Сказка о каменном талисмане - Далия Трускиновская

Одновременно опустилась рядом и другая джинния, постарше, и с перепончатыми крыльями, а моя была с оперенными. Та тоже принесла в объятиях человека и уложила его рядом со мной.

— Крепко ли оба спят, о Азиза? — спросила вторая джинния.

— Пока мы не разбудим их, они не проснутся, о Марджана, — отвечала Азиза. — Ну вот, они лежат рядом и мы можем наконец сравнить их и сказать, чьи качества превосходнее. Взгляни, мой возлюбленный подобен обрезку месяца, и это про него сказал поэт:

Поклянусь щекою и уст улыбкой прекрасных я,Нежной гибкостью и стрелою взоров клянусь его,Белизной чела, чернотой волос поклянусь егоИ бровями, что прогоняют сон от очей моих.

— Стихи поэтов — это стихи поэтов, и не более того! — возразила Марджана. — Если нам они понадобятся, мой возлюбленный не станет припоминать то, что было до него, а сам сочинит их сколько надо. Он истинный лев пустыни, копье пророка, непобедимый боец. Он не дитя, которое проснувшись, плачет от страха и просится к матери. Он — мужчина, наилучшее создание Аллаха, о Азиза. Возможно, через несколько лет и этот мальчик милостью Аллаха тоже станет мужчиной.

— Ты ошибаешься, о злоречивая! — воскликнула тут Азиза. — Я своими глазами видела, как этот мальчик, совершенный по утонченности и изнеженности, поражал суровых воинов и саблей, и стрелами своего лука! Я не стану называть его львом пустыни, но давай дадим им обоим сейчас боевых коней, и кольчуги, и оружие, и выпустим их на ристалище, и тогда поглядим, твой победит или мой!

— И не жаль тебе этого ребенка? — ехидно осведомилась Марджана. — Ведь мой возлюбленный поразит его одним ударом и меч выйдет, блистая, из его спины!

Они еще какое-то время ссорились и пререкались, а я из природного любопытства повернула голову и незаметно поглядела, что это за лев пустыни и образец доблестей лежит со мной рядом.

И я увидела лицо из тех лиц, что поражают женщин и девушек, подобно копью пророка, и обладатель этого лица был воистину лев пустыни, покоряющий доблестных и уничтожающий соперников. И у него были брови, подобные изогнутому луку, и зубы, подобные жемчугу, и он был заметнее, чем знамя над воинами, и глаза у него были черные, и мускусом веяло от его дыхания. И он тоже искоса смотрел на меня.

— О Аллах, за что ты посылаешь мне такие сны? — прошептал этот человек так, чтобы я могла услышать. — Ведь мне опять придется натягивать кольчугу, и садиться на спину коня, и догонять, и поражать, и нет спасения от этого бедствия!

— Кто ты, о человек, принесенный джиннией? — спросила я. — И что значат твои слова о снах, конях и кольчугах?

— Я купец из купцов Басры, о юноша, — отвечал он мне. — И имя мне Ильдерим. И Аллах покарал меня любовью джиннии, и она насылает на меня диковинные сны, и приходит ко мне под видом прекрасных девушек, и я наслаждаюсь ею, а потом вдруг просыпаюсь в своей постели, и оказывается, что все это — пучки сновидений. Но эта безумица, джинния Азиза, еще не приносила мне такого юного и прекрасного лицом соперника.

— Мне тоже показалось, что это сон, о Ильдерим, — сказала я ему. — А мое имя Хасан, и я сын кади, и моя история достойна того, чтобы быть записанной иглами в уголках глаз в назидание поучающимся!

— А знаешь ли ты, о Хасан, что эти две развратницы сейчас разведут нас по разным концам ристалища, и дадут нам конец, и мечи, и копья, и нам придется сражаться ради того, чтобы Марджана одержала верх в соперничестве с Азизой? — спросил меня Ильдерим.

— Клянусь Аллахом, я не подниму против тебя меча, — ответила я ему. — Аллах покарает меня, если я лишу жизни обладателя таких совершенств.

— И я тоже не подниму против тебя меча, о Хасан, — прошептал Ильдерим. — Ибо впервые я вижу юношу, чья красота затмевает четырнадцатидневную луну! А судя по разговору, ты из благородных, и твоя жизнь теперь для меня драгоценна.

Но тут обе джиннии прекратили свой спор и воистину, как предсказал Ильдерим, взяли нас в объятия и разнесли по разным концам непонятно откуда взявшегося ристалища.

Но поскольку в снах все берется непонятно откуда, я уже не удивилась. И лишь загляделась на остатки сидений, и колонны, и развалины храма вдали, на холме, ибо все это, посеребренное лунным светом, видела я вокруг ристалища. И это было место, выбранное древними царями, где тысячи лет назад состязались воины колесниц, место овальное по форме, в тысячу локтей длиной.

А на другом конце ристалища Ильдерим уже стоял возле коня, и поверх кольчуги на нем был белый плащ, и кольчуга сияла из-под него как солнце, и в руке Ильдерима было копье, и сам он был стройнее самхарского копья.

— Торопись, о Хасан! — протягивая мне кольчугу, говорила Азиза. — Торопись, ибо скоро взойдет солнце, а мы, джинны, даже из рода правоверных джиннов, не можем летать при дневном свете, ибо ангелы Аллаха имеют власть поражать нас днем огненными стрелами. Порази этого нечестивого, и ты получишь столько сокровищ, сколько не унесут сто верблюдов, и ты станешь моим возлюбленным, и я поселю тебя во дворце из чистого золота!

Я натянула кольчугу, и она облегла меня так, что стали видны все округлости и выпуклости моего тела, но джинния Азиза была слишком увлечена приготовлениями к поединку, и вывела из мрака коня, и достала из-за своей спины копье, и протянула мне копье и поводья. А я уже успела накинуть белый плащ, такой же, как у Ильдерима, и мы стояли на разных концах ристалища, сжимая копья, и глядели друг на друга. И я тогда дала себе клятву, что не отобью его копья, даже если оно будет нацелено прямо мне в грудь, чтобы не причинять вреда обладателю черных глаз и сходящихся бровей. И тем легче было мне давать клятвы, что я знала — еще немного, и наступит миг пробуждения, и я встану, и пойду в башню, где ждет меня старый маг, и узнаю, не принесен ли талисман царицы Балкис от аль-Мавасифа.

— Сейчас ты сядешь на коня, и мы подадим сигнал, и вы начнете съезжаться, — сказала Азиза.

И я положила руку на холку коня, желая сесть в седло, и точно так же коснулся своего коня Ильдерим, так что мы были как бы отражения друг друга, совсем одинаковые в этих белых плащах, в ослепительных кольчугах, только он был выше ростом и лицо его было обрамлено черной бородкой, какие носят молодые купцы. Но кони у нас были похожи как родные братья, и это были боевые кони с сильными ногами, и о них сказал поэт:

Вот кровный конь, со взором он гоняется,Как будто бы судьбу догнать стремится он.Своим он ржаньем всех волнует слышащих,Как гром оно гремит в разгаре бури.

Мы сели на коней и начали по приказу съезжаться. Но когда уже следовало метнуть копья и обнажить мечи, Ильдерим остановил своего коня и коснулся копьем песка. Я, не зная, что он задумал, поступила так же.