Англия и остальной мир. Взгляд с Бейкер-стрит (сборник) - Артур Дойл

1917 г.

… Было бы нелишне напомнить, насколько основательно и повсеместно британский солдат превзошел в нынешней войне солдата немецкого.

После насмешек германской прессы над нашими усилиями по созданию армии пришло время обратиться к реальным цифрам. Они, между прочим, свидетельствовали бы в нашу пользу еще более убедительно, если б не потери первой недели войны, когда мы оказались перед противником, численно превосходившим нас в отношении пять к одному.

Военнопленных у нас почти вдвое больше: британцев в Германии около 34 тысяч, у нас немцев – около 70 тысяч. Лишь у Монса (когда за одну неделю мы потеряли почти 15 тысяч) немцы захватили в плен значительное число наших солдат. С другой стороны, на Марне, при Лоосе, многократно у Сомма, на Анкре, и теперь у Арраса и хребта Вими мы брали немцев тысячами.

По числу захваченных орудий наше преимущество еще более очевидно. Отступая у Монса, мы потеряли в общей сложности около 60 пушек – в основном у Ле-Като (где потерпели поражение, но не посрамили славы своего оружия). Для того чтобы пересчитать потери, понесенные после этого, хватило бы пальцев одной руки. Два орудия – при Ла-Бассе в октябре 1914 года, четыре – 23 апреля 1915 года во время газовой атаки, возможно еще что-то там и тут. Так или иначе, общие потери тяжелой артиллерии не превысят семидесяти единиц.

Сами же мы только в ходе текущих боев захватили 200 орудий, 140 неприятель оставил при Сомме. В целом мы захватили примерно 400 единиц тяжелой артиллерии против 70 потерянных.

Хорошо было бы обнародовать эти цифры в тех малых нейтральных странах, чья общественность еще не осознала тот факт, что германский солдат встретил, наконец, своего победителя. Суеверное представление о превосходстве прусской военной машины, и прежде основывавшееся на шатком фундаменте, разрушено навсегда.

Отдавая должное некоторым несомненным военным достоинствам неприятеля, мы вправе сделать недвусмысленный вывод: бесстрашные рабы, ведомые хитроумными бесами, могут и должны быть биты свободными гражданами, которых в бой ведут джентльмены.

1917 г.

Как президент Ассоциации по реформе брачного законодательства я получаю немало писем от людей, оказавшихся жертвами известных правонарушений. Набирающее силу общественное движение, надеюсь, встретит понимание со стороны правительства и добьется того, чтобы участь всех сегодняшних разделенных семей была, наконец, решена разводом.

Впрочем, есть тут особая группа страждущих, чья проблема заслуживает самого пристального внимания. Речь идет о британских женах немцев – женщинах, которые вправе (если, конечно, сами того пожелают) освободиться от уз, представляющихся им сегодня ужасными и противоестественными. «Даже в письмах издалека этот человек не может удержаться от оскорбительных замечаний по поводу моей национальности, – пишет мне одна из них. – Я выходила замуж по английскому закону, но теперь, когда он покинул меня, вынуждена подчиняться закону германскому». «Как бы хотелось мне покончить с этой невыносимой ситуацией, когда ты становишься чужой среди своих», – пишет другая.

Неужели горькие слова этих несчастных женщин не будут услышаны в коридорах власти? Германия наверняка примет ответные меры, но если немец-муж в отношении жены-британки испытывает одно только желание развестись, таковому стоило бы лишь способствовать. Главная трудность в этом случае (как и во всех остальных, касающихся развода) заключается в том, что речь идет о сравнительно небольшой группе людей. Если у нашей общественности не хватит воображения (чтобы в полной мере осознать беду) и благородства в стремлении помочь этим женщинам, положение их станет действительно безнадежным.

Аргумент, что жена-британка не вправе покинуть немца-мужа потому лишь, что обе стороны в свое время дали клятву верности, был бы уместен в том только случае, если бы не существовало такого понятия, как развод. Поскольку гражданское законодательство любой цивилизованной страны признает, что при определенных обстоятельствах брачный союз может быть расторгнут, остается лишь установить, является ли противоестественная ситуация, когда женщина вынуждена сохранять брак с врагом, теряя ощущение принадлежности к своему народу, достаточным основанием для развода.

