Записки из сабвея, или Главный Человек моей жизни - Петя Шнякин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Петь, не ссы, щас пройдёт. Ничего не сломал?
– Вроде нет… Бля! Я портфель в квартире оставил. А там распоряжения – аптеки проверять!
– Пошли Петя, хуй с ними!
– Мудило! Меня же по бумагам найдут. Домой не успею вернуться… Стелла! Стелла!
Через несколько минут она подошла к окну.
– Кинь мой портфель, документы там…
– Да не звонила я никуда. Пусть этот козёл уходит, а ты ко мне поднимайся.
Пойти? Может, и вправду не звонила? Нет, девять вечера уже. Я точно тогда в Волоколамск не попаду.
– Стел, у меня только три дня на две аптеки осталось. С работы выгонят. Брось портфель!
– Ладно.
Вернулась не сразу.
– На! Я там телефоны записала. Сюда. И Юрия Александровича из института. Звони обязательно.
– Позвоню!Генка медленно вёл меня к метро «Смоленская». Боль потихоньку уходила. На душе – чёрт-те что…
– Ген, ну ты и фуфел! Тебе чего, рыжей твоей не хватает?
– Тоже мне, сравнил!
– Дурак, я жениться на ней хотел…
– На ней? Как ты был ёбнутым, так им и остался!
– Да иди ты! Лекарства тебе возьму, приедешь в понедельник к обеду в управу. Расплачусь. Всё.
В Волоколамском районе я закрыл на учёт две аптеки в один день. Вопреки инструкциям. Но другого выхода не было. Проверку закончил только в субботу. Прямо с вокзала позвонил Стелле.
Старушечий голос ответил:
– Она здесь больше не живёт…
Я набрал номер профессора.
– Здравствуйте, можно Юрия Александровича?
– Кто говорит?
– Шнякин, Пётр Яковлевич.
– А, Петя… Не пошёл бы ты на хуй?
Я повесил трубку. И подумал: «Больше никогда её не увижу».* * *И до сих пор помнится мне та «звёздочка» Стелла – и ещё плюшевый мишка, которым она грудь свою прикрывала. Даже когда с Маринкой жил, думал о ней частенько, что греха таить.
Маринка
«Снился мне путь на Север» – пел Борис Гребенщиков, и я украдкой плакал под замечательную песню, с потаённым восторгом думая о любимой жене – как же повезло мне быть таким счастливым и влюблённым уже двадцать лет!
Так рассуждал я летом 2001 года, толстый, добрый и доверчивый…
А познакомились мы с Мариной в декабре восемьдесят первого. Её подруга Алёна пригласила нас на шашлыки. Меня как раз бросила молодая лаборантка Института пушного звероводства и кролиководства, поскольку я был старше её на двенадцать лет, нищий, женатый вторым браком и имел сына Яшу. Хотя разница в возрасте, может, и не имела большого значения. Сердце своё после меня она отдала главному зоотехнику крупного зверосовхоза по фамилии Червяков, а он, в свою очередь, был на двенадцать лет старше меня, тоже женатый и с детьми. Просто он не боялся воровать и ездил с полными карманами денег на собственной тачке. А может, всё объясняется проще – есть мужики, которые бабам не нравятся, есть такие, которые нравятся, а от иных у баб просто крышу сносит. Наверное, он и был из их числа.
Ладно, хватит о нём. На шашлыках меня должны были познакомить с девкой из подмосковного Раменского, а Марину – с другом моего детства Юрием Николаевичем. Его все так и звали, по имени-отчеству. Он был врачом скорой помощи, лечил больных и даже алкашам помогал выправлять «бытовухи», которые прогульщики могли предъявить на работе и избежать тридцать третьей статьи – после неё и в грузчики не везде брали.
Но Юрий Николаевич не пришел, а раменская тёлка, видимо, по пути где-то бляданула. Вот и встретился я с Маринкой в тот день на заснеженном берегу извилистой речки Македонка. Тогда я не пил спиртного – временно поборол свой недуг, отлежав положенное в дурдоме.
Все участники мероприятия набрали сухих веток, у поваленного дерева я развёл костёр и пожарил мясо. Под шашлыки Марина много выпила и, не теряя времени, приобняла меня за плечо, давая понять другому мужику из нашей компании, что выбор её сделан. Я был этому очень рад, хотя и немного напуган размерами моей новой знакомой – широкоплечей, крупнокостной, с большой жопой и грудью где-то третьего размера. Но лицом она была красива и всё время заразительно хохотала. Всё это вызывало у меня сомнения – а управлюсь ли я с ней? Словно угадав мои мысли, Марина ласково сжала мне руку широкой ладонью. Я заметил, что ногти были не накрашены – в туркомплексе «Измайлово», где она работала поваром, делать маникюр запрещалось.
Я проводил её до дома. Жила Марина на улице Северная, в пятиэтажке. Призывно улыбаясь, она сообщила, что ей надо забрать у бабки двухлетнего сына Павлика, а я могу зайти попозже.
