Дух старины - Ли Бо

45

По всем краям пронесся страшный смерч,Была живому гибель суждена,Свет слабый солнца в туче не узреть,В Великой Бездне дыбилась волна.Но Феникс — выжил! Вырвался Дракон!Так где ж его цветущая земля?!Умчи меня на склоны, Белый Конь, —Петь о ростках, взошедших на полях.

Стихотворение передает чувства облыжно осужденного поэта. Покинув тюрьму, замененную ссылкой, он мечтает о возможности оставить суетный мир и на сакральном Белом Коне бессмертных даосов удалиться в горы, погрузившись в чистую поэзию классических образцов (идиллические «поля»).

46

Сто сорок лет страна была крепка,Неколебима царственная власть!«Пять Фениксов» пронзали облака,Над реками столицы вознесясь.Вельмож — что звезд в высоких небесах,Гостей — что туч, летящих мимо нас…А ныне — петухи в златых дворцахДа игры в мяч у яшмовых террас.Так мечутся, что меркнет солнца свет,Качается лазурный небосклон.Кто власть имеет — тот стремится вверх,Сошел с тропы — навек отринут он.Лишь копьеносец Ян, замкнув врата,О Сокровенном создавал трактат.

Восприятие этого стихотворения во многом зависит от датировки. Если это еще чанъаньский период государева служения, то в тексте можно увидеть панегирические элементы; при отнесении стихотворения к постчанъаньскому периоду, как полагают некоторые авторитетные исследователи, в нем начинает звучать критическая нотка противопоставления начального величия Танской империи — падению нравов при современных поэту правителях («бои петухов», «игры в мяч» как низменные забавы), чему (с самонамеком в подтексте) он противопоставляет древнего философа Ян Сюна, оставшегося верным идеалу.

47

В саду восточном персиков пора,Улыбчиво раскрылись ясным днем,Ласкают их весенние ветра,Подпитывает солнышко теплом.Не дев ли прелесть на ветвях горит?Да только силы лишены цветы:Драконов Огнь осенний опалит —И не сыскать былой красы следы.А вам известно — на Чжуннань соснаПод свист ветров стоит себе, одна?!

Еще пребывая при дворе («восточный сад» как метоним императорского дворца), поэт уже ощущает холодящее дыхание надвигающейся осени отставки и сетует, что никто не замечает стойкости сосны, растущей на святой для даосов горе неподалеку от столицы.

48

Мечом чудесным циньский государьСпособен был и духов устрашить.За солнцем ринулся в морскую даль,Велел над бездной мост камней сложить,Набрал солдат, опустошив весь мир, —Десятки тысяч не пришли домой,Затребовал пэнлайский Эликсир —И пренебрег весенней бороздой.Растратил силы, а успеха нет,Одна печаль на много тысяч лет…

Даже такой великий государь, как Цинь Шихуан, не сумел осуществить свои грандиозные замыслы, пренебрег природными ритмами и человеческими нуждами (весенняя пахота), а итог — нескончаемая печаль в душе.

49

Красавица-южанка, говорят,Светла лицом, как лотос по весне…Кого прельстил зубов жемчужных ряд?С душой прекрасной кто знаком вполне?Ревнуют девы пурпурных дворцовК красавицам, чьи брови — мотыльки.Вернись на отмель южных берегов!Кто здесь достоин вздохов и тоски?!

Для Ли Бо грусть одинокой женщины — лишь предлог для сетований на собственную невостребованность в высоких государевых сферах. В «красавице-южанке» метонимически обозначая самого себя, Ли Бо переживает от того, что императорский двор («девы пурпурных дворцов»), оказавшийся вовсе не столь идеальным, отторгает чужеродных «мотыльков», не давая себе труда понять их внешнюю и внутреннюю красоту.

50

К востоку от Утая в Сун-странеНевежда яньский камень отыскал.Таких, решил он, в Поднебесной нет,Такого князь из Чжао не видал.Но яшма князя Чжао так тверда!А камень прост и не сравнится с ней.Мир полон заблуждений… Но тогда —Кто ж распознает перл среди камней?