1917 г.

Я не настроен по отношению к немцам враждебно. Но наш народ так пострадал от политики германских руководителей (по сей день не принесших никаких извинений, не говоря уже о возмещении ущерба), что Германия и все, что с нею так или иначе связано, внушает нам ужас. По всей Британии не сыщешь семьи – бедной ли, богатой – которая не понесла бы утрату в этой войне. Нам предложили нелегкий выбор: поступиться национальной честью, нарушив обязательство защищать Бельгию, или пойти на огромные жертвы. Мы избрали путь долга и чести, заплатили за это дорого и не испытываем любви к тем, кто загнал нас в тупик вопреки всем стараниям британских государственных деятелей.

Нынешнее поколение британцев своего отношения к вам уже не изменит. Но, признав ошибки и выразив сожаление по поводу случившегося, вы могли бы сделать, наконец, шаг к примирению.

1918 г.

… Если бы война закончилась для нас поражением и в качестве одного из условий мирного договора немцы потребовали бы выдать им [наших военных], чтобы судить их (по обвинениям, с нашей точки зрения, несостоятельным), мы исполнились бы недовольством, причем надолго. Можно понять поэтому настроения плохо информированной германской общественности. Первейшая задача нашей дипломатии должна состоять в том, чтобы немцы не затаили обиду на многие годы; т. е. найти способ снять напряжение – не в ущерб, конечно же, принципам правосудия.

Что, если бы мы без всякого для себя вреда позволили немцам сохранить лицо, предложив им предоставить одного-двух судей для участия в трибунале? Если мы настоим на том, чтобы эти судьи не были выходцами из юнкерского сословия, они в большинстве случаев наверняка не станут противодействовать ходу судебного разбирательства. В случаях, когда судьи из стран-союзниц будут единодушны, германские возражения не возымеют особой силы; если же мнения в чем-то разделятся – что ж, пусть тогда чаша весов склонится в пользу подсудимого.

Думаю, в любом случае мы должны работать теперь над строительством мирной Европы, которая только и сможет дать нам надежду на финансовую стабильность.

1920 г.

В очень ясном и сильном отчете господина Черчилля об экспедиции в Дарданеллы особого внимания заслуживает один момент. В свое время мы пообещали России в случае успеха отдать ей Константинополь. Подумайте, сколь ужасно было бы наше сегодняшнее положение, если бы мы там одержали победу!

Образ большевистской республики, распростершей крыла от Архангельска до Константинополя, навис бы над нами ужасным знамением!..

Но даже если бы победоносная Россия осталась Империей, разве не явилась бы она для нас (в отсутствии германского противовеса) источником новой страшной угрозы? Империя русского милитаризма надвинулась бы на Европу и в любой момент была бы готова на нее обрушиться. Любой исход дела вел бы к появлению новой угрозы для мировой цивилизации, сравнимой с той, которую представляла собой довоенная Германия.

Так что Провидение, как всегда, распорядилось мудро, а мы, в чем-то проиграв, можем утешить себя тем, что победа стала бы для нас равносильной поражению в будущем. Аргументы господина Черчилля в пользу экспедиции грешат, на мой взгляд, одним недостатком: стремясь к сиюминутной выгоде, он не предугадал опасности, которую таил бы в себе успех.

Возможно, в конечном итоге мы только выиграли, получив от истории очередной пример того, как самые хитрые планы человеческие оказываются ничтожны пред волей несравненно более мудрого Высшего Разума.

1923–1930 гг.

Англия и Индия

Известно, что пропаганда всегда была нашим слабым местом. Так, лишь в самом разгаре бурской войны европейские народы начали вдруг узнавать, что Великобритания с полным правом отстаивает там свои интересы. В течение всей мировой войны наша пропагандистская машина также находилась в плачевнейшем состоянии – до того, правда, момента, как управление ею взял в свои руки лорд Нортклифф: он-то и добился здесь максимума эффективности, во многом способствовав достижению конечного результата. К любой работе мы всегда приступаем очень уж медленно. Планы большевиков относительно Индии нельзя сравнивать с военным вторжением; уместнее будет провести аналогию с пожаром в прериях, когда ползущий огонь пожирает все, попадающееся ему на пути.