Буддийская классика Древней Индии - Валерий Павлович Андросов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благодаря историческим хроникам «Дипаванса» и «Махаванса», составленным в IV–V веках, известно, что эта запись была осуществлена на Шри-Ланке при царе Ваттагамани примерно в 29 году до н. э. на языке пали. По-видимому, он был специально создан буддийскими монахами Индии в качестве некой литературной нормы среднеиндийских языков и в качестве единого языка буддийской культуры[17] (возможно, как противовес санскриту брахманской культуры). Судя по всему, пали вошёл в общинное употребление уже после правления Ашоки, поскольку отличается от языка его эдиктов, в которых официальные власти Магадан так благоволили буддистам. Как уже отмечалось, указы Ашоки — это самые ранние письменные памятники, в которых ряд этических и социальных идей буддизма провозглашается нормами государственной политики.
Записанный в «Трёх корзинах» свод текстов уже тогда являлся всего лишь одной из версий Слова Будды, передаваемой «школой старейшин» (стхавиравада, на пали тхеравада), в традиции которой буддизм и ныне государственная религия Шри-Ланки, Бирмы (Мьянмы), Таиланда, Камбоджи (Кампучии) и Лаоса. Другие ранние буддийские школы (а их насчитывалось 18) имели свои версии Слова Будды, но до нас дошли лишь отдельные произведения — некоторых из них на так называемом гибридном санскрите (т. е. языковой смеси санскрита с пракритами) и в переводах, в основном на китайском и тибетском языках.
Разумеется, Слово Будды составлялось с момента Первой проповеди Просветлённого и вплоть до письменной фиксации канона. Однако поздние палийские сутты и буддийские тексты на других языках продолжали редактироваться, а «Корзины» — заполняться отдельными книгами или «Введениями» к уже существующим. Поэтому Слово Будды в изложении тхеравады и других школ представлено не только разновременными текстами, но и разновременными пластами большинства отдельных произведений (сутта).
Думается, внимательный читатель уже догадался, что само понятие «Трипитака» могло появиться только после записи канона. Тогда для хранения перевязанных толстыми нитками исписанных сухих пальмовых листьев действительно понадобились плетёные короба или корзины (питака), чтобы во влажном климате эти хранилища могли проветриваться. В древнейшей буддийской словесности нет термина «Трипитака». Вместо него и собственно термина «Буддха-вачана» существовало несколько смысловых эпитетов.
По-видимому, раньше всего признали, что Слово Будды состоит из Дхармы и Винаи (dharma-vinaya-vasena dvividham), что Дхарма — это Законоучение, а Виная — правила поведения монахов. И тут же, чтобы избежать кривотолков, добавляли, что у Слова Будды один «вкус» (rasa-vasena ekavidham). Таковы же смысл и значение знаменитой цитаты, повторяемой многими древними текстами: «Как [воды] великого океана имеют один вкус — вкус соли, точно так же это Законоучение и правила поведения [монахов] имеют один вкус — вкус освобождения [от череды рождений]» (Seyyathäpi mahä samuddo ekaraso lonaraso evam eva kho ayatit dhamma-vinayo ekaraso vimuttiraso) [Udana 1990: 77; Lamotte 1988: 142].
Другим древним эпитетом Слова Будды было понятие «Пять собраний» (Panca-nikäya). Это уже была более подробная классификация изустно передаваемого наследия. Но в отличие от известного ныне состава пяти собраний «Сутта-питаки» палийского канона в последнее собрание — «Кхуддака-никаю» — в древности включались все тексты по правилам поведения (Виная) и все создаваемые произведения особого «схоластического» жанра, называемые Высшим Законом (Абхидхарма) [Там же: 143].
Из Палийского собрания
Приводимые ниже три сутты содержат не только коренные идеи и учения, общие для буддистов всех школ и направлений, но и являются наиболее востребованными источниками в проповедях современных миссионеров. Монахи тхеравады считают эти сутты самыми ранними произведениями Просветлённого. Общепризнана таковой «Сутта [Первого] поворота Колеса Закона» (Dhamma-cakka-pavattana-sutta). Миру она была возвещена в ночь полнолуния, наступившего два лунных месяца спустя после Просветления. В странах «южного» буддизма это событие — такой же великий праздник, как и три названных в Предисловии. Две другие проповеди — «Сутта о признаках отсутствия вечной души» (Anatta-lakkhana-sutta)[18] и «Сутта об огне» (Äditta-[pariyaya]-sutta).
Особенность этих сутт состоит ещё и в том, что они практически идентично присутствуют в двух корзинах Типитаки. В «Виная-питаке» они последовательно занимают места в связном повествовании о первых месяцах проповеднической деятельности Будды [Vinaya Pitakam 1997:10–14,34—35], в «Сутта-питаке» они входят соответственно в пятый, третий и четвёртый тома «Самъютта-никаи» [Samyutta-Nikaya 1975–1998, Pt. V: 420–424, Pt. Ill: 66–68, Pt. IV: 19–20]. Но поскольку «Сутта-питака» — это собрание отдельных произведений, или условных единиц Слова, то многие тексты имеют зачин, в котором, как правило, сообщается, где происходило действо, а также знаменитая вводная фраза Ананды, ближайшего ученика Просветлённого: «Eväm те sutarn екат samayam Bhagavä». Традиционно принято, что Ананда твёрдо запоминал всё сказанное Буддой и после ухода Его в нирвану на Первом соборе возвестил эти тексты, каждый из которых предварял словами: «Я слышал так, что однажды Благодатный (Бхагаван)» пребывал там-то и там-то (см. об этом [Андросов 2000а: 615,614, примеч. 6, 7]).
В палийских суттах, санскритских сутрах, а также в других буддийских источниках Будду приверженцы и почитатели любовно величали Бхагаваном (или Бхагаватом)[19], т. е. Благостным, Благодатным, Благословенным[20]. Это имя-эпитет было общеиндийским термином торжественного возвещения о святых персонажах или обращения к ним. Оно применяется в индуизме в отношении высших богов (Шива, Вишну, Кришна и др.), а в джайнизме — Джины [Мифы 1980–1982, т. 1:201].
Возвращаясь к зачину буддийских сутт, обратим внимание: почему-то буддийская традиция опускает такое немаловажное обстоятельство, что Ананда вступил в общину только во второй год её существования [Андросов 2001: 136–138]. Поэтому он не мог слышать первые три великие проповеди Просветлённого. В этом случае, думается, более логично следовать «Виная-питаке», тем более что в ней интересна и сама канва событий, вызвавших к жизни духовно-нравственное произведение, что мною кратко излагается и переводится во введениях к суттам. Впрочем, во второй и третьей суттах Ананда не упоминается, а в зачине указывается только место произнесения проповедей.
Однако возникает вопрос: как переводить? Взявшись отвечать на него, упираешься в частокол новых вопросов. Стоит ли буквально следовать тексту? Прибегать ли к транслитерации специальных терминов? Каким образом передавать их значения? Можно ли перевод в какой-то мере подменять пересказом, изложением? Должен ли древний текст звучать современно или нужно ему придавать «шарм старины»? Во всём мире учёные различно отвечают на эти и другие возникающие вопросы, в чём легко убедиться, просмотрев многочисленные русские публикации «Сутты [Первого]
