НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 33 - Кир Булычев

За обедом, который, как уже говорилось, был изумительным, но не сенсационным, оказалось, что Павлыш прав. После первых тостов и речей, ритуал которых был разработан много лет назад, подошла очередь говорить капитану-1. Капитан-1 сказал, как и положено, что он передает корабль капитану-2 и его новой команде, надеясь, что с их стороны не будет претензии к предыдущему экипажу. Затем он должен был сказать о том, как будет приятно встретиться через год на Земле. Но капитан-1 вдруг замолк. И сказал совсем другим голосом: — Сегодня мы получили с Земли гравиграмму. Павлыш сидел как раз напротив капитана-1. Он долго не садился, пока все рассаживались, делая вид, что любуется пирамидой салата, потому что хотел увидеть, куда сядет Гражина. Он уже начал считать минуты до момента разлуки и представлять, как будет пуст корабль без Гражины. Но получилось так, что Гражина заговорилась с незнакомыми Павлышу гравитационщиками из старой смены и совсем забыла о нем. И села между ними. Так что Павлышу пришлось садиться далеко от нее, почти в торце стола, напротив капитана-1. — Что случилось? — спросил Варгези. Спросил мрачно, как будто не спрашивал, а произносил: «Я же предупреждал». Гравиграммы — редкие гости на корабле. Для того чтобы отправить послание за столько световых лет, требуется огромное количество энергии. Внеплановых гравиграмм быть не должно. Потому что через час будет переброска следующего человека из новой смены и все новости он принесет с собой. А раз на Земле не стали ждать переброса, значит, что-то случилось. — Гравиграмма неполная, — сказал капитан-1. Он был невысокого роста и потому стоял, опершись ладонями о стол. Маленький, сухой, жилистый человек. Несколько лет назад он установил кабину на Плутоне. — Гравиграмма неполная, — повторил капитан-1. — Содержание ее таково: «Переброс откладывается…» — Не может быть! — тихо произнес кто-то в дальнем конце стола.

В семнадцать двадцать по корабельному времени Павлыш был у кабины. Здесь он был не туристом. Он работал. Вернее, ждал — придется ли работать? Его деятельность как медика начиналась в тот момент, когда в ванной материализовывался астронавт. До того момента он дублировал Станцо. Больше с Земли не поступало никаких известий. Ясно было, что переброса не будет. Тем не менее на «Антее» все вели себя так, словно ничего не случилось. Это решили капитаны. В семнадцать двадцать сотрудники центра телепортации были на своих местах, готовые к приему. В отличие от нормальной процедуры на этот раз в отсеке были и оба капитана. За сто шесть лет полета еще не было случая отмены переброса. За столом, когда строились гипотезы, высказывались умные и не очень умные соображения по поводу того, что могло случиться, вспомнили, что однажды вместо одного космонавта приняли другого. Первый внезапно заболел. Поэтому на «Антее» решено было вести себя так, как будто гравиграммы и не было. В семнадцать двадцать шесть Павлыш включил свою установку — дубль-контроль. Установка выдала на дисплее параметры системы. Павлыш ждал слов Станцо. — Параметры нормальные, — сказал Станцо. Он находился у основной установки. — К приему готов. Павлыш взглянул на индикатор Станцо, перевел взгляд на свой индикатор. Идентично. — Дубль-установка к приему готова, — подтвердил он. Было семнадцать двадцать семь. — Раствор нормальный, — произнес Варгези. Дальше все делала автоматика. Это были самые длительные минуты в жизни Павлыша. — Время, — сказал техник Джонсон. — Время, — повторил Станцо. Приемная кабина была мертва. Они подождали еще семь минут. Они разговаривали, в этом оказалось даже облегчение. Потому что в те минуты перед сроком была неизвестность. Прогноз подтвердился — переноса не будет. И больше было нечего ждать. Капитаны ушли. Жилистый капитан-1, так и не сдавший команды, и капитан-2, высокий, худой, очень молодой — даже слишком молодой, с точки зрения Павлыша. А еще через пять минут капитан-1 по внутренней связи оповестил все отсеки о том, что вызывает экипажи в кают-компанию. На постах остаются только дежурные. У кабин остался Станцо.