Я побежал к жене Танюше – предупредить, что уезжаю на ночь в Москву, к двоюродному брату Андрею, и под её ругань надел свои лучшие ботинки на огромной платформе, которые лет пять как вышли из моды. Идти обратно до квартиры Марины, где она жила с сыном от первого брака, было минут семь. Весь этот путь на Северную я думал, что наверняка с ней поебусь.
Так и вышло. Поднимаюсь на четвёртый этаж, звоню, а Марина… а Марина в ночной рубашке открывает дверь и тащит меня в пустую комнату с большой кроватью для взрослых и маленькой для Павлика. «Тише, тише… раздевайся, – слышу я голос в темноте, – Павлика не разбуди…»
Наша первая ночь была не самая лучшая, таких крупных женщин мне действительно иметь не приходилось, но всё же пару раз я удостаивался звания «Солнце моё»…
Мы не спали до утра. Я травил анекдоты, которых знал уйму. Марина хохотала так громко, что сынишка не раз просыпался, а я про себя отмечал: с чувством юмора баба!
Вот эти анекдоты, которые даже сейчас порой можно услышать по телевизору, а также моя экзотическая профессия – провизор – и определили её дальнейший выбор. Марина стала оказывать мне больше внимания, чем своему соседу, татарину Толику – высокому, симпатичному, но дебильному помощнику машиниста московского метрополитена, который нет-нет, да и навещал её «по-соседски». Но всякий раз, когда я приходил к ней и заставал там Толика, ударник труда был вынужден ретироваться и в конце концов перестал ходить вовсе, женился на учительнице младших классов и заделал ей двоих детишек.
Кстати, Толику лет через пять я мог отомстить. Марина с сыном уехали отдыхать в Крым, метрополитеновец работал в ночную, а училка зашла ко мне перепихнуться, видимо, тоже «по-соседски». Я помог ей снять пальто, от неё сильно потянуло потом, и мстить мне расхотелось.
На новый 1982 год я сорвался, и мы с Мариной стали пить вместе. Ну не то чтобы вместе, а скорее одновременно, но в разных местах. Начались дикие ссоры из-за моей жены Танюши и Марининых загулов в ресторанах. Бились мы с ней часто, она рвала на мне рубашки, выдирала волосы на голове, до шрамов кусала руки, а я в ответ ставил синяки на её красивом лице. Нас выручал Юрий Николаевич, выписывая Марине «бытовухи», так как с фингалами ходить на работу в «самый большой отель Европы» было непозволительно.
Наш роман чуть было не оборвался в самом начале, когда я неожиданно подцепил от Маринки трихомоноз, наградив им ещё и Танюшу. Но мы, все трое, удачно пролечились, и наша любовь с Мариной разгорелась вновь – несмотря на то, что я серьёзно запил и потерял работу инспектора-фармацевта в аптечном управлении Мособлисполкома. Из-за всех этих передряг и сильного стресса спать я не мог, даже похмелившись, и решил принимать на ночь «колёса» для сна – нембутал, его я нахапал в больших количествах безо всяких рецептов, проверяя областные аптеки.
В итоге, привыкнув к нембуталу, я уже днём начал пить его вместе с водкой для быстрого кайфа. Это положительно повлияло на наш бюджет, поскольку водки мне требовалось теперь меньше, а таблеток я принёс много – полную коробку из-под обуви. Но опьянение было тяжёлым, и, как потом выяснилось, небезопасным – из-за употребления этого коктейля я приобрёл эпилепсию: неожиданно терял сознание, валился на землю и бился в судорогах с пеной у рта. Минут через пять, в сумеречном состоянии, поднимался и шёл куда-то, не помня себя, а затем возвращался в реальную жизнь с дикой головной болью.
Видать, пришло время идти служить в охрану завода № 402 гражданской авиации.
Завод и дурдом
На Быковский завод № 402 ГА, где подлежали ремонту самолёты Ил-76 и вертолёты Ми-8, меня привела Марина в феврале восемьдесят третьего. К тому моменту я уже полгода нигде не работал. Боялся даже выйти на улицу, поскольку настал андроповский беспредел, когда людей хватали прямо в автобусах, электричках и банях, выясняя, что они там делали в служебное время.
Итак, после проверки моих документов в отделе кадров я попал на «интервью» к начальнику ВОХРы завода Борису Васильевичу Дроздову – красивому высокому мужику с генеральской внешностью. Если жив он сейчас – дай Бог ему здоровья!
Я претендовал на должность стрелка-пожарного заводской охраны. Узнав о моём высшем медицинском образовании, Дроздов тут же предложил мне «вакантную позицию», пошутив, что у него служили хирурги, фельдшеры и терапевты, а вот провизора ещё не было. Работа оказалась несложной – ходить в тулупе с карабином образца 1944 года по территории завода, разделённой на четыре сектора-поста, и проверять целостность пломб и печатей на принятых под охрану воздушно-транспортных средствах. В случае их возгорания следовало вместе с «коллегами» бежать к объекту и, как объяснял Дроздов, «принимать участие в локализации и устранении пожара».
