Добровинская галерея. Второй сезон (сборник) - Александр Добровинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В это время зазвонил телефон.
– Сейчас пять часов, и в Москве уже пробки семь баллов. Прошу тебя, не опаздывай, – напоминала любимая.
– Не волнуйся. У меня небольшое запутанное дело, но я обязательно буду, – ответил я и разъединился.
От жары рубашка быстро превращалась в тряпку.
Исключительно для сохранения товарного вида на светской премьере я начал раздеваться. Пиджак, бабочка и сорочка повисли на кресле рядом с зеркалом, и я подошел к огромной кровати вплотную.
Молчание Лены объяснялось довольно просто: веревка проходила через зубки, и особых звуков изо рта не доносилось. Узлы находились вроде точно там, где мне их живописала Ольга Орлова.
Чтобы поскорее освободить Лену от канатов любви, мне надо было непременно залезть на кровать. По моей прикидке, до обыска времени оставалось не так уж много.
«A la guerre comme à la guerre» – «На войне как на войне», вспомнил я французскую пословицу, снял туфли и брюки, залезая к бедняжке на кровать. Лена должна была понять, что я здесь исключительно по работе. По ее мелким движениям мне стало казаться, что она это понимает и даже хочет во всем помочь.
«Полученный конверт надо отработать по-честному», – решил я и приступил к защите интересов клиента.
Развязать четвертый узел на спине, действуя сбоку, не представлялось возможным.
Тогда, извинившись, я зажал голову Лены у себя между колен и попытался, ломая пальцы, развязать плотный узел. Тщетно. Мокрый как мышь, я снял последнее, что на мне было, – носки, – вытер своими (!) шелковыми тайскими боксерами пот со лба и поймал где-то на себе довольно любопытный взгляд Леночки. Естественно, в процессе работы я разговаривал с ней на «вы» и постоянно извинялся. Надо было все-таки соблюдать дистанцию. Жена клиента, между прочим… Как ни крути. В прямом смысле слова «крутить».
Этюд с головой потерпел фиаско. Развязать ничего не удалось. Я оторвал приклеившиеся к моим бедрам Ленины уши и продолжил изыскания. Надо было перебираться на противоположный полюс.
Чувствовалось, что на премьеру придется опоздать, но хотя бы на коктейль надо подъехать.
Я перевернул Лену в позу пьющей лошади и начал действовать сзади. Бесполезно. Видно, жара и пот сделали свое дело и канатики разбухли как следует. Супруга чиновника не сопротивлялась и отчего-то тихо постанывала. «Сильная сторона Ольги – в умении распознать талант, чтобы не дать дорогу посредственности…» – подумал я про подругу-продюсера.
От сотрясений кровати под елкой включилась детская игрушка Санта-Клаус, который вдруг запел «Джингл белс» и как-то не к месту принялся вилять попой.
Без пятнадцати шесть я позвонил Ольге за инструкцией. Подруга уже мчалась на премьеру и удивилась, что я все еще потею над Леной.
– Я же вам сказала, дорогой и любимый Александр Андреевич! Начните с последнего узла. Да-да – там. И сразу все пойдет как по маслу. Это же специально так сделано.
«Пора с этим делом кончать!» – подумал я и решительно перевернул Елену на спину.
Оля была права. С этого места все пошло позадорнее.
Я так увлекся процессом (когда идет, так идет), что не заметил, как дверь в спальню открылась и со словами: «А меня отпустили под подписку…» – на пороге возник наш муж…
Будучи председателем коллегии адвокатов «Александр Добровинский и партнеры», я скрупулезно отработал полученный гонорар и был доволен результатом.
Лене тоже вроде стало лучше. А вот Константин казался слегка обескураженным. То ли он устал от долгого допроса, то ли ожидал увидеть на моем месте Ольгу. Слово «подписка» звучало уже беззвучным шепотом, и почему-то в два слова.
Короткую паузу пришлось нарушить мне самому:
– Как вы вовремя, Константин Николаевич! А мы, собственно, все… – сказал я, чтобы что-нибудь сказать, и зачем-то добавил: – Мне еще в театр надо успеть. Леночка вам все расскажет. Мы уж тут с вашей очаровательной женой намучились… – и быстро ретировался под душ.
Супругам, решил я, надо поговорить друг с другом без меня…
…В антракте мы с друзьями мило болтали в буфете. Я, хоть и опоздал на один акт из-за рабочего перформанса, был очень доволен, что в театре все же появился.
– Какой у вас красивый цвет фланели на костюме, – сказала мне Ольга. – Прямо переливается под электрическим светом.
– Пятьдесят оттенков серого! – ответила за меня любимая.
Все первое отделение Ольга Орлова рассказывала ей о шибари, Лене и Косте.
Ох уж мне эта девичья солидарность…
Или опять поиски талантов?
