Царский наставник. Роман о Жуковском в двух частях с двумя послесловиями - Борис Носик

«Ах, время, время почувствовать, что просвещение без чистой нравственности и утончение ума без направления сердца есть злейшая язва, истребляющая благоденствие не единых семейств, но и целых наций… Для преподавания уроков в… добродетелях не нужно назначать известных часов… только бы юное сердце раскрылось к восприятию семян мудрости и добродетели… Но что оне, если религия не запечатлеет их… Не фанатизм, не суеверие и мрачную лже-святость должно внушать… но благоговение, сыновнюю преданность и чистейшую веру к Зиждителю миров».

Как нетрудно заметить уже и в этой речи директора пансиона, московское образование одушевлял не модный еще недавно скептицизм французских энциклопедистов, а мистицизм, в частности теософские учения западных мистиков. Говоря прямо, и в самом направлении образования, и в терминологии его деятелей без труда можно угадать следы того учения, что было в ту пору (вместе с религией и при главной опоре на религию) единственной школой этики в России. Мой просвещенный читатель догадался уже, наверное, что речь идет о русском масонстве (франкмасонстве). Конечно же, и руководители Московского университета, включая и директора его Ивана Петровича Тургенева, и многие преподаватели и кураторы, и сам директор пансиона А. Прокопович-Антонский, и патриарх-поэт Херасков — все они были чистой воды масоны. Что же до игравшего такую видную роль в жизни пансиона литературного Собрания, то оно выросло из Собрания университетских питомцев, учрежденного некогда другом Новикова профессором Шварцем. Этот профессор-масон делил познания на любопытные, приятные и полезные. По Шварцу, познание полезное научает истинной любви, любопытное питает разум, но не является необходимым для будущего блаженства. В общем, роль чисто научных познаний вовсе не стояла в его иерархии знаний на первом месте. На первом месте стояли науки нравственные. Литература и гуманитарные науки приходили на помощь этому нравственному воспитанию, и литературное общество, называемое Собранием воспитанников Университетского Благородного пансиона, играло в жизни пансиона роль поистине исключительную. Раз, а то и два в неделю происходили его долгие, четырехчасовые, заседания, на которые запросто приезжали видные московские литераторы — и Карамзин, и Дмитриев, и другие. Чуть не с первых месяцев пребывания в пансионе четырнадцатилетний Васенька Жуковский почувствовал себя здесь в родной стихии, и вскоре уже читал он в этом высоком собрании юнцов и юных душой старцев свою оду «Благоденствие России, устрояемое великим ее самодержцем Павлом Первым»:

О Павел! о монарх любезный!Под сильною твоей рукойМы не страшимся бурь, ненастья:Спокойны и блаженны мы…

Дальше все было в том же патриотическом и ложноклассическом стиле. Не менее подражательны и ничуть не более интересны (хотя и менее привычно патриотичны) были стихи о природе, о бабочках, о горлицах и пчелках, однако Васенька утверждался уже на стезе сочинительства, приучался к литературному труду и даже проявил организаторские способности, став вскоре одним из «воспитанников-директоров концертов и других забав». Вот увидела бы его на заседании в председательском кресле молчаливая его турчанка матушка Елисавета Дементьевна…

Васенька пишет в те годы множество стихов на любимую тему куратора пансиона Прокоповича-Антонского — о добродетели. Да ведь он и сам всем сердцем предан мечтам о добродетели. Стихи его получают одобрение знаменитого поэта Ивана Дмитриева, и в пансионе неуспевающий тульский школяр признан одним из лучших в учении и поведении. Он пользуется любовью соучеников и учителей, да он и сам их любит пылко, сам искренне восхищается несравненным куратором Антонским. Счастливый Васенька! Другие-то, кто проницательней его и злее (и Мерзляков, и Воейков, и даже Вяземский), отмечали не только изъяны Антонского-педагога, но и разрыв между его возвышенными речами и иными низменными, карьерными и корыстными его действиями; он и Жуковскому, и другим, похоже, ссужал деньги под проценты, о чем свидетельствует и язвительный стишок завистливого Воейкова, одобренный самим Вяземским:

Превосходительный профессор наш Ханжеев!Всем недоволен он, всех судит, всех бранит,А сам… под верный лишь заклад благотворит.

Но что Васеньке до этих сплетен? Что ему до профессорских слабостей, коли учит профессор всему благородному, коли вокруг столько благородства, и добродетели, и любви и его, Васю, все так искренне любят? Различать чужое ханжество он не научился и позднее (и никогда не научится — ибо вообще мало меняется внутренне), а если и правда не всегда добродетелен и благороден профессор (что Васеньке незаметно), так это его, профессора, беда: Васенька ему уж и за то благодарен, что о добродетели и высоких мечтах неизменно напоминает, что литературе благотворит, что о родном слове так яро печется… Благодарность эту Жуковский пронес через всю жизнь и позднее не раз хлопотал за Антонского, пытался добыть бывшему наставнику им вожделеемый пост в Царскосельском лицее…

Васеньки московская удача не ограничилась ни любовью к нему всего пансиона, ни первыми стихотворческими успехами, ни начавшейся наконец учебой: обрел он в Москве новый дом, близкое сердцу семейство, где принят был как родной. Тургеневы встретили Васеньку, рекомендованного тетушкой Варварой, с распростертыми объятьями, сразу поняв, что это родственная душа. Семейство было замечательное и, конечно, масонское (не одни знатные Тургеневы были тогда масонами, но и Бутурлины, и Орловы, и Голицыны, и Трубецкие, и Татищевы, и Гагарины, и Муравьевы, и Волконские, и Долгорукие, и Апраксины, и Лобановы-Ростовские, и Разумовские, и Толстые, и Строгановы, и Чернышевы, и Нарышкины, и Шуваловы — целыми семьями). Директор университета Иван Петрович Тургенев был друг Новикова и бывший член «Дружеского общества», масон из масонов. В 1792 году в связи с гонениями против «мартинистов» был он выслан в свое симбирское имение, но вскоре возвращен был из ссылки императором Павлом и назначен директором Московского университета. Не только был он приверженец «строительства» храма собственной души, но и прекрасного храма других душ строительства, в первую очередь — четырех своих сыновей: Андрея, Александра (Васиного соученика по Благородному пансиону), Николая и Сергея. Был он душою молодой компании, веселым товарищем молодежи, всем был «милейший собрат» и, на Васино счастье, «друзей не рознил с сыновьями». Любимым же другом и идеалом Васеньки сразу сделался старший, Андрей, без пяти минут студент, главный Васин нравственный наставник. С другими братьями тоже был Васенька в самых близких дружеских отношениях.