Трое в лодке (не считая собаки) - Джером Джером

И вот теперь мы говорим так, будто собираемся устраивать дальний заплыв каждое утро.

Джордж сказал, что ведь это так здорово — свежим утром проснуться в лодке и окунуться в прозрачную реку. Гаррис добавил, что ничто так не улучшает аппетит, как купание перед завтраком. Он сказал, что лично у него от купания перед завтраком аппетит всегда улучшается. Тогда Джордж заявил, что если Гаррис будет есть больше обычного, он будет против того, чтобы Гаррис купался вообще.

Он сказал, что тяжкой работы и без того предстоит ой-ой-ой — тянуть против течения провиант, которого должно будет хватить для пропитания Гарриса.

Я, однако, обратил внимание Джорджа на такую постановку проблемы: ведь насколько приятней будет иметь Гарриса в лодке чистым и свежим (пусть даже придется взять несколько лишних центнеров пропитания). Джорджу пришлось рассмотреть дело с моей точки зрения, и он взял назад возражения против купания Гарриса.

Мы, наконец, согласились на том, что возьмем три купальных полотенца, чтобы никто никого не ждал.

Насчет одежды Джордж заявил, что пары фланелевых костюмов нам хватит. Ведь мы сможем постирать их сами в реке, когда они запачкаются. Мы спросили его: пробовал ли он когда-нибудь стирать фланелевые костюмы в реке? — на что он ответил: «Ну не то чтобы сам, но знает кое-кого, кто пробовал, и это было довольно просто». И мы с Гаррисом имели слабость представить, что он знал, о чем говорил, и что трое приличных молодых людей, не имеющих ни влияния, ни высокого положения в обществе, без какого-либо опыта в стирке, на самом деле способны отмыть в водах Темзы свои рубашки и брюки с помощью куска мыла.

В грядущем нам было суждено узнать (когда было уже слишком поздно), каким жалким самозванцем оказался Джордж, который на этот счет однозначно ничего не смыслил. Видели б вы нашу одежду после... Но, как пишут в грошовых бульварных романах, мы «забегаем вперед».

Джордж убедил нас захватить смену белья и вдоволь носков (на случай, если мы перевернемся и нужно будет переодеться), а также вдоволь носовых платков (они пойдут на протирку вещей), а еще, кроме спортивных туфель, пару кожаных башмаков (они будут нужны на случай, если мы перевернемся).

ГЛАВА IV

Вопрос пропитания. — Возражения против керосина как среды обитания. — Преимущества сыра как дорожного спутника. — Мать семейства покидает домашний очаг. — Дальнейшие приготовления на случай, если мы перевернемся. — Я укладываю вещи. — Окаянность зубных щеток. — Джордж и Гаррис укладывают вещи. — Безобразное поведение Монморанси. — Мы удаляемся на покой.

Затем мы приступили к вопросу о пропитании. Джордж сказал:

— Начнем с завтрака. (Джордж — человек бывалый.) Значит так, на завтрак нам потребуется сковорода, — Гаррис сказал, что она не усваивается, но мы попросту предложили ему не прикидываться ослом, и Джордж продолжил: — чайник для кипятка, чайник для заварки и спиртовка.

— И никакого керосина, — сказал Джордж с многозначительным взглядом.

И мы с Гаррисом согласились.

Как-то раз мы брали керосинку, но, что называется, «с тех пор зареклись». Всю неделю мы прожили как будто в керосиновой лавке. Он просачивался. Я никогда не видел, чтобы что-нибудь так просачивалось, как керосин. Мы держали его на носу, и оттуда он просочился к рулю, и насытил всю лодку со всем содержимым, и расплылся по всей реке, и пропитал весь пейзаж, и изгадил всю атмосферу. Порой дул западно-керосиновый ветер, в другой раз — восточно-керосиновый ветер, временами — северно-керосиновый или, может быть, южный... Только возникал ли он во льдах Арктики или зарождался в глуши пустынных песков — все равно, сюда он являлся под тяжким бременем керосина.

И этот керосин просачивался до небес и разрушал закат. А что касается лунного света — от лучей решительно несло керосином.

Мы попытались спастись от этой напасти в Марло. Мы оставили лодку у моста и, в поисках избавления, отправились в город. Но керосин преследовал нас. Весь город был залит керосином. Мы проходили около церкви по кладбищу, и нам показалось, что покойников хоронят здесь в керосине. Хай-стрит провоняла керосином насквозь; мы поражались тому, как люди вообще здесь живут. Милю за милей мы топали по дороге на Бирмингем, только напрасно — вся округа была пропитана керосином.

