Мельничиха из Тихого Омута 2 (СИ) - Лакомка Ната

Сюзетт ловко запрыгнула на облучок повозки отца и села, расправив юбку и скромно потупив глаза. Мне оставалось только позавидовать ей. Потому что остаток пути до мельницы пришлось шлёпать на своих двоих, изображая яблоко для осла.

Но Лексус и правда тянулся за мной, как заколдованный, упираясь копытами и глядя, по-прежнему, угрюмо. А что если привесить яблоко на удочку?.. Или морковку?.. Смешно было покупать транспортное средство, а потом бежать впереди него.

Возле мельницы я распрощалась с Квакмайерами и поманила осла к озеру. Жонкелия увидела меня в окно и вышла на крыльцо, уперев в бока кулаки и неодобрительно разглядывая моё приобретение.

— Купила-таки, — сказала она драматическим тоном. — Всё бы тебе деньги на ветер бросать.

— Ах, не начинайте снова, мамашенька, — ответила я.

После всех событий этого дня (а день ещё и не кончился, собственно), я устала так, что спорить со старухой не хотелось совсем. Но вот мамашу Жо усталость от работы не брала.

— Кормить его чем будешь? — напористо начала она. — Нужно купить сена. А стоять он где будет? Правильно, надо построить стойло. А кто будет строить? Правильно, плотник… А где на всё взять денег?

— Курочки нанесут, — ответила я, чтобы хоть теперь отвязаться от неё.

— Ку-урочки! — фыркнула старуха. — Заговорила, как Бриско!

Я пожала плечами и пошла в кухню — ужасно хотелось пить, и ещё больше хотелось что-нибудь съесть, потому что все мои перекусы достались некому упрямому и прожорливому ослу.

— Не забудь только, что с Бриско приключилось, — зловеще сказала Жонкелия, понизив голос.

— Ну что вы всё о печальном, — протянула я. — Лучше попросите наших работников распрячь Лексуса.

— Кого? — переспросила Жонкелия.

— Моего ослика, — подсказала я, помахав рукой ослу, который смотрел на меня с немым упрёком, как на отъявленную лгунью.

— Лексус! Дурацкое имя, — тут же изрекла мамаша Жо.

— А по-моему, миленько, — я улизнула в дом, чтобы не препираться дальше.

Было слышно, как старуха распоряжалась отвести осла в курятник, а коляску поставить под навес. Пусть командует, ей надо куда-то выплеснуть желчь — вот пусть и выплескивает её на мужчин.

Я села на скамейку возле окна, выбрала из корзины яблоко покраснее, и задумчиво впилась в него зубами, глядя на безмятежную озерную гладь.

Понятно, что для Жонкелии смерть сына — постоянная незаживающая рана, но зачем всё время сравнивать меня с ним? Вот каркает она всё и каркает…

А вдруг моргелюты ошибаются, и если я снова утону в озере, то появлюсь живая и здоровая в своём мире? И в своём теле… А если совсем мечтать — пусть и судья Кроу перенесется в мой мир вместе со мной. Было бы забавно показать ему, что придумали люди за несколько сот лет… И можно было забороть его в постель безо всякой опаски.

Вздохнув, я замечталась. Всё-таки, судья — очень хороший мужчина. И почему таким мужчинам всегда достаются не жёны, а ведьмы? Но пусть даже сам судья будет хоть трижды чертом, это не дело — отправлять его в сумасшедший дом. Ну и что, что он видит покойников? А я вот — вообще, привидение, захватившее чужое тело. И что? Разве меня надо за это наказывать? Разве я виновата в том, что случилось?

В кухню ввалилась Жонкелия и сразу отругала меня за безделье:

— Вот, сидит она, видите ли! А солнце, высоко, между прочим. И работа, между прочим, не ждёт! Ты ужин приготовила? Тебе мужиков кормить.

— Готовлю, готовлю, — успокоила я её. — Прямо сейчас встала и пошла готовить.

Немного отдохнув, я умылась, подвязала фартук, спрятала волосы под косынку и первым делом занялась мясным супом. Поставила в печь вариться несколько