Как Зайчик хвост потерял. Сказка-пьеса для детей и взрослых - Николай Николаевич Лисин

ЁЖИК. …Зато на первой полянке был пень…

ЗАЙЧИК. …Но он нам не был нужен…

ЁЖИК. …Нам были нужны кусты…

МЕДВЕДЬ. Стоп!!! Это какой-то кошмар! Я не понимаю ни слова из того, что вы тут нагородили! Какие-то кусты, какая-то поляна… Пень ещё откуда-то взялся…

ЁЖИК. Нет, дядя Миша, пень ниоткуда не взялся! Пень уже был!

МЕДВЕДЬ. Где был?

ЗАЙЧИК. На полянке.

МЕДВЕДЬ. На какой полянке?

ЁЖИК. Там, где мы встретились.

МЕДВЕДЬ. С кем встретились? С пнём?

ЗАЙЧИК. С каким пнём?!

МЕДВЕДЬ. Который в кустах.

ЁЖИК. Нет, дядя Миша, пень был не в кустах. Пень был на полянке.

МЕДВЕДЬ. А что было в кустах?

ЗАЙЧИК (грустно). Ничего в кустах не было.

МЕДВЕДЬ. Тогда при чём тут кусты?

ЁЖИК. Какие кусты?

МЕДВЕДЬ. Я не знаю.

ЗАЙЧИК. Почему же тогда говорите, если не знаете?

Медведь прикрывает глаза лапой.

МЕДВЕДЬ. Ох… Что-то мне нехорошо… Голова закружилась…

ЁЖИК. Дядя Миша, вам плохо?

МЕДВЕДЬ. Да, что-то мне не по себе… Ох…

ЗАЙЧИК. Тогда, может быть, мы зайдём попозже?

МЕДВЕДЬ. Ох… Да, зайдите завтра… Я допрошу вас по всей форме… Сниму показания… А сейчас идите…

ЁЖИК. До свидания, дядя Миша!

ЗАЙЧИК. Выздоравливайте, дядя Миша!

Друзья моментально исчезают.

МЕДВЕДЬ (поёт)

Видно, мне не по уму

Разобраться, что к чему…

Видимо, уже сдаю

Я позицию свою!..

Видимо, как ни крути,

А пришла пора уйти

На заслуженный покой…

Пусть расследует другой!..

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Медведь, Сорока

Действие по-прежнему происходит в кабинете Топтыгина. Сам хозяин помещения приходит в себя после беседы с Ёжиком и Зайчиком. В какой-то момент дверь открывается, и в комнату входит Сорока.

СОРОКА (поёт)

Говорят мне, упрекая:

Мол, трещу, не умолкая.

Только нет в молчанье прока!

Утверждаю, как Сорока.

Я все новости в лесу

Вмиг по лесу разнесу!

Даже и до тех, кто глух,

Донесу любой я слух.

Коль узнаю я секрет —

Будет знать его весь свет!

Растрещу в мгновенье ока,

Потому что я — Сорока.

СОРОКА (тараторит быстро, с одной интонацией, не переводя дыхания). Михайло Потапыч, я прошу прощения за то, что ворвалась к Вам без приглашения и без повестки, но у меня настолько важное дело, что Вы, Михайло Потапыч, просто со стула упадёте, как только узнаете, с чем я к Вам пожаловала. Вот помяните мое слово: буквально свалитесь со стула, прямо на пол, как только я Вам расскажу новость, потому что эта новость такая важная, ну такая важная, что у меня буквально слов нет!

МЕДВЕДЬ (ворчит). Чтобы у тебя, у тараторки, и не было слов? Да сроду не поверю…

СОРОКА. Вы представляете, что творится, Михайло Потапыч?! Это же такое творится, что у меня просто в голове не укладывается, что это такое творится! Это же какой-то кошмар творится, вот просто самый настоящий кошмар! Я и слов других подобрать не могу, потому что это самый настоящий кошмар! И даже не спорьте со мной, Михайло Потапыч, и даже не возражайте мне! Хоть я Вас и уважаю, Михайло Потапыч, потому что Вы мужчина солидный и основательный, и чин у Вас, и положение, и оклад плюс премиальные, а только Вы не спорьте со мной, потому что уж если я говорю, то знаю, что говорю, и просто так говорить не буду; и уж если я говорю, что это — кошмар, значит, это — кошмар, и ничто иное! Я такого кошмара и не видела никогда; а уж я столько кошмаров повидала на своём веку, что если…

МЕДВЕДЬ. Цыц! Затараторила! Мало мне было тех двоих балаболов, ещё и эта трандычиха пожаловала… Что там стряслось, какой ещё кошмар? Говори толком!

СОРОКА. Я и говорю, Михайло Потапыч: кошмар творится, а какой кошмар — это я Вам сейчас подробно распишу в самых ярких красках! Только Вы не перебивайте меня, Михайло Потапыч, а то если Вы меня будете перебивать, я ничего Вам рассказать не смогу. Да я и сама, того гляди, собьюсь, у меня и так мысли путаются, а всё потому, что это такой кошмар, такой кошмар, что просто ужас, какой кошмар! Я от такого кошмара даже и слова все растеряла, и как начать-то, даже не знаю, вот какой это кошмар! А дело вышло такое. Летела это я, значит, к куме своей, что возле оврага живёт, может, знаете, Михайло Потапыч, тот овраг, что возле буерака, там ещё яма рядом, и вот там кума моя живёт с мужем и детишками, старшенький в этом году уже, представьте себе…

МЕДВЕДЬ. Оставь в покое куму и говори по делу!

СОРОКА. Так я по делу и говорю, Михайло Потапыч, всё по делу! Летела это я, значит, к куме своей, что возле оврага живёт, а лететь-то пришлось через ту полянку, где кусты такие колючие растут, уж не знаю, что за кусты, как они по-научному называются, я птица необразованная, всех этих премудростей не знаю, а только знаю, что это кусты и что они колючие. Лечу я, значит, через эту поляну, где кусты, никого не трогаю, гляжу себе по сторонам, чего вокруг творится, и вдруг — глядь — мамочки мои, чего же это творится! Гляжу, а внизу, на полянке, где кусты эти колючие, как уж они там называются, не знаю, Лиса с Волком сидят. И они ведь как, они ведь не просто сидят, а так сидят, что Волк сидит, а Лиса, значит, наоборот…

МЕДВЕДЬ. В каком смысле — наоборот?!

СОРОКА. Ну, Лиса, значит, стоит. Волк, тот сидит, а Лиса, она, наоборот, стоит. И она ведь как, она ведь не просто стоит, как все порядочные Лисицы стоят, она ведь, Вы только представьте, Михайло Потапыч, она ведь, плутовка эдакая, хвост заячий примеряет!

МЕДВЕДЬ. Как — заячий хвост? Лиса — и заячий хвост?

СОРОКА. Так вот и я тоже удивилась, Михайло Потапыч! Вот прямо меня всю так и обдало жаром! Вот же, думаю, Лиса, ни стыда у неё, ни совести! Это где же, думаю, такое видано, чтобы Лисы заячьи хвосты носили? Это где же, думаю, такое написано, что Лисам положено заячьи хвосты носить? Да разве это порядок,