…Прошло несколько месяцев. Готовясь к плавучим каникулам, я примерял желтую ветровку в магазине «Все для яхтсмена» в родном Париже. Неожиданно меня кто-то окликнул:
– А вы не находите, что синие канаты элегантней, чем светлые? Я – Лена, жена Константина Николаевича. Помните? Как вы? Что нового? Зайдете ко мне кофе выпить? Я тут рядом, в George V. Заодно поможете покупки донести. Муж-то теперь невыездной… Мы еще на «вы»? А я тебя часто вспоминала. Идем?
Мы пошли в отель, весело болтая о всякой всячине. В конце концов, нас уже и так много чего связывало…
В-морду-дам-де-Пари
На столе валялся проект закона о «домашнем насилии»… Будет обсуждаться в Думе. Интересно бы послушать. Это ужасно – бить женщину! Нормальный человек не может себе этого даже представить. Я не могу. И никогда не мог. Даже цветком в тяжелом горшке нельзя. Правда, несколько раз хотел удушить. Такие вот способные индивидуумы попадались. И рука бы не дрогнула. Если бы законовыдумщики позвали, я бы пошел и выступил. И рассказал. И вспомнил. И еще бы рассказал…
…Лена опаздывала везде и всегда. Каждый Новый год повторялась одна и та же история. Тридцатого декабря, чтобы не опаздывать никуда на следующий день, начинались приготовления. Доставалось и гладилось платье, потом его аккуратно клали на диван и накрывали прозрачной хренью, потом надо было поздно лечь, чтобы поздно встать, чтобы выспаться и быть в форме в новогоднюю ночь.
Первые два этапа (поздно лечь и поздно встать) Лена проходила с блеском. Но подъем был всегда чем-нибудь омрачен.
Например, именно этой ночью я очень сильно во сне дышал, забирая весь кислород в спальне и не оставляя бедной девочке ничегошеньки. Ей пришлось в пять утра вставать и открывать шире окно из-за созданной мною (естественно, нарочно) духоты, и поэтому она замерзала всю оставшуюся ночь и утро, а я даже не пошевелился, негодяй.
Платье, отложенное и выглаженное вчера, сегодня уже никуда не годилось. И надо было, конечно, вместо этого говна брать тот смокинг Тьерри Мюглера с голой спиной от шеи и до… «В общем, надо бежать в магазин, если смокинг еще там, а время уже три часа дня, и, естественно, я опоздаю теперь везде и могу, если ты еще так будешь закатывать глаза, остаться дома, смотреть телевизор одна в новогоднюю ночь, как дура…»
Потом еще были: парикмахер-козел и урод-стилист, «мне идет или не идет, какие часы и серьги», трехчасовой разговор с подругой, у которой муж такой же мерзавец, как и у Иры, выбор вечерней сумочки, бокал шампанского дома, оторванная откуда-то пуговица, которую надо срочно пришить, и еще тысяча всяких разных вещей.
Без пятнадцати двенадцать, с учетом того, что нам надо было ехать хотя бы двадцать минут, я брал в охапку шубу, сумку и перчатки и выбрасывал всю эту кучу на лестницу. После этого вызывался лифт. Лена обычно докрашивалась в машине…
Но тот случай в Париже перекрывал все.
В двенадцать дня у меня была назначена важнейшая встреча в банке BNP около площади Звезды, на avenue Mac Mahon. В сложной французской экономической ситуации (а когда она там была простая) вырисовывался очень большой контракт. По согласованию со второй стороной я должен был брать восемь субподрядчиков, и банк полностью финансировал операцию под гарантию серьезного клиента. Собственно, банк мне его и нашел.
С утра все пошло наперекосяк. Лена собирала чемоданистую сумку, так как ее самолет улетал в 16:00. Ей надо было на пару дней в Берлин по личным делам. Было решено, что она поедет со мной на встречу, подождет в машине, а потом я отвезу ее в аэропорт. Любимая с раннего утра упаковывала вещи сама, и я ее не трогал. Я переворачивал всю квартиру в поисках контракта, который стороны должны были подписать через час с небольшим. Когда я разобрал спальню, гостиную и кухню на молекулы, у меня повисли руки. До встречи оставалось двадцать минут. На глазах были слезы злости и бессилия. Все три экземпляра исчезли. Растворились. Улетели. Утонули. Съелись. Сгорели. Сжевались. Все тридцать страниц. Три раза по десять. Тоненькая папка.
В это время Лена приподняла сумку, чтобы понять ее тяжесть, тихонько крякнула. Я сидел убитый в кресле и молча наблюдал за происходящим. Котик открыла молнию, достала огромную охапку глянцевых журналов «на дорогу» и разделила ее на две части. Одна куча, поменьше, ушла обратно в сумку, большая шмякнулась на стол.