Мистические истории. День Всех Душ - Уильям Фрайер Харви
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Совсем другой рассказчик, точнее, рассказчица – в короткой новелле У. Ф. Харви «Часы». Это дама, пишущая подруге, – хотя в письме она тоже вспоминает давнюю историю, времен своей ранней юности. Странная и малоприятная особа, некая миссис Калеб, дает девушке поручение забрать из пустующего дома забытые там дорожные часы. Выглядит все на удивление мирно и обыденно, но в то же время напомнит внимательному читателю сказочные сюжеты, в которых герою приходится добывать разного рода волшебные предметы в страшных местах типа пещеры людоеда.
И действительно, придя в тот самый дом, рассказчица подмечает одну странность: часы… идут, хотя дом пустует уже дней двадцать. Может быть, они с двухнедельным заводом, который скоро закончится? Или в доме все же кто-то есть? На лестнице слышатся таинственные звуки, будто прыжки большой птицы, и нашей героине приходится выпрыгнуть в окно, мысленно благодаря школьных преподавателей гимнастики. Казалось бы, простая история, закончившаяся буквально ничем (даже с миссис Калеб встретиться не довелось), но Харви – большой мастер деталей, парадоксов, пугающей атмосферы, и легкомысленный тон повествования нас не обманывает: по лестнице поднимался невесть кто (живой ли? да и человек ли вообще?), окно, из которого прыгала барышня, оказалось закрыто (могло, наверное, захлопнуться само, но точно ли?). Это тот самый случай, когда нам будто не показывают ничего страшного, никаких воющих призраков и рек крови, но читательское воображение работает на полную мощность и само порождает ужасы, о которых вроде бы и речи не шло.
Вторая новелла Харви тесно связана с первой – из нее становится ясно, кто такая мисс Корнелиус, упоминавшаяся рассказчицей, а Молли Саксон – это как раз адресат письма про загадочные часы. Герой – химик и преподаватель Эндрю Саксон, муж Молли, как видим, еще один человек науки, ставший героем готической новеллы. Впрочем, волею судеб ему приходится заняться не совсем обычным исследованием, точнее, расследованием: в Медоуфилд-террас завелся полтергейст. Надо сказать, что якобы реальные истории с похожим сюжетом пользовались в начале XX столетия немалой популярностью и описание манифестаций полтергейста (стуки, грохот, самопроизвольное перемещение мебели и прочих предметов) в рассказе выглядит совершенно стандартно. Разве что Харви ведет рассказ с присущей ему легкой иронией – когда начинается очередной разгул таинственных сил, это сопровождается меланхоличным замечанием: «Вечерняя программа началась».
У наших героев, собственно, две возможности: убедиться, что это и в самом деле полтергейст, или разоблачить тех, кто хулиганит, прикрываясь общей верой в сверхъестественное. Ситуацию осложняет загадочная мисс Корнелиус, пожилая дама, ведущая себя подозрительно и бросающая намеки, которые, как известно, в готической новелле играют роль тех самых ружей, что должны непременно выстрелить. Герои полагают, что старушка «развила у себя необычную ловкость рук» и так или иначе причастна к «паранормальным» явлениям, но никак не могут с нею управиться. Доходит до визита к психиатру, а мисс Корнелиус, хотя и погибает в автокатастрофе, продолжает являться бедному химику, – и снова ни герои, ни читатели не могут сделать для себя однозначный вывод ни о природе случившегося, ни о степени вменяемости персонажей.
Впрочем, в отличие от несчастного Эндрю Саксона, нам эти сомнения не грозят ничем, кроме настоящего читательского удовольствия, погружения в атмосферу зловещих тайн и загадок в самой что ни на есть безопасной обстановке.
Приятного чтения!
Анастасия Липинская
Элизабет Гаскелл
Любопытно, если правда
Выдержки из письма Ричарда Уиттингема, эсквайра
[1]
Помню, вас немало позабавило мое признание, что я горд своим происхождением от сестры Кальвина[2], ставшей супругой Уиттингема, настоятеля Дарэмского собора[3]; соответственно, мне трудно рассчитывать, что вы поймете чувства, приведшие меня во Францию, где я надеялся путем розысков в государственных и частных архивах обнаружить боковую родню великого реформатора и далее, быть может, завязать с ней знакомство. Не стану рассказывать, какие трудности и приключения подстерегали меня в ходе этих изысканий: вы недостойны это слышать; однако как-то вечером, в прошлом августе, я столкнулся с событиями настолько необычными, что принял бы их за сон, если бы не знал точно, что ни на минуту не смыкал глаз.
Имея в виду означенные выше цели, я должен был на некоторое время устроить себе штаб-квартиру в Туре[4]. Следы потомков семьи Кальвина привели меня из Нормандии в Центральную Францию, но тут выяснилось, что некоторые семейные документы оказались во владении церкви и для знакомства с ними требуется своего рода санкция от епископа местной епархии; и вот, поскольку у меня в Туре имелось несколько приятелей-англичан, я решил, что буду ждать ответа от монсиньора де *** именно в этом городе. Я был готов откликнуться на любое приглашение, но таковых поступало очень немного, и временами я не знал, чем занять себя вечером. К табльдоту[5] созывали в пять; тратиться на наем собственной гостиной я не хотел, застольную атмосферу общей salle à manger[6] недолюбливал, в пул и в бильярд не играл; притом прочие постояльцы выглядели не настолько располагающе, чтобы затевать с ними карточную партию тет-а-тет. Поэтому я обычно не засиживался за обедом и, дабы сполна использовать светлый остаток августовского вечера, немедля отправлялся на прогулку по окрестностям: ведь днем, в жару, лучше было проводить время на бульварной скамье, лениво прислушиваться к далекому уличному оркестру и столь же лениво рассматривать лица и фигуры проходивших мимо женщин.
Как-то (помнится, в четверг восемнадцатого августа) во время вечерней прогулки я забрел дальше обычного и, когда опомнился, понял, что припозднился. Мне пришло в голову срезать путь; ясно представляя себе, в какой стороне нахожусь, я подумал, что надо бы свернуть влево, где тянулась прямая узкая дорожка, и тогда я доберусь до Тура намного быстрей. И этот замысел удался бы, попадись мне в нужном месте боковая тропа, но я не учел, что в данной части Франции луговые тропинки – большая редкость; дорожка, прямая и правильная, как городская улица, в обрамлении двух ровных рядов тополей, тянулась устрашающей перспективой до самого горизонта. Надвинулась, разумеется, ночь, и я оказался в потемках. В Англии я, миновав одно-два поля, завидел бы, скорее всего, светящееся окошко и мог бы спросить дорогу у обитателей дома, но здесь мне не попадалось
