Дни нашей жизни - Леонид Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Евдокия Антоновна. Оля!
Ольга Николаевна. Нечего кричать, вы тут не дома.
Евдокия Антоновна. Фи, как ты невоспитанна! Прошу вас, господин студент, оставьте нас с дочерью на минуту.
Глуховцев. Я не пойду и Ольгу Николаевну взять не позволю.
Евдокия Антоновна. Что-с? Это вы мне изволите говорить, молодой человек? Как груба нынешняя молодежь! Ольга, поди сюда. Venez ici, Olga![2]
Ольга Николаевна. Не пойду!
Евдокия Антоновна. Что-с? (Очень громко.) Вы хотите, чтобы я позвала городового? Чтоб я устроила скандал?
Ольга Николаевна. Не кричите, мамаша!
Евдокия Антоновна. Какой-то грубиян, какой-то нахал, какой-то студентишка смеет заявлять: я не пущу! Ты мне смотри, девчонка, дрянь, не забудь, что я тебе вчера говорила. Ну-с?
Ольга Николаевна (колеблясь). Я не хочу.
Глуховцев. Как ты говоришь это, Оля! Если ты не захочешь сама остаться, то ведь я уже не могу удержать тебя. Ты подумай!
Ольга Николаевна. Я боюсь!
Евдокия Антоновна. Ну-с, я жду! Какое нахальство — вмешиваться в чужие дела! Лучше бы поменьше пьянствовали сами, а других учить нечего!
Глуховцев. Если ты двинешься с места, Ольга, то знай, что это навсегда.
Евдокия Антоновна (негромко). Городовой! Пожалуйте сюда, господин городовой.
Ольга Николаевна (плача). Я боюсь! Пусти меня, Коля, я, я вернусь!
Глуховцев (вставая). Пожалуйста.
Ольга Николаевна (хватает его за рукав). Нет! нет! не уходи! Что же мне делать, господи!
Глуховцев. Что хотите — выбирайте сами.
Евдокия Антоновна (отрывает ее от студента). Я тебе покажу, девчонка, дрянь! Идешь или нет, говори! Ты меня знаешь, Оленька… ну, идешь?
Ольга Николаевна (упираясь). Не знаю.
Глуховцев. Прощайте, Ольга Николаевна.
Евдокия Антоновна (тащит девушку). До свидания, господин студент, до свидания! Я знаю вашу фамилию и завтра же напишу вашему начальству, какими делами вы занимаетесь на бульваре. Нахал!
Глуховцев. Вы пьяны?
Евдокия Антоновна. Ты меня поил, мальчишка? Гроша за душой нет, а тоже…
Ольга Николаевна. Коля!
Евдокия Антоновна (уводя дочь). Вы компрометируете себя, Ольга. Идем! Идем!
Уходят. Видно, как Евдокия Антоновна представляет свою дочь офицеру: тот щелкает шпорами, бросает быстрый взгляд на студента и предлагает девушке руку. Уходят: офицер и Ольга Николаевна впереди, мамаша плывет на некотором расстоянии сзади. Глуховцев, все это время стоявший, садится на скамью и беспомощно опускает голову на руки. Музыка кончается: около эстрады громкие аплодисменты, и оркестр повторяет вальс «Клико». На свободное место возле Глуховцева садятся двое; высокий, худой парень с длинными мочалистыми волосами и в сапогах бутылками и пожилой, толстый и седой, по виду торговец.Торговец. Хороша у нас музыка в Москве!
Парень (подавленно). Да. Играют бойко. Но только кому это нужно, Никита Федорович?
Торговец. Нет, отчего же? Народонаселению приятно. Все одно зря болтаются-то солдаты.
Парень. С тех пор как умерли мои родители, мне больше негде столоваться, Никита Федорович. Первоначально столовался я у моей замужней сестры, но семья у них, знаете ли, большая, ртов много, а работников один только зять. Вот и говорят они мне: ступай, говорят, Гриша, столоваться в другое место, а мы больше не можем, чтобы ты у нас столовался. И тут совсем было я погиб, Никита Федорович, и решился живота.
Торговец. Ишь ты, как здорово зажаривают, словно с цепи сорвались.
Парень. Ежели и меня, Никита Федорович, кормить досыта и дать трубу, то и я смогу всякие звуки издавать. Пустое это занятие, Никита Федорович. Ну вот… Повстречали меня господин Аносов, и уж не знаю, понравился я им, что ли, или так, но только говорят они мне: поезжай, говорят, Гриша, в юнкерское училище экзамен держать, и вот тебе денег, чтобы мог ты там, пока что, столоваться. (Вздыхает.) Но, конечно, экзамена я не выдержал и вот уж два дня, Никита Федорович, заместо того чтобы кормиться, как все прочие граждане, хожу по бульвару и музыку слушаю.