В конце этого путешествия мы встретились в полночь на пустыре, под развороченным молнией дубом, и поклялись страшной клятвой (всю неделю мы сквернословили на этот счет обычным обывательским образом, но данный случай требовал особенного уважения) — поклялись страшной клятвой никогда, никогда, никогда больше не брать с собой керосин в лодку. Разве только от блох, разумеется.

Таким образом, в нашем случае мы ограничились денатуратом. Да и тот — гадость порядочная. У вас будет денатурированный пирог и денатурированное печенье. Но денатурат полезнее керосина, когда принимаешь внутрь в больших количествах.

На прочее к завтраку Джордж предложил грудинку и яйца (которые легко приготовить), холодное мясо, чай, хлеб с маслом, варенье. К ленчу, заявил Джордж, у нас будет печенье, холодное мясо, хлеб с маслом, варенье — но никакого сыра. Сыр, как и керосин, себя значительно переоценивает. Подавай ему, видишь ли, целую лодку. Он распространяется по корзине и придает сырное благоухание всему содержимому. Вам не сказать, что именно вы принимаете в пищу — яблочный ли пирог, немецкую ли сосиску, клубнику со сливками. Все это кажется сыром. Слишком уж сильный у него дух.

Помню, как-то раз мой приятель купил в Ливерпуле пару головок сыра. Сыр был великолепный. Зрелый, выдержанный, с ароматом в двести лошадиных сил; за дальнобойность в три мили можно было ручаться, как и за то, что он сшибет человека на расстоянии двухсот ярдов. Я был тогда в Ливерпуле, и приятель попросил меня, если не возражаю, забрать сыр с собой в Лондон. (Сам он вернется не раньше чем через пару дней, а сыр, как он думает, так долго хранить нельзя.)

— С удовольствием, дружище, — сказал я. — С удовольствием.

Я заехал за сыром и увез его в кэбе. Это была развалюха, влекомая кривоногим задыхающимся лунатиком, которого владелец, в пароксизме энтузиазма, в разговоре со мной наименовал лошадью. Сыр я положил наверх. Мы стартовали с прытью, лестной для быстрейшего из когда-либо построенных паровых катков, и все шло превесело, как на похоронах, пока мы не свернули за угол. Ветер понес запах сыра к нашему скакуну. Его прохватило, и он, фыркнув от ужаса, прянул со скоростью трех миль в час. Ветер продолжал дуть в его направлении. Мы не добрались еще до конца улицы, как он выкладывался уже почти на четырех милях в час, оставляя калек и тучных пожилых леди просто нигде.

Чтобы остановить его у вокзала, наряду с собственно кучером потребовалось также двое носильщиков. И я не думаю, что у них бы что-нибудь получилось, не догадайся один из ребят перевязать животному нос носовым платком и зажечь кусок оберточной бумаги.

Я взял билет и, со своим сыром, гордо промаршировал на платформу. Люди уважительно расступались по сторонам. Поезд был переполнен, и мне пришлось забираться в купе, где уже разместились семеро. Некий сварливый старый джентльмен стал возражать, но я все же забрался, положил сыр на сетку, с любезной улыбкой втиснулся на диван и сказал, что день выдался теплый.

Прошла пара секунд, и старый джентльмен начал ерзать.

— Что-то здесь душно, — сказал он.

— Просто задохнуться, — сказал господин напротив.

Тогда они оба стали принюхиваться. С третьего нюха дыхание у них отнялось, они поднялись и без дальнейших слов вышли. Затем поднялась тучная леди и, заявив, что изводить таким образом приличную замужнюю женщину просто постыдно, собрала чемодан, восемь пакетов и вышла.

Осталось четверо. Какое-то время они сидели, пока внушительный джентльмен в углу (который, судя по костюму и общему виду, принадлежал к мастерам похоронного дела) не сообщил, что это наводит его на мысль о мертвом ребенке. Тогда трое других попытались выйти все сразу и ушиблись в дверях.

Я улыбнулся черному джентльмену и сказал, что, похоже, купе нам досталось двоим; он засмеялся, отметив, что некоторые делают из мухи слона. Но даже он стал приходить в загадочное уныние, когда мы тронулись, и я, уже около Крю, предложил сходить выпить. Он согласился, и мы протолкались в буфет, где в продолжение четверти часа вопили, топали, махали зонтиками, после чего, наконец, объявилась молодая особа и спросила, не надо ли нам случайно чего.

— Вам что? — спросил я, обернувшись к другу.

— Прошу вас, мисс, на полкроны чистого бренди, — отвечал он.

И, выпив свой бренди, он тихонько перебрался в другое купе, что с его стороны было просто уже бесчестно.