Помощница капитана (СИ) - Ветер Морвейн Lady Morvein

Там, где она выросла, были те же колонны и расписные плафоны на потолках, но сам воздух казался свежей. Отсутствие вычурных украшений, простые гладкие стены без лепнины или других декораций раздражали столичных гостей несовершенством, но Ксения видела в контурах отцовского дома черты особого отношения к родному очагу, не свойственного зданиям городским. Доверчивость, сопряжённая с естественностью, рождала настоящее тепло в её душе.

Обстановка таких домов редко блистала роскошью и была одной и той же: войдя в любую усадьбу, можно было увидеть все те же вещи с такой же расстановкой мебели — независимо от того, насколько далеко стояли дома.

Рядом с покрытым козырьком господским входом в дом, к которому вело высокое крыльцо, находилась дверца, ведущая в погреб, откуда часто доносились запахи копчёных уток и другой снеди. Передняя же дверь открывала проход в длинную гостиную, составляющую один из уголков дома, с большим количеством окон в двух стенах — и потому залитую светом, как оранжерея. В противоположной стене зала было ещё две двери: одна, всегда невысокая, вела в узкий коридор — всегда темный и длинный, в дальнем краю которого располагались девичья и чёрный выход во двор. Из другой двери, ничем не отличавшейся от первой, можно было пройти в кабинет или в хозяйскую спальню. Под окнами всех господских комнат был разбит цветник, фасад же этой части дома состоял из семи огромных окон: по два в зале и спальне и три в столовой. Одно из окон с гордостью называлось французским, и летом использовалось как дверь для выхода в сад.

Между окнами на стене были развешаны два зеркала, а под ними стояли тумбочки из ореха. Перед жесткой софой располагался вытянутый в длину стол, а по бокам строились ряды не самых удобных на вид кресел.

Вся эта мебель была набита мелкомолотой ореховой шелухой и всегда прикрывалась простым холстом, выбеленным на заднем дворе, как будто бы для сохранения обивки — хотя под ним была одна только толстая грубая ткань редкого плетения из жестких нитей.

Мягкой мебели не было в усадьбе Троекуровых вообще. Только в кабинете хозяина стоял полумягкий диван, обитый навощенной тканью. Сбоку от него — этажерка со старинным чайным сервизом, причудливыми дедушкиными фужерами, фарфоровыми статуэтками и костяными шкатулками. Вместо обоев, которые никто не повёз бы так далеко, стены были окрашены жёлтой краской. А главным украшением служил старый прадедовский мундир, в котором тот прошёл всю, от начала до конца, Последнюю Войну. Мундир был пробит снарядами во многих местах, и вместе с ним так же свято хранился и офицерский знак прадеда.

Зато перед самым домом раскинулся цветник. Вдоль узких аллей разросшегося, хоть и некогда бывшего регулярным, парка тянулись плотные ряды лип. Аллеи перемежались лужайками и зелёными гостиными, где в плетёных креслах мать любила сидеть летом и плести кружева.

Плодовый сад, состоявший из разных местных и привозных растений, примыкал к пейзажному парку, а в оранжерее росли апельсины, лимоны, персики, абрикосы и миндаль.

Но больше всего Ксения любила библиотеку, занимавшую целый огромный флигель в несколько комнат. Кроме него шкафы с книгами стояли в доме Троекуровых везде: в кабинете, в спальнях и, конечно же, в детских.

Умиротворение и безмятежность наполняли дом. И всё вокруг говорило, что приезжему были здесь рады. Любого гостя сразу же приглашали к столу. Тихую, не показную приветливость можно было увидеть в благожелательном взгляде многочисленной прислуги — дворни и лакеев. Они выходили из дома к приезду каждого гостя. А в конюшне уже суетились конюхи, распрягая господских коней.

Ксения вздохнула и в который раз перевернулась на другой бок. Теперь в окне спальни маячил внутренний двор, а далеко над крышами дворца уже занимался рассвет. Она закрыла глаза и наконец-то погрузилась в сон.

Как и все модницы Шлиссельбурга, Анастасия начинала день в полночь. Облачившись в платье, она уезжала на бал или в гости. В шесть часов утра возвращалась оттуда, спала, в два часа дня пробуждалась. В семь вечера, когда уже пора было садиться ужинать, обедала, занималась своим туалетом и в полночь снова отправлялась в свет.