Торговец. Плевое твое дело, Гриша! Какая тут музыка, когда в животе свой орган играет — как в трактире без спиртных напитков.
Парень. И смотрю я в даль моей жизни, как бы мне окончательно не погибнуть. Конечно, будь бы живы мои родители, но они, к сожалению, в царствии небесном, и окончательно мне негде столоваться, Никита Федорович. Только мне и надежды, что на вас.
Торговец. Чего? У меня, брат, и своих ртов много. Не напасешься! Засим честь имею.
Парень. Как же мне? Так, значит, окончательно ничего? Так и погибать?
Торговец. Так, значит, и ничего. Моли бога — он за сирот заступник. Засим честь имею. (Уходит.)
Парень некоторое время смотрит ему вслед, поглядывает на студента, видимо желая с ним заговорить, вздыхает и идет сперва налево, а потом направо. Проходит отставной, разбитый параличом генерал; в одной руке костыль, за другую руку его поддерживает очень хорошенькая девушка-подросток, одетая в траур. Из-под густых ресниц девушка взглядывает на Глуховцева, и тот, заметив ее взгляд, вздыхает и поправляет свои молодые, пробивающиеся усы. Скрываясь за поворотом, девушка еще раз через плечо взглядывает на студента.Генерал (хрипит). Дурак! говорю я ему: дурак! — Так точно, ваше превосходительство! — Что так точно? Что так точно? Что ты дурак? — Так точно, ваше превосходительство! — Ты подумай: я ему говорю: дурак! — а он…
Быстро подходят студенты Онуфрий и Мишка.Онуфрий (издалека). Ограбили купца! Держись, Коля!
Мишка. Ликуй ныне, Сионе!
Онуфрий (подходя). Трешницу из самого сердца вырвали. Прямо в крови бумажка. Постой, а где же Ольга Николаевна? Где же она?
Глуховцев молчит. Студенты присаживаются по бокам и в недоумении переглядываются.Мишка. Что сей сон означает? Что, ее позвали куда-нибудь, что ли?
Глуховцев. Позвали.
Онуфрий. Да что ты, Коленька, что ты так смотришь, будто прослезиться желаешь? Ты меня прости, душа моя, что я вмешиваюсь в твои дела, но мне, ей-богу, противно смотреть на тебя, душа моя. Словно в патоку бутылку керосину вылили. Была девица, и ей кушать хотелось, пошла девица с мамашей погулять ведь она с матерью пошла? — что же тут чрезвычайного? Придет девица, мы ее и покормим, и даже мамашу ихнюю. Зачем же впадать в меланхолию?
Мишка. Конечно, жалко человека. Ты этого, Онуша, не говори. Окромя того небось совестно: Колька сыт, и, конечно, на голодного смотреть ему зазорно. Так, что ли, Глуховцев?
Глуховцев. Не в этом дело.
Мишка. Так в чем же?
Глуховцев (тоскливо). Эх, да разве вы не понимаете?
Онуфрий. Нет, Коля, начинаю что-то соображать. Так вот какие дела, интересно, очень интересно!
Мишка. Ничего не понимаю.
Подплывает Евдокия Антоновна, одна. Останавливается перед студентами и говорит, жеманничая.Евдокия Антоновна. Какой приятный вечер, господа студенты.
Онуфрий (кланяясь). Да, погодка хорошая. Изволите гулять?
Евдокия Антоновна. Да, гуляю. Вам странно, молодые люди, что такая пожилая дама также хочет погулять, музыку послушать?
Мишка. Нет, отчего же. Гуляйте себе, если хочется.
Евдокия Антоновна. Благодарю вас, господин студент! А вас, господин студент, — простите, что до сих пор не могу запомнить вашего имени-отчества… господин Глуховцев, кажется? — а вас прошу об одном одолжении. Вы, вероятно, раньше меня вернетесь домой, так, пожалуйста, скажите там, что Оленька, моя дочь, поехала на два дня на дачу, к знакомым.
Глуховцев, бледный, встает и делает шаг к ней, но Онуфрий, догадавшись, опережает его и подхватывает старуху под руку.Онуфрий. Вот что, мамаша, вы того, идите-ка себе гулять. Вечер приятный, музыка играет, душа отдыхает. Двигайтесь, двигайтесь, старушка!
Евдокия Антоновна (упираясь). Господин Глуховцев!
Глуховцев. Ну?
Онуфрий (тащит старуху). Ах, мамаша, неужели вам не жалко ни прически, ни шляпы? Я бы на вашем месте шляпу пожалел, другую такую едва ли отыщете. Это из Парижа?
