Тропами Кориолиса. В подворотнях темной ночи - Анатолий Шендриков

– Ладно-ладно, мы больше не будем тебе мешать, дружище! – отшутился Ланге.

– Тихо! Помолчи, Ганс… – прислушиваясь и вглядываясь вдаль, попросил его Портной. Он знал, что Рыжий не будет без причины выть на Луну или лаять, словно вредная мелкая шавка, впечатленная кошмарным сном про котов-убийц или тараканов-ниндзя. Это был взрослый и спокойный пес, история породы которого уходит за пределы двух тысячелетий. – Рыжий не стал бы просто так лаять. Затуши костер! – попросил он Ланге.

Ганс, не задавая лишних вопросов, резко схватил согревающее его ноги одеяло и бросил его на костер, чтобы ограничить приток кислорода. Портной тем временем прижал к себе пса, успокаивая его и поглаживая по голове. Рыжий перестал лаять, но продолжал озабоченно поскуливать.

– Ты что-нибудь слышишь? – шепотом обратился Ганс.

– Нет… и не вижу, – взволнованно посмотрел на него Портной.

Друзья знали, что этот новый мир полон опасностей со стороны как диких зверей, так и людей. И если животное просто пытается найти себе пищу, чтобы выжить, то человек не упустит возможности воспользоваться всеми благами анархии и просто насладиться безнаказанностью, просто так, ради забавы ненадолго слететь с катушек. Отторжение каких бы то ни было норм, мародерство, тяга к жестокости, саморасправе и другие отголоски неконтролируемой социопатии процветали в полной мере. Они, словно чума, преследующая кризис, распространялись с бешеной скоростью, развивались и трансформировались в невообразимые формы – гибриды глупости и жестокости.

Вдруг откуда-то неподалеку, может быть, в полукилометре, где располагалось незащищенное гигантское плато, послышался свист. Рыжий попытался вырваться из рук Портного, но ему не удалось. Получилось лишь залаять. Но хозяин не растерялся и быстро приструнил его, замотав в брезентовый полог, который прежде укрывал животное от холода, чтобы тот не смог выдать их присутствия незваным гостям. Из-за уступа, где они находились, происходящего видно не было. И поскольку Портной был занят разъяренным псом, на разведку пришлось идти Гансу. Вернее, ползти. Медленно, по-пластунски, он подполз к краю уступа и аккуратно выглянул из-за него. Ему хватило мига, чтобы испугаться и вновь спрятаться.

– Ну, что там? Говори! – с любопытством обратился к нему Портной.

Ганс зажмурил большие серые глаза и расстегнул верхнюю пуговицу клетчатой рубашки. Из-за нахлынувшего волнения он вовсе позабыл о холоде, несмотря на то, что столбик термометра еще уверенно держался на минус двадцати-тридцати градусах по Цельсию. И пар валил от его дыхания так, будто он глотнул кипятка.

Он набрался смелости, еще раз посмотрел за уступ, и, повернувшись, ответил:

– Ты сам должен это увидеть!

Поменявшись местами с Портным, он прижался к укутанному, словно младенец, Рыжему, пытаясь успокоить дыхание и настигший ужас от увиденного в сумраке.

Портной достал старый потертый театральный бинокль, который благополучно умещался во внутреннем кармане его длинной болоньевой коричневой куртки, и устремил взгляд на происходящее на плато. Тишина, нарушенная свистом, потревожившим, в первую очередь, пса, уже давно сменилась дикими возгласами, руганью и пьяным радостным женским распутным смехом. Но все это, словно нездоровыми кровеносными сосудами, сходилось в лимфу криков отчаянья и боли. Крики страданий принадлежали тем, кто находился посреди этого гнусного круга.

– Кто-то затеял жестокую игру, – тихонько прокомментировал Портной.

Посреди небольшой площадки, окруженной толпой около двухсот с лишним одетых в отрепья пьяных оборванцев с гнилыми зубами, метались из стороны в сторону три человека, пытающиеся вырваться за ее пределы. Но их отталкивали, пинали, оплевывали вонючей выпивкой и кидали под босые ноги стеклянные бутылки. Это были взрослые мужчина, женщина и мальчик-подросток. Также внутри этой площадки кружили два мотоциклиста в касках, с прицепленными к транспортному средству колясками. Снег, испачканный расцарапанными пятками бедолаг, вздымался из-под колес мотоциклов, создавая вихрь и как бы намекая: «Не торопись… кровавый шабаш только набирает обороты».

