Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

из окон выбрасывали отбросы. Подозрительные личности, или, может, только казавшиеся такими из-за грязных лохмотьев, заменявших им одежду, скользили вдоль стен, копошились у будок старьевщиков и у лавчонок, откуда несло запахами керосина, масляной краски и ржавой селедки.

На Огородной, где жила Мария, мостовой не было, а дома доживали свой век, старые, чаще всего глинобитные, зато не царила атмосфера подобной безнадежности и убожества. Со стороны равнины Иванкова, Петрикань и садов Рышкановки часто дули ветры, освежавшие улочки их бедной окраины.

И все же на этот раз Мария отправилась в путь с ощущением бодрости, даже воодушевления — дело, конечно, было в билетах, — и старалась поскорее миновать неприглядные улочки, ведущие к дому Ривы. Платье из органди она, разумеется, не надела. Обновку нужно приберечь к спектаклю. Какое счастье, что платье подвернулось вовремя, именно сейчас! К Риве она надела платье из батиста, которое как раз вчера выстирала и накрахмалила. И с туфлями нужно быть осторожной. Неня Миту предупреждал, чтоб ступала легко, с опаской, поскольку, несмотря на все старания, слишком больших гарантий дать не мог.

Настроение, однако, у нее было не из лучших. Радость, которую сулил сюрприз, приготовленный Риве, затмевалась недовольством оттого, что рассердила маму. Ей хотелось быть доброй со всеми людьми, приносить им только радость. Но, оказывается, далеко не всегда так получается. Чтоб доставить радость Риве, пришлось огорчить маму. Ее же собственное счастье, которое казалось столь безбрежным нынешней ночью, сейчас омрачено домашними неприятностями. Вот так, погруженная в нелегкие мысли, она незаметно поднялась вверх по Павловской, пока не оказалась перед трактиром Балдыра, окруженным со всех сторон пролетками извозчиков. В это время дня извозчики всегда пьют чай. За массивным двухэтажным зданием трактира начинался лабиринт кривых, пропитанных смрадом и плохо освещенных улочек. Она решительно направилась вперед. Встретится с Ривой, скажет про билет, увидит радость на ее лице, и эта неприятная дорога забудется в мгновение ока. Потом они вместе вернутся в город, посмотрят выставку, послушают музыку, — на открытии должен играть симфонический оркестр под управлением Быркэ, а также петь хор, которым руководит знаменитый Булычов.

И вот она наконец оказалась на более чистой, затененной старыми ветвистыми акациями улочке. С обеих сторон она была застроена уютными домиками с выходящими на улицу калитками, некоторые из них выглядели довольно солидно. Мария еще издали увидела серо-белое каменное здание, в котором жила Рива и в котором держал лавку ее отец. Лавка, однако, была закрыта, шторы опущены, и от этого улица казалась пустынной. «Может, поступил какой-то приказ в связи с открытием выставки», — пришло в голову Марии. Она прошла в высокие ворота, краска на которых давно поблекла и кое-где стала лупиться. Вход к Риве был сразу направо, в то время как двор углублялся дальше, там было скопление небольших домиков, окруженных чахлыми палисадниками, в которых росли то искривленный абрикос, то низкорослая вишня и кое-где кусты сирени, сейчас, к осени, лишенные красоты, скорее, унылые и неприглядные. В такой час двор был тих и пуст. Мужчины находились на работе, женщины толкались на рынке, стараясь купить подешевле килограмм овощей, дыню для детей, кусок мяса на суп. А дети? Но кто же будет играть в такой день, как сегодня, в этом унылом, неприглядном дворе?

Мария дернула за проволоку звонка и, как всегда, услышала в глубине квартиры слабый звон. Какое-то время нужно было переждать, чтоб успели подойти к двери, но, поскольку шагов не было слышно, она позвонила еще раз. Вполне может быть, что Ривы нет дома, — ведь они не договаривались о встрече. Не исключено, что и мадам Лиза Табачник, ее мать, вышла куда-нибудь по делам, отец же, даже если и не сидит в закрытой лавке, находится где-нибудь в городе по своим бесчисленным торговым делам. О Дави и говорить нечего — его почти никогда не бывает дома. Есть еще, правда, бабушка, хотя никто никогда не видел, чтоб она уходила из дома, но она и дверь никогда никому не открывает. Единственное живое существо, которое непременно находится сейчас в доме и должно открыть, — это Домника, прислуга. Сейчас самое время чистить и проветривать перины. Однако минута пробегала за минутой, а у двери никто не появлялся. Что было делать? Нужно обязательно оставить Риве билет, даже если ее и нет дома. Но эта гробовая тишина поставила Марию в тупик. Такого еще не было, чтоб никто не отвечал на звонки.

Она уже готова была повернуться и уйти, когда ей показалось, что за дверью слышится чуть уловимый шум, что-то вроде шепота, затем легкий скрип половиц. Кто-то крадучись шел по паркету прихожей.

— Кто там? — раздался наконец приглушенный голос.

— Это я, — обрадовавшись, проговорила Мария. Что там происходит? Почему не открывают? — Я, я, Мария. Простите меня, Рива дома? Мне обязательно нужно с ней повидаться.

Послышался шум отодвигаемой задвижки, звякнула цепочка, и в проеме двери показалось испуганное лицо Домники. За ее спиной, в полутьме прихожей, виднелся цветастый халат Лизы Табачник.

— Барышни нет… — начала Домника испуганным голосом, но хозяйка решительно отстранила ее от двери.

— Ал зих ништ… Не спеши.

Она шире открыла дверь и с явным облегчением проговорила:

— Это ты, Муся? Пожалуйста, пожалуйста, входи. — И торопливо потянула ее за руку. После чего высунула за дверь голову, внимательно оглядела двор из конца в конец и в итоге снова тщательно закрыла все запоры и накинула цепочку. — Прошу в салон. — И пошла впереди, с развевающимися полами халата, подметавшими паркет.

Мария, озадаченная этой атмосферой таинственности, которую никогда здесь не наблюдала, не очень-то охотно пошла за ней. Было ясно: что-то случилось.

— Не стоит беспокоиться, мадам Табачник. Как я поняла, Ривы нет дома.

— Да, да. Ривы нет.

— Тогда я…

— Минутку, Муся. Скажи, пожалуйста, ты пришла из дому?

— Конечно. Из дому.

— Значит, проходила через Старый Рынок?

— Но другой же дороги нет.

— И что там слышно?

— А что должно быть слышно?

— В городе спокойно? Ходят люди, ничего не случилось?

— Люди? Откуда мне знать? Как будто ничего особенного. А что должно случиться?