Мрачные сны Атросити (СИ) - Крылоцвет Анна

— Привет, — вдруг раздался над головой мягкий, хотя и с хрипотцой, женский голос.

Марк обернулся. К ним незаметно подкралась черноволосая девушка лет двадцати, в потертых штанах, коричневом балахоне и какой-то большой посудиной в руках. На вид вполне здоровая.

— Удалось что-то поймать? — с надеждой спросила она.

Марк кивнул.

— Тогда помоги мне, пожалуйста, друг.

Марк слил воду из ведра и высыпал улов в принесенный тазик, с подозрением таращась на блестящие чешуйчатые бока. Затем девушка попросила его отнести рыбу на полевую кухню, так что Энигма временно осталась рыбачить одна. Она даже не оглянулась в их сторону.

— Я рада, что у нас новенький, — призналась девушка по пути. — Ты ведь теперь один из нас.

Марк растерялся, ему вовсе не хотелось причислять себя к этим бродягам.

— Да я больше с ней, — кивнул он в сторону Энигмы.

— С ней? — у девушки удивленно округлились глаза. Она вдруг выхватила у Марка посудину, шепнула «спасибо» и быстрым шагом направилась к огню.

— Мог бы ты предположить, что юной Миле всего двенадцать лет от роду? — спросила Энигма, неотрывно смотря на поплавок, когда Марк вернулся.

— Двенадцать? Не может быть!

— Неужели ты никогда не задумывался, куда делись дети, рожденные незадолго до войны?

— Они как-то постепенно исчезли, я даже не заметил, как мир вдруг лишился детскости… А они, оказывается, вон как…

— Да. Выросли — и очень быстро. Мир не дал им побыть детьми.

Марка невольно передернуло. Он взял удочку и принялся насаживать нового червя, желая отвлечься от мрачных мыслей.

— Похоже, тебя тут побаиваются.

— Ну, если только чуть-чуть, — Энигма дернула удочку, и в воздухе блеснул пойманный окунь. — Видок у меня странный, я стараюсь лишний раз не раздражать великодушных хозяев лагеря.

— А мне подумалось, что дело в твоем криминальном статусе.

— Ха! Подумаешь. Мы тут все преступники, разве нет?

Марк недовольно сморщил рот. Неужели он упустил момент, когда сам стал частью преступного мира?

— Да не волнуйся ты так. Завтра вернешься домой, заживешь прежней жизнью.

Эти слова Марк услышал уже как будто издалека. Его увлек поток тяжелых мыслей. Мыслей… это слово не давало ему покоя. Неужели он правда мысль в чьей-то голове, и детство его, такое яркое, не похожее на мрачную реальность современного Атросити, было лишь… зарождением новой идеи? Или новой извилины? Что есть его жизнь? И чего она стоит?

Над лагерем разносился потрясающий, ни с чем несравнимый запах костровой ухи. Этот запах воззвал к самым теплым и сокровенным воспоминаниям Марка, к далеким призрачным временам, когда он сидел на кухне за столом, и ноги его еще не дотягивались до пола, а мать готовила рыбный суп и читала ему нотации. Так выражала она заботу, и Марк отдал бы многое, чтобы вновь услышать этот недовольный скрипучий тон. Чтобы вновь почувствовать, что его жизнь в руках другого человека, любящего и сильного, как казалось на тот момент. Что любые его проблемы можно возложить на всемогущие плечи взрослого, а самому спрятаться от большого мира в играх, где уже его власть не имеет границ.

В те времена продукты еще не были искусственными, и даже простая буханка хлеба — настоящего, не того, что теперь продают в магазинах — в воспоминаниях Марка была в сто раз вкуснее, чем самое замысловатое блюдо из суррогатов. И все из-за войны, лишившей этот мир цветения и животных. Марк вдруг понял, что не сможет отказаться от лагерного ужина.

Энигма принимала пищу отдельно от всех, и он предпочел поесть в ее компании, хотя его звали к общему костру.

— Шел бы к ним, — сказала отшельница, когда Марк с металлической миской уселся рядом на ящик. — Когда еще у тебя будет возможность поговорить с авантюристами?

— А ты чем не авантюрист? — пошутил Марк, хлебнув ложку жидкого бульона. — Да и я тебя больше знаю, чем их.

Энигма по-доброму усмехнулась, но ничего не ответила. После ужина всем выдали по чашке кислого витаминного отвара с сухарем и сразу потушили очаг, чтобы огонь не привлекал возможное постороннее внимание. Тьма вытолкала солнце за горизонт, и яркий огонек мог выдать лагерь даже дальнему наблюдателю.