Ли Бо еще при дворе, но уже понимает, что там не способны распознать истинное сокровище («яшма князя Чжао»), принимая за него подделку («яньский камень»).

51

Закон Небесный Чжоу-ван презрел,Утратил разум чуский Хуай-ван —Тогда Телец возник на пустыреИ весь дворец заполонил бурьян.Убит Би Гань, увещевавший власть,В верховья Сян был сослан Цюй Юань.Не знает милосердья тигра пасть,Дух верности напрасно девам дан.Пэн Сянь уже давно на дне реки —Кому открою боль своей тоски?!

Сопоставляя однотипные, но разделенные едва ли не тысячелетием примеры конфликта деградирующей власти и праведного мудреца, Ли Бо недвусмысленно обвиняет современных ему правителей в уходе с истинного Пути, в нарушении естественных Небесных ритмов. Мудрый советник всегда конфликтует с неправедным государем, и Ли Бо, уже испытавший это на самом себе, видит в этом трагедию государственного управления.

52

Весны уходят бурные потоки,Тускнеет лета яркий красный свет,И вот смотрю — уже чертополохиОсенний ветер без конца несет,Порывы орхидею гнут все ниже,Лежит на мальвах белая роса…Мужей достойных вкруг себя не вижу —С дерев опала прошлая краса.

Ли Бо еще молод (28 лет), еще не побывал в столице при дворе, но уже осознает, как быстротечно время и как скуден бренный мир на «достойных мужей».

53

Когда друг с другом царства вверглись в бой,Войска, что тучи, скрыли неба синь,Два тигра в Чжао бились меж собойИ шестеро вельмож дробили Цзинь.Там каждый к власти приводил свой клан,К местечкам теплым жадно лез порок.Вот так когда-то Тянь замыслил план —И государя в Ци настигнул рок.

Соединяя разновременные исторические сюжеты, Ли Бо проводит мысль о том, что государю необходимы мудрые, чистые и справедливые подданные, в противном случае их ждет горькая судьба.

54

Мой меч при мне, гляжу на мир кругом:На нем лежит дневная благодать,Но заросли скрывают дивный холм,Душистых трав в ущелье не видать.В краях закатных Феникс вопиет —Нет древа для достойного гнезда,Лишь воронье приют себе найдетДа возится в бурьяне мелкота.Как пали нравы в Цзинь! Окончен путь!Осталось только горестно вздохнуть.

Ли Бо «с мечом» (здесь это атрибут не воина, а судьи) дает неприглядную оценку современному ему правлению, где упали нравы и нет достойного места благородному Фениксу. Стихотворение создано в Чанъани, куда поэт приехал третий раз, все еще питая надежду на благосклонность власть имущих.

55

И циских гуслей-сэ восточный лад,И циньских струнных западный напев —Так горячи, что противостоятьНе в силах души падких к блуду дев.Их обольстительности меры нет,Одна другой милее и нежней,Споет — получит тысячу монет,Лишь улыбнется — яшму дарят ей.Что Дао им! Влечет кутеж один,Их тает время, словно ветерок.Им ли услышать, что с заветной циньПурпурный Гость уже зашел в Чертог?!

Стихотворение еще придворного периода, но Ли Бо уже готов покинуть столицу, осознав, сколь низменны нравы власть имущих, погрязших в кутежах и неспособных услышать божественную музыку бессмертного святого («Пурпурный Гость»).

56

Добыв жемчужину со дна морей,Юэский гость пришел в имперский град.Луноподобный свет ее лучейЗаворожил в столице всех подряд.Поднес царю — тот меч схватил тотчас:Отвергнут дивный перл, как ни вздыхай,Сокровище унизил «рыбий глаз»,Объяла душу горькая тоска.

В сюжет о противопоставлении истинной драгоценности и фальшивого «рыбьего глаза», лишь наружно напоминающего жемчужину, поэт, уже познавший придворные интриги, вкладывает инвективу против дворцовой камарильи, рядящейся в одежды «истинных конфуцианцев». Власть имущие и их прихлебатели («рыбий глаз») не способны оценить подлинное сокровище, каким является и сам Ли Бо.