Любовь во время пандемии - Островская Екатерина

– А в каком жанре она работает? – продолжила светскую беседу Вера.

– В криминальном, разумеется. Скажу вам как специалист: Агата Кристи рядом с ней не стояла. Хотя наша дорогая Агаточка, на которой у нас в девяностые делали деньги все, кому не лень, уже поднадоела изрядно, да и устарела ее проза. Как исторический детектив – да, но развитие слишком медленное и какое-то целомудренное, что ли…

Последние слова он произнес, поднимаясь и держа в руке стакан виски со льдом.

– Давайте не забывать, по какому радостному поводу мы здесь собрались сегодня. Ровно сорок лет назад в этом славном городе…

Он сказал «ровно сорок лет», хотя наверняка знал, что его друг отмечает свой день рождения загодя.

– …Его путь в литературу нельзя назвать легким, хотя…

Издатель оказался чрезвычайно разговорчивым и велеречивым, тост затягивался, но все слушали внимательно. Седовласый мужчина поглядывал на Бережную, словно взглядом старался заставить ее обернуться, а когда это случилось, продолжал смотреть на нее пристально, не мигая и не улыбаясь. Тогда Бережная, склонившись над столом, негромко спросила иностранку:

– How long are you here?

– Вообще-то я здесь родилась. Просто однажды вышла замуж за американца. Приезжаю иногда на родину, но, сами понимаете, здесь климат не тот. Возможно, для кого-то тот самый, но я уже привыкла жить возле теплого моря.

– …сорок книг за пятнадцать лет…

Седовласый уже разглядывал обеих женщин. Заморина его почему-то не заинтересовала. А та смотрела на Виктора восторженными глазами. Почему-то Вера вспомнила вдруг худенькую девушку в темных очках. Видимо, о ней вспоминал недавно издатель.

– Сто лет тебе, дорогой друг, – закончил тот свой тост, – и сто новых книг!

Все выпили. Стали закусывать, но сосед Бережной, словно спеша куда-то, поднялся и произнес:

– А сейчас слово предоставляется прекрасному полу, – он посмотрел на Веру, – скажите что-нибудь.

Она сделала попытку подняться, но Лушник замахал рукой:

– Сидите, сидите!

Бережная растерялась немного, не зная, что говорить о человеке, которого она едва вспомнила.

– Я Виктора знаю очень давно, – начала она, – хотя мы не были представлены друг другу официально. Просто наша первая встреча стала для меня не самым приятным событием. Одна моя подруга забыла в его комнате мою сумочку. А там был мой мобильник, проездной, студенческий билет и кошелек, в котором находилась полученная в тот день стипендия…

– Помню ту сумочку, – не стал отпираться Малеев, – красный кошелек, а в нем – целое состояние: полторы тыщи рублей.

Все, кроме американки, засмеялись. Громче всех – Инна Заморина. А писательница слушала внимательно и серьезно.

– Женька Горобец, чей старший брат ныне банком заведует, обшмонал сумочку, а потом прямо в общаге загнал все содержимое. Мы же голодали тогда – страшно вспомнить как. Но вы, Вера, только скажите, какие бренды вы предпочитаете, и я компенсирую – куплю другую сумочку, телефон тоже и сумму ту верну с учетом инфляции и банковской ставки по депозиту.

– Ловлю на слове. И студенческий билет не забудьте. Он ведь наверняка у Жени Горобца сохранился.

Все примолкли. А Малеев произнес негромко и с печалью в голосе.

– Увы, только Женька сам не сохранился. Нет больше Горобца. Восемь лет как нет. Он ведь был замом своего брата в банке. Исчез внезапно. Тело со следами пыток нашли в мусорном контейнере на окраине города.

– Ах! – вскрикнула Заморина.

– Так что помянем сейчас Женю Горобца, раз о нем речь зашла. А за мои успехи потом – вечер впереди длинный.

Бережная растерялась: мало того что шутка явно не удалась, так еще настроение испортила имениннику.