Отвар, сделанный на основе мха, растущего под мостом, казался мерзким. Но напиток согревал и бодрил, так что Марк с благодарностью пил его, закусывая черствым сухариком. Энигма сидела рядом, уже успев опустошить свою чашку. Они расположились на большом валуне возле берега, наблюдая за дальним неоновым сиянием города.

— Вот скажи, — издал Марк, умяв последние крошки сухаря. — Правда, что раньше мир выглядел совсем по-иному? Я имею в виду, не до Гражданской, а еще до нашего с тобой рождения. Мать мне читала сказки о том времени, когда мир был настолько огромен, что в нем умещалось несколько океанов. И жили в нем великие люди, отважные воины, искусные ремесленники и даже… даже волшебники! И создания! Удивительные, магические. Те самые, от которых произошел… ну, Первородный Зверь.

При упоминании страшного создания, терроризирующего Атросити по сей день, Марк с трудом проглотил слюну.

— Первородный Зверь не произошел от волшебных созданий, он появился из-за Гражданской войны, — поправила Энигма. — То, о чем ты говоришь, Марк — не что иное, как детство нашего мира. Время самой бурной фантазии и самых ярких впечатлений. Когда чувства и мысли — настоящие, искренние, а в каждом событии видится частичка некоего волшебства. Как я любила это время.

Она печально вздохнула.

— Ты так говоришь об этом, словно сама все видела. Сколько тебе лет вообще? На вид так не больше тридцатника.

Энигма скинула капюшон. Ее волосы снежной лавиной рассыпались по всей спине до поясницы. Темнота — верный друг для всех, кто неправильно выглядит и неправильно себя ведет. Похоже, Энигме стало спокойнее в сумерках, и теперь она манерно поправляла прическу. Но все же даже густая тьма не могла до конца приглушить ее белоснежность.

— Ну, скажем так, я старше Щербатого.

— Врешь!

— Не все живут одинаково долго, Маркус. В нашем мире уж точно. Хотя, порой, некоторые настолько молоды душой, что спорят с отведенным им сроком. Щербатый как раз из таких, поэтому бездомные и тянутся за ним.

Марку жутко захотелось посмотреть криминальную сводку. Не то, чтобы он сомневался в честности новой знакомой, но он предпочел бы лично увидеть дату ее рождения в электронной базе.

— Похоже, я заразился твоим безумием. Начинаю верить твоим словам про устройство мира. Ты слишком убедительна.

— Да ну?

Он неопределенно пожал плечами.

— Я такое мало кому говорила, потому что это прозвучит очень глупо и наивно. Но я верю, что в том… другом мире, материальном, тоже было детство. Не нашего человека, а всего мироздания. Природа, простор, героические события, благородные рыцари и даже, возможно, мистические создания. Не зря же люди столько писали о них в своих мифах и преданиях? Древность — колыбель мистики и матерь фантазии. И, может, бог, в которого верят… ну, настоящие люди… может, он тоже человек? Со своими людьми-мыслями. И он тоже когда-то был ребенком. А потом он вырос и оставил созданный им же мир.

Энигма тяжело вздохнула, уже в который раз за этот вечер, а энергия, которая наполняла Марка в ее присутствии, похолодела.

— Современный мир полон зла и отчаяния, — она понурила голову. — В нем столько бесчеловечности, равнодушия и корысти. Я задыхаюсь, когда думаю о нем. В нем задыхается доброе человеческое чувство.

Марк начал трястись от холода, что наполнил его. Ему совсем не понравились подобные перепады душевных температур, но он не мог замолчать или перевести разговор на простую тему. Он хотел узнать как можно больше о жизни, которую до сих пор так слепо вел.

— Зачем человек сделал свой внутренний мир отражением внешнего? Так мы совсем растворимся в пространстве, сольемся с ним и исчезнем. Нутро должно спорить с тем, что извне!

— Этот мир — не отражение внешнего, а его следствие. Что-то там случилось плохое — и у нас произошла Гражданская война. Столкновение противоположных, несовместимых мыслей и идей. Кризис личности. Потеря внутренних ориентиров. Абсолютный хаос. Поэтому Атрокс и устроил чистку. Жестко и без компромиссов. Многих ни в чем неповинных людей он отправил в тюрьмы наравне с опасными преступниками. Он начал вводить запреты один за другим. Его волнует только одно — порядок. В своей одержимости он не дает случиться новому. И поэтому Атросити пустеет и засыпает. Вернее, он уже спит, Марк. Если ты сможешь меня понять — наш микрокосм находится в коме. Он умирает.