В ночь императорского бала она позволила себе поблажку — и встала в три часа. Потому, когда, стараясь подавить зевоту, Анастасия вышла в домашнем халате в передние покои, её сестра, которую она предпочитала называть на корсиканский манер Кати, уже стояла на табуретке и критически осматривала в зеркале надетый на ней непонятный наряд. Полупрозрачная туника из кисеи с широкой талией, от которой ткань падала свободно и очерчивала контуры плотных, надетых под низ накрахмаленных панталон, была опоясана под грудью вишнёвой лентой в несколько дюймов шириной. На спине лента превращалась в пушистый бант, который ниспадал ниже плоскости сиденья табуретки почти до самого пола.

— Здесь что-то не так, — повторяла она явно уже не в первый раз.

— Всё именно так! — уверял её в который раз портной.

— Наверное, слишком тонкая ткань…

— Только муслин, бязь или кисея! Уверяю вас, на госпоже Ленорман была кисея! Да вот же, молодая госпожа подтвердит, — заметив Анастасию, портной отвесил услужливый поклон, и в глазах его загорелся тёплый огонёк.

— На мадемуазель Ленорман была бязь, — твёрдо сказала Анастасия, оглядывая сестру со всех сторон. — Бант был не таким длинным, а кончики украшали маленькие золотые звёздочки.

Кати прикрыла рот рукой.

— Быстрее! Обрежьте бант! — торопливо потребовала она. — Вот тогда платье мне пойдёт!

Портной бросился исполнять приказ, а Анастасия остановилась у окна.

— Всё равно не так! — Кати топнула ногой, от чего табуретка покачнулась, и портной едва успел подхватить её, не давая упасть. — Эти панталоны… Анастасия, неужели у мадам Ленорман были видны панталоны?

— Уверяю вас, мадемуазель была одета именно так! — повторил портной.

— Никаких панталон, — поддержала сестру Анастасия. — Знаешь, что… Нужны не панталоны, а тоненькая сорочка. Никакого крахмала. И поверх надень юбочку. Вот сюда, — Анастасия подошла к сестре и коснулась рукой бедра, — и, наверное, ещё вот сюда, — она указала под грудь.

Кати переглянулась с портным.

— Может быть, — признал тот. — Сейчас начну кроить.

Анастасия не сдержалась и всё-таки зевнула.

— А с моим платьем что? — поинтересовалась она, снова отворачиваясь к окну.

— Скоро будет готово, меня немного отвлекли, видите ли… — портной замолк и покосился на госпожу Кати, которая подняла его в шесть утра, едва заслышав новости о том, что мадемуазель Ленорман никогда больше не наденет кринолин.

— Зачем тебе платье?! — перебила портного Кати. — Ты всё равно можешь носить только мундир! Император никогда не отменит этот указ.

Указ, согласно которому каждый первенец в дворянской семье должен был отслужить в вооружённых силах двадцать лет существовал в Империи Ромеев уже триста лет. Не имел значения ни пол, ни состояние здоровья. Последнее могло лишь ухудшить положение призывника, потому что негодные к строевой попадали в основном в самые непрестижные части.

Способ освободиться от повинности был один – получить личное разрешение Императора на вступление в брак. Потому как охрана домашнего очага считалась не менее почётной и необходимой обязанностью, чем служба в армии.

Кати могла радоваться тому, что в последнее время от военной службы освободили хотя бы младших дворянских детей. Анастасии же не повезло. Она была старшей в семье. Отец, возможно, добился бы освобождения от службы, будь у него сын, который смог бы её заменить. Но мальчиков в семье Ростовых не родилось.

Со свадьбой же дело никак не ладилось… Хоть девушка и была завидной невестой, избранник её никак не мог определиться со своими планами на будущее. Анастасии оставалось только вздыхать, но надежды она не теряла.

— Хочется верить, — возразила Анастасия, — что я всё-таки скоро вступлю в брак и больше никогда не вспомню эту ужасную вещь. Граф Орлов… — она замолкла, увидев, что портной уже держит платье в руках, — превосходно, — она подошла вплотную и обошла изделие и его творца со всех сторон, — дайте сюда, — она скрылась за ширмой, но раньше, чем портной успел снять очередные мерки с Кати, вернулась назад. Тёмно-голубое, как летняя ночь, кружевное платье уже было на ней. Не обращая внимания больше ни на кого, Анастасия подошла к зеркалу. Огладила подол и стряхнула осевшую пылинку. Наклонила голову вниз, затем запрокинула назад, имитируя горделивый взгляд. Сделала несколько шагов, отступая в другой конец комнаты, и, повернувшись к зеркалу спиной, попыталась рассмотреть шлейф.