Выпили молча. И сразу Эмилия Миллз придвинулась к Вере и начала шептать быстро:

– В России ничего не изменилось: все такая же бестолковщина. Меня вызвало сюда издательство якобы для рекламного продвижения: телевидение, радио, интервью, встречи… Сняли мне номер в гостинице здесь и потом в Москве. И тут началось! Прилетела сюда, в аэропорту меня никто не встретил. Звоню, а там толком ничего объяснить не могут. Слава богу, Малеев сразу примчался. Отвез меня в гостиницу на Невском, а там говорят, что отель закрыт из-за коронавируса. Обзвонили другие отели, и везде та же самая ситуация. Где-то, правда, сказали, что разместят, но, судя по всему, это не отели, а клоповники, и ехать туда желания не возникло.

– А как же раскрутка?

– Перенесена на месяц. Правда, сказали, что за этот месяц они мне оплатят и отель, и питание… Но какой отель может быть, если меня ни в один пускать не хотят?

– И где же вы остановились?

– Виктор любезно предоставил мне свою квартиру. Он сказал, что ему есть где перекантоваться. Ему же выгодно, чтобы я была здесь: ему за это неплохие деньги пообещали. Он, собственно говоря, меня и вызывал.

– Давно с ним дружите?

Американка усмехнулась.

– Какая дружба, я вас умоляю! Мы едва знакомы были. А потом, когда ко мне слава пришла, Малеев связался со мной и предложил посодействовать изданию моих книг в России. У него, типа того, отличный литературный переводчик с английского имеется и большие связи в издательствах. Так вот и возобновилось знакомство…

Она замолчала и обернулась на входную дверь, из которой появился солидный мужчина в пальто и без головного убора, но с защитной маской, прикрывающей нижнюю часть лица.

– Всем добрый вечер, – произнес он, не снимая маски, и обвел глазами сидящих за столом. Малеев поднялся навстречу.

– Я ненадолго, – предупредил солидный мужчина, – только поздравить заскочил. И обнимать тебя, дорогой Витя, не буду: моя жена приболела – подозрение на корону.

Заморина тут же вскочила и отошла в сторону, потому что оба – именинник и его гость – стояли в непосредственной близости от нее.

Малеев посмотрел ей вслед, а потом перевел взгляд на Веру.

– Это еще один мой друг – Боря Горобец, – сказал он.

Банкир оглядел Бережную, хотел что-то сказать ей, но промолчал и обратился к Виктору, доставая из кармана пальто подарок. Вообще-то было похоже на то, что он купил его по дороге.

– Я тебе часики решил подарить, – объявил он, – точно такой же «Ролекс», который ты на пляже в Касанегро посеял, – Борис протянул Малееву коробочку, – на этот раз обойдемся без поцелуев, а потом, когда вся эта лабуда с пандемией закончится, посидим по-человечески у меня на даче.

Они удалились в сторону выхода, и почти сразу Эмилия продолжила беседу.

– А вы сами читали Малеева?

– Всего одну книгу. Там про девушку, мечтающую оказаться в большом городе. Едет автостопом, ее насилуют дальнобойщики… Там грязи много, а я не поклонница подобной литературы. А в интернете полно восторженных откликов. Лушник сегодня даже сказал, что готовится дополнительный тираж и киношники…

– Я слышала, – кивнула американка, – а как книжка называется?

– «Ночь и тишина».

Миллз молча кивнула, а потом покачала головой.

– Читать, разумеется, не буду. Времени катастрофически ни на что не хватает. Хеппи-энд там присутствует, я надеюсь?

– Трудно сказать. Счастливый конец, как мне кажется, когда зло наказано, а добро торжествует. А какое может быть добро, когда героиня сожительствует со своим сутенером, который возит ее по саунам и отелям, потом она убивает его, потому что на нее положил глаз главарь какой-то банды…

– Такое точно читать не буду, – поморщилась американка. – Такая грязь не для моего ума. А вообще я очень давно читала одну его повесть. Вполне приятная литература – с юмором даже. Что с человеком стало – непонятно.

По ее лицу было заметно, что она и в самом деле очень расстроилась.

Зазвучала музыка, и сразу раздался громкий призыв Инны Замориной:

– А почему никто не танцует? Мужчины, приглашайте дам!

И сама бросилась к Виктору, вытаскивая его в центр зала. Лушник подскочил к Эмилии и протянул руку:

– Не хотите ли продолжить разговор о литературе?