История советской литературы. Воспоминания современника - Борис Леонов

Все, конечно, разъяснилось и благополучно завершилось.

Но обман друзей стоил Алексею Зауриху немало треволнений.

19

За столиком в ресторане Дома литераторов Расул Гамзатов, писатель из ГДР Макс Вальтер Щульц, — автор романа «Мы не пыль на ветру» и ректор Лейпцикского Литературного института им. И.Бехера, и переводчица Евгения Кацева, работавшая тогда в журнале «Вопросы литературы».

Расул что-то сказал Максу Вальтеру Шульцу. Кацева стала переводить.

Не прерываясь, она продолжала беседу с гостем на немецком языке.

Расул не выдержал:

— Смотрите, какой замечательный у нас переводчик. Она даже мое молчание переводит…

20

В 1970-х годах Сергей Сергеевич Наровчатов, пройдя курс лечения и обретя вновь статус известного поэта, стал Председателем Московской писательской организации. К тому же он был не только поэтом, но и автором ряда таких литературоведческих исследований, как «Лирика Лермонтова», «Заметки поэта», «Атлантида рядом с тобой» и др. Мне даже казалось, что в последние годы жизни его все более привлекала эссеистика, позволявшая ему выговаривать сокровенные мысли о назначении поэзии, о специфике поэтического овладения миром, о поэте и его гражданской позиции.

Именно таким был и его доклад, который он представил писательскому собранию. Назывался доклад примерно так: «Гражданская позиция поэта и поэзия Александра Блока».

По ходу своего выступления он заметил:

— сомнительная эта формула Станислава Куняева: «Добро должно быть с кулаками».

Сидевший сзади меня поэт Геннадий Серебряков похлопал меня по плечу и сказал:

Добреть Сергей Сергеич начал,Он взял добро… и раскулачил.

21

Петр Андреевич Вяземский записал рассказ Льва Николаевича Толстого о том, как тот ехал на почтовых.

Ямщик, подгоняя лошадей, подстегивал их кнутом и приговаривал:

— Ну, пошевеливайтесь, Вольтеры мои!

Льву Николаевичу показалось, что он ослышался. Но когда ямщик а в третий раз назвал лошадей Вольтерами, не выдержал:

— Да почем ты знаешь Вольтера?

— Я не знаю его, — ответил ямщик.

— Тогда почему ты называешь это имя?

— Помилуйте, барин, — сказал ящик. — Мы часто ездим с большими господами, так вот кое-чего и понаслышались от них…

22

С заведующим кафедрой советской литературы в Литературном институте Всеволодом Алексеевичем Сургановым мы вместе вышли из Дома литераторов и по Поварской /бывшей Воровского/ пошли в сторону Нового Арбата. И неожиданно столкнулись возле училища Гнесиных с каким-то полным человеком. Он мне показался знакомым, но вспомнить, кто это, я не смог.

Сурганов и он обнялись и долго похлопывали друг друга по спине я плечам. Я отошел в сторону в ожидании Всеволода Алексеевича.

Когда он подошел, сказал:

— Сто лет не виделся Юрой.

— А кто это? Вроде бы знакомый…

— Визбор — «солнышко мое». Откуда я его знаю? Тогда слушай.

В пятьдесят первом году я окончил пединститут. И попросился учителем в Тушинское ремесленное училище, где обучались дети-сироты, вывезенные с оккупированных немцами территорий. Теперь они уже были подростками и их обучали рабочим профессиям. А поскольку к тому времени всерьез занимался туризмом, даже был инструктором горного туризма, я и решил повести своих воспитанников — эту шумную орду, которую Визбор называл «монголами», в поход. Перед этим начали тренировки. Воспитанники в самом деле в своих синих робах и в количестве восьмидесяти человек походили на орду. Не раз, глядя на них, тренирующихся перед походом, деревенские старушки, охая и ахая, крестясь и причитая, вопрошали? «Куда вас гонют, родненькие?»

А перед самым походом возник вопрос: где взять на такую ораву рюкзаки? И тогда я обратился в свой родной пединститут имени Ленина к младшему товарищу Игорю Мотяшову, которого ты хорошо знаешь как специалиста по детской литературе, он тогда еще учился и командовал туристической секцией. Игорь проникся моей просьбой. Помимо рюкзаков он направил мне в помощь двух друзей-инструкторов Юру Визбора и Бориса Шешенина, студентов-второкурсников…

23

Писатель Михаил Матвеевич Годенко, автор романа «Минное поле» о моряках-балтийцах и их подвигах в годы войны, рассказал эпизод из жизни редакции журнала «Октябрь», в котором он работал.

Шло очередное заседание редколлегии в кабинете главного редактора Федора Ивановича Панферова.

Неожиданно в кабинет заглянула секретарь: — Федор Иванович, звонят из Киева.

Панферов снял трубку:

— Да, привет.

В трубке что-то громко булькнуло. Панферов через некоторое время прервал говорившего:

— Извини, у меня совещание, а потому короче, о чем роман?

В трубку ответили.

Панферов переспросил:

— О чем, о чем?

И заключил:

— Свеклы не надо!

24

Во время одной из писательских встреч с читателями известный украинский юморист Александр Иванович Ковинъко говорил:

— Я часто бываю на таких встречах. И не только в залах, но и на полевых станах, и в цехах заводов и фабрик. Недавно побывал на полевом стане.

После встречи подходят ко мне девчата и опрашивают: «Александр Иванович, вы всю жизнь пишете юмор. Объясните нам, какая разница между юмором и сатирою?»

Я им отвечаю: «Дивчатки, я человек не вченый, диссертаций захищав, але кое-шо марукував на сей счет. Вон бачите — кущи? Так от колы с тих кущив вам кажут дулю, то це гумор. А колы дулю пид нис пиднесут, то це вже сатира…»

25

Рассказывали, что поэт Лев Николаевич Кондырев, когда у него вышла первая книжечка стихов, приехал в Москву, чтобы обсудиться на секции поэтов. Это казалось ему очень важным делом: тем самым он утвердит свое имя и в столичном кругу коллег по цеху.

И вот наступил день намеченного обсуждения. Но Кондырев уже знал, что на заседании предстоит очень серьезный и далеко не лицеприятный разбор его стихов. Будут колотить так, что и в его родной Туле будет слышно. Но отступать было некуда, в Москве же у него знакомых не было, кто бы мог заступиться.

Обреченным пришел в Дом литераторов. И тут неожиданно увидел знакомое лицо. Это был известный поэт Павел Николаевич Шубин, которого он однажды встречал, Помнил, как он сказал о стихах его добрые слова. От сердца отлегло — Павел Николаевич должен вспомнить его.

Он подошел к Шубину и поздоровался.