих волосах забелеют, красавец, седины,

Так и тебе на лицо борозды лягут морщин.

Дух один долговечен,— да будет тебе он опорой!

120 Он — достоянье твое до погребальных костров.

Не забывай и о том, что для всякой души благотворно

Знание двух языков и благородных наук.

Не был красивым Улисс, а был он красноречивым —

И воспылали к нему страстью богини морей.

125 Ах, сколько раз, сколько раз о поспешном грустила Калипсо,

И говорила, что нет в море дороги гребцу,

Как она вновь и вновь вопрошала о гибели Трои,

Чтобы на разный он лад все говорил об одном!

На берегу стояли они, и снова Калипсо

130 Об одрисийском вожде свой начинала расспрос.

Легким прутом Улисс (был прут в руке у героя)

Все, о чем говорил, изображал на песке.

«Вот,— говорил он,— стена» (рисуя троянские стены),

«Вот река Симоент, вот и палатка моя;

135 Вот и луг, (нарисован и луг), обагренный Долоном

В ночь, когда пожелал он гемонийских коней;

Ну, а там стояли шатры ситонийского Реса,

Там я пробрался в ночи, пленных коней уводя».

Так он чертил и чертил, как вдруг волна, разливаясь,

140 Вмиг стирала с песка Трою, шатры и царя.

И говорила богиня: «Ты видишь, как смыла пучина

Столько великих имен,— ей ли доверишь ты плот?»

Не возлагай же надежд на красу ненадежного тела —

Как бы ты ни был красив, что-то имей за душой.

145 Лучше всего привлекает сердца обходительность в людях,—

Грубость, наоборот, сеет вражду и войну.

Ястреба мы ненавидим за клюв его дерзкий и коготь,

И ненавидим волков, хищников робких овец;

Но безопасно от нас кротких ласточек быстрое племя

150 И хаонийский летун, башен высоких жилец[53].

Прочь, злоязычная брань, исчезни, вредная ссора!

Сладкие только слова милую нежат любовь.

Жен мужья и жены мужей пусть ссорами гонят,

Словно меж ними в суде длится неконченый спор.

155 Это — супружества часть, в законном приданое браке,

А меж любовников речь ласкова будь и мила.

Вам не закон приказал сойтись к единому ложу —

Силу закона иметь будет над вами Любовь.

Пусть, к приятным словам склоняясь польщенной душою,

160 Будет подруга всегда рада увидеть тебя!

Тех, кто богат, я любви не учу — на что им наука?

Ежели есть, что дарить,— им мой урок ни к чему.

Тот без науки умен, кто может на всякую просьбу

«Вот тебе, молвить, и вот!» — с ним мне тягаться невмочь.

165 Бедным был я, любя, для бедных стал я поэтом;

Нечего было дарить — праздное слово дарил.

Бедный робок в любви, боится недоброго слова,

Бедный такое снесет, что не стерпеть богачу.

Помню, однажды, вспылив, повредил я прическу подруги —

170 Скольких мне дней любви стоила эта гроза!

Я ей рубашку не рвал, а она уверяет, что рвал я,—

Мне же пришлось на свои новую ей покупать.

Умные ученики! Не следуйте нашим ошибкам!

Пусть мой убыточный грех служит уроком для вас.

175 Схватки — на долю парфян, а учтивым подругам несите

Ласки, шутку и мир — все, что питает любовь.

Если подруга в ответ на любовь неприветлива будет —

Будь терпелив и крепись: жди, и смягчится она.

Ветку нагни, и нагнется она, если гнуть терпеливо;

180 Если же с силой нажать, то переломится сук.

Будь терпелив, по теченью плыви через всякую реку,