Толпа резко притихла, мотоциклисты остановились по разные стороны круга, а троица, как стало парням понятно, жертв, впиваясь пальцами друг в друга и сжимая в обреченных объятиях, попятилась потихоньку назад. В центр на открытом паланкине четверо крепких юношей вынесли из фургона здоровенного лысого мужика и поставили на заранее выкаченные и установленные жестяные ржавые бочки. На его волосатой, мерзкой свисающей груди, подпираемой жирным брюхом, болталась толстая цепь с неким золотым символом, состоящим из круга с двумя горизонтальными параллельными линиями внутри. Толстяк поманил указательным пальцем трясущегося худощавого парнишку, который стоял напротив него в объятиях мужчины и женщины. Лысый наклонился, сказал что-то парню на ухо, и тот, опустив плечи, медленно волоча костлявые ноги, побежал обратно к своим. Затем мужик поднял вверх указательный палец и сделал пару вращательных движений в воздухе, после чего толпа взвыла от восторга. Носильщики быстро выбежали в центр площадки, забрали мужика и унесли прочь. Двигатели мотоциклов снова заревели, и на этот раз на площадку вышли еще два человека в мотоциклетной экипировке, неся в руках длинный деревянный шест с привязанным, словно к удочке, к наконечнику большим тройником-кошкой, болтающимся на веревке. Гибкий и в то же время достаточно прочный шест вставлялся в специальное отверстие в передней части коляски мотоцикла и закреплялся движением вполоборота. Позади же коляски, в свое время, был установлен железный противовес.

– Что, «рыбалка»?! – переспросил Ганс.

– Очень плохо слышно, но, скорей всего, да, – неуверенно ответил Портной.

Толпа скандировала «Рыбалка-Рыбалка!..», насколько мог разобрать доносящиеся издалека звуки Портной, пытаясь еще и успевать комментировать происходящее. Прозвучали финальные овации, и «игра» началась. Мотоциклисты рванули по площадке за жертвами, пытаясь зацепить их на закаленный стальной крючок, болтающийся из стороны в сторону, которым с помощью рычага под шестом должен управлять, словно вышедший на марлиновый троллинг8, «рыбак», сидящий в коляске. Их заносило на снегу, и один раз «рыбак» даже выпал из мотоцикла, но быстро вернулся на место под сопровождение отвратительнейшего смеха и улюлюканий своих поклонников. Первой, как ни странно, попалась хрупкая женщина. Не успев увернуться от болтающегося на толстой бечевке тяжелого крючка-тройника, она отпружинила в воздух под оглушительный рев толпы и крик собственных страданий. Ее пронзило насквозь, прямо под правой ключицей. Тщетные попытки вырваться из смертельного плена закончились лишь еще большими страданиями. Через несколько мгновений она потеряла сознание от болевого шока. Первая команда выехала за пределы круга, чтобы снять «улов» и переложить в «садок», как это подобает настоящему рыбаку. Конечно, никакого садка не было. Женщину просто грубо сорвали с крючка и бросили на снег. Вторая команда тем временем продолжала преследование оставшихся «обитателей водоема». Видно было, что эта команда не такая сплоченная и отчаянная, так как мечется между двумя целями, не в силах определиться, кто будет первым, и это сыграло против них же самих. Когда они гонялись за парнишкой, мужчина разогнался и в прыжке сбоку атаковал водителя мотоцикла, после чего те перевернулись. Водитель слетел вместе с мужчиной, а вот «рыбака», сидящего в коляске, накрыло мотоциклом и вмиг свернуло шею. Он погиб на месте – без мучений, хоть он их и заслуживал. Мужчина оседлал водителя сверху, окровавленными пальцами сорвал с него шлем и начал колотить, чем попало: кулаками, локтями, лбом. Но дело закончил мальчик, схватив своими худенькими слабыми тоненькими ручками отвалившееся колесо мотоцикла и ударив им сверху водителя по голове. Травмы были несовместимыми с жизнью. Команда рыбаков пала. Народ притих, а затем снова взвыл, аплодируя и скандируя: «Мойва одержала победу!», «Тухлая сардина одолела пиратский корабль!» – и другую подобную ересь в адрес победителей.

– Мы должны им помочь, надо что-то делать! – протараторил Ланге, будто не понимая, что тем самым лишь найдет свою погибель.

Толпа продолжала реветь. Но рано было радоваться. Первая команда, сняв женщину с крючка, неожиданно вернулась на арену и ловким движением вздернула мужчину, прокрутив его прямо над головами толпы. Крючок впился ему прямо в затылок. Мальчик, стоящий рядом, упал без сознания, не в силах выдержать такого потрясения. А толпа ревела с еще большим восторгом, с еще большей кровожадностью, ненасытностью, ненавистью. Затем все затихло, народ разбежался по машинам, оставив за собой лишь кучу мусора и два тела посреди этого безрассудства. Погибших рыбаков и мальчика они забрали с собой, оставив окровавленную добычу на растерзание дикой пустоши.