Со стола уже успели убрать. Только скатерть осталась на длинном столе. И стулья вдоль стола. Кок принес кофе. Павлыш сел рядом с Гражиной. Варгези молчал. Павлыш ожидал, что он будет разглагольствовать, но тот молчал. Капитан-1 сказал: — Мы все же не отказались от попытки приема. Но кабина не работала. Больше гравиграмм мы не получали. Мы не знаем, сколько продлится эта ситуация, и не знаем, чем она вызвана. Еще вчера все было нормально. Павлыш кивнул, хотя никто его кивка не увидел, — он хотел сказать, что сам прилетел именно вчера, последним из экипажа. И ничего особенного на Земле не было. Шел дождь. Когда Павлыш бежал от центра к пусковой базе, он успел промокнуть. У кабины его ждала Светлана Павловна, оператор. Она протянула ему махровое полотенце и сказала: «Вытри волосы. Неприлично мокрым появляться в другом конце Галактики». Павлыш так волновался, что не заметил, как прошел к раздевалке, чтобы сдать вещи в контейнер, с полотенцем в руках, и Светлане Павловне пришлось бежать за ним. — Пока у нас нет никаких данных о природе этого… — капитан попытался подобрать правильное слово, — инцидента. Поэтому мы временно считаем наш смешанный экипаж — постоянным экипажем корабля, и приступаем к нормальной работе. Как только будут получены новости, мы сообщим экипажу. Все поднимались молча. — Я рад, — сказал Павлыш, когда они подошли к двери. — Чему? — спросила Гражина. — Ты теперь не улетишь. — Улечу. Первым же рейсом. — Они на Земле услышали мои молитвы, — сказал Павлыш. — Я не разделяю твоих молитв. — Гражина смотрела в упор. — У тебя друг на Земле? Он ждет? — Ты умеешь быть нетактичным! К ним подошла Армине. — Мне страшно, — сказала она. — Еще чего не хватало! Нам ничего не угрожает, — возразила Гражина, сразу забыв о Павлыше. У Армине была очень белая кожа и пушок на верхней губе, как у подростка. «Странно, — подумал Павлыш, — чего тут страшного?»

Павлыш вернулся к кабине. Он думал, что застанет около нее только Станцо, а там уже были и Джонсон, и Варгези. И еще два кабинщика из прошлой смены. Станцо сказал, что Павлыш правильно сделал, что пришел. Надо прозвонить все контакты. Даже при тройном дубляже могло произойти что-то экстраординарное. И они начали работать. Работа была скучной, понятной и ненужной, потому что самим фактом своим она отрицала существование последней гравиграммы с Земли. Сначала работали молча, разделенные перегородками и телами блоков. Потом стали разговаривать. Человеку свойственно строить предположения. Но главного предположения, которое давно крутилось у всех на уме, почему-то долго никто не высказывал. Первым заговорил об этом Павлыш. Как самый молодой. Так на старых кораблях — в кают-компании — первое слово на военном совете предоставлялось самому молодому мичману, а последним всегда говорил капитан. — Я читал статью Домбровского, — произнес Павлыш. Стало тихо. Все услышали. Потом Павлыш услышал голос Станцо. — Контраргументация была убедительной. — Над ним просто смеялись, — раздраженно прозвучал из-за другой стенки голос Варгези. — А ведь он не мальчишка, он же тоже просчитал все варианты. — Но нельзя забывать, — это говорил Джонсон, — что, по его расчетам, предел переброски должен был наступить уже шесть или семь лет назад. — Шесть лет, — сказал Павлыш. — Критическую точку «Антей» уже миновал. Статья, о которой шла речь, была обречена остаться достоянием узкого круга специалистов, так как ее напечатали в Сообщениях Вроцлавского института космической связи, да и сам Домбровский не был кабинщиком. Но она попалась на глаза журналисту-популяризатору, который смог понять, о чем в ней шла речь. Домбровский рассматривал теоретическую модель гравитационной связи. И по его условным и весьма неортодоксальным выкладкам выходило, что гравитационные волны — носители телепортации — в Галактике имели определенный энергетический предел. Он утверждал, что конструкторы корабля допустили ошибки в расчетах. И что связь с «Антеем» неизбежно прервется. Статья была опубликована около десяти лет назад. Журналист, откопавший статью, добрался до Домбровского, который рассказал на понятном языке, что имел в виду. Затем он поговорил с оппонентами Домбровского, которые указали на три очевидных ошибки в расчетах Домбровского. И эту дискуссию журналист опубликовал. И хоть аргументы оппонентов Домбровского были куда внушительней, чем его расчеты, именно выступление журнала вызвало к жизни споры, которые формально завершились поражением Домбровского. Правда, сильные математики признавали, что в расчетах Домбровского что-то есть. В пользу его выкладок говорило и то, что расход энергии на связь и телепортацию рос быстрее, чем предполагалось вначале. Вновь о статье вспомнили через четыре года, когда, если верить Домбровскому, связь должна была оборваться. Связь не оборвалась, но произошел новый скачок в потреблении энергии. Оппоненты Домбровского облегченно вздохнули, но и его сторонники не умолкли. Прошло еще шесть лет. — Даже если это не так, — сказал Варгези, — полет уже сейчас — пустая трата энергии. Каждая переброска стоит столько же, сколько возведение вавилонской башни. — К счастью, вавилонская башня нам не требуется, — заметил Станцо. — А может так случиться, — спросил Павлыш, — что теперь мы останемся одни? Ну, если Домбровский в чем-то прав? Никто ему не ответил. — А что тогда делать? — спросил Павлыш после долгой паузы. — Ясно что, — сказал Варгези. И опять же остальные промолчали. Но так как для Павлыша ясности не было, он повторил вопрос. — Возвращаться, — сказал Станцо.