Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу - Ален Жобер

Пьер Жаме: Дина на дороге около Вильнёв-сюр-Овер (деп. Эссонн), 1937 г.

Знаете, я жила, опережая свою эпоху. Ходила в шортах в 1936 году, когда их еще никто не носил. Ездила так в метро, на меня фыркали. И я часто ходила в сандалиях, сандалиях Дункана – так тоже не было принято. В таких же сандалиях ходила писательница Колетт. Реймонд Дункан, изготавливавший их, был братом великой танцовщицы Айседоры Дункан. Они вместе открыли для себя Грецию, и эти сандалии были копией тех, что носили Сократ или Овидий. Реймонд Дункан ходил в греческой тунике. У него в Париже был свой дом, на улице Сены, 31, он назывался Академия и был создан по афинскому образцу. Иногда Реймонд читал там лекции, некоторые из них были просто фантастическими.

Немногим раньше была создана организация Молодежных гостиниц Франции. Я быстро в нее вступила. Поскольку меня часто фотографировал Пьер Жаме, я попадала на обложку журнала Le Cri des Auberges de Jeunesse[15]. Там была молодежь, которая стремилась к чистоте, к природе. Мы говорили: «Нет танцзалу, да кемпингу». И это было так – нога моя не ступала в танцзалы. Мы проводили много времени в пути, путешествовали автостопом. Эта американская идея тогда только добралась до Франции, и нас таких оказалось немного. В новинку автостоп был и для автомобилистов, которые из любопытства останавливались – и возили нас по всей Франции.

Мы часто ночевали под открытым небом, пели, шли по полям, по берегу моря, плавали на острова Бретани. Я была членом многих ассоциаций, таких как «Друзья природы» и, естественно, «Красных соколов», молодежной организации социалистов. Жаме сделал множество фотографий того периода, тысячи снимков молодых людей того времени. Это просто невероятные документы для будущих историков. Время Народного фронта! Потрясающее, замечательное время!

(АЖ) То есть вы позировали не только для художников и скульпторов!

(ДВ) Для Пьера Жаме я действительно была моделью. Все сто́ящие фотографии моей молодости сделал он – я запечатлена в палатке, путешествуя автостопом, на пляже, в ванне, одетой и обнаженной, одна или с приятелями. Пьер был человеком очень талантливым. Перепробовал самые разные профессии: секретарь-машинист, статист в кино, натурщик для художников. Он руководил летним лагерем на острове Бель-Иль, где отдыхала молодежь из группы «Октябрь». И был не только прекрасным фотографом. Поначалу Пьер был певцом и танцором. Он пел в хоре AER, то есть Artistes et écrivains révolutionnaires[16], который потом стал Народным хором Парижа. В 1937 году организовал еще один хор, «Хор восемнадцатилетних», в котором пела и я. Нам всем в этой группе было около восемнадцати лет, и наши выступления выделялись благодаря качеству текстов. У Жаме был удивительный тенор, и, когда уже после войны он пел в ставшем знаменитом ансамбле «Попутчики», позднее переименованном в «Четверо бородачей», его голос выделялся.

(АЖ) А группа «Октябрь»?(ДВ) Это Пьер познакомил меня с Жаком и Пьером Преверами. Я тут же была принята в их группу «Октябрь». Это было в 1936 году, мне семнадцать, но не я оказалась там самой юной: братья Мулуджи были младше меня. Они красиво пели «Тюр-лю-тю-тю, островерхая шляпа». Один из них рано умер. Второй брат, Марсель Мулуджи, стал потом певцом, кинозвездой, художником и писателем. Группа «Октябрь» была театральной труппой в духе Брехта: хор читал речитативы Превера, ставились авангардные пьесы.

В 1936-м «Октябрь» приходил в упадок. Они по-прежнему держались на огромном поэтическом таланте Жака Превера, но времена изменились, и театральные пьесы тоже. Это была уже не «Битва при Фонтенуа» с Жан-Луи Барро, а «Спокойной ночи, капитан» – история судна, которое никогда не выходило в море, с Роже Бленом, Реймоном Бюссьером, Морисом Баке и Лорисом. Я участвовала в этой пьесе, которая так и не была закончена и сыграна. На репетиции мы собирались в мастерской Лу Бонена. В то время Превер не был известен широкой публике. Его прославили «Слова», изданные позднее, и особенно тексты, написанные для кино.

Во время июньских стачек 1936 года «Октябрь» выступал перед забастовщиками «Галери Лафайет». Какое воспоминание! Все работники, в том числе множество женщин, собравшиеся на верхних площадках лестниц и на галереях, были буквально озарены стихами, которые мы, стоя внизу, читали и пели. Это было чарующе.

(АЖ) Вы много пели? Но как вы к этому пришли?

(ДВ) Это своего рода наследственность. С незапамятных времен семья со стороны моего отца была очень музыкальной. Я вам уже говорила, что сестра отца, Мария, была оперной певицей. Моего отца в пятнадцать лет приняли в консерваторию. Это было в России, как раз перед его посещением броненосца «Потемкин». Отец был пианистом, у него были абсолютный слух и феноменальная память. Он мог сыграть на пианино то, что услышал на улице, в мюзик-холле или в оперном театре. Особенно ему нравилась комическая опера. Я училась на слух. Я пела – чувствовала эту потребность. Я пела в «Народном хоре Парижа», пела Генделя, Баха, Моцарта… Но плюс к тому и народные, и революционные песни. Позабытые песни Французской революции, завораживающие песни русской революции. Я пела и с «Красными соколами».

Пьер Жаме: Дина и Пьер Жаме в Ницце, апрель 1936 г.

И в группе «Октябрь». В Марселе в пьесе Федерико Гарсиа Лорки. В кабаре Марианны Мишель. Позднее пела во Френской тюрьме. Очень рано, в шестнадцать лет, я познакомилась с большими артистами, русскими цыганами Димитриевичами. Это было в 1935 году, вечером в кабаре на авеню Мэн. Я пришла с друзьями родителей, кабаре называлось «Джигит» (так называют искусных наездников кавказские народности). Их пение меня глубоко взволновало. Душу затрагивают самые простые звуки, именно они проникают так глубоко. Цыгане, целое семейство, были приветливы. Я им сказала: «Я пою, как вы». Так и было – я могу петь на их манер. Валя, которая позднее станет большой звездой, потребовала: «Так спой». Я запела, и они бросили работу и обступили меня, говоря: «Да ты поешь как цыганка! Чем ты там занимаешься? Оставайся с нами!»

Пьер Жаме: «Хор восемнадцатилетних» под руководством Пьера Жаме поет в Лилле в августе 1939 г. на национальном слете Молодежных гостиниц.

Поскольку у меня постоянно была бессонница, после войны я часто пела с ними поздно вечером, даже ночью. И пользовалась успехом. Мы пели в кабаре, чаще всего в «Белом слоне» на Монпарнасе, и у частных меломанов. Все заработанное я оставляла цыганам, а петь приходила ради удовольствия.

В начале 50-х годов я пела и с Сержем Поляковым, членом большого семейства цыганских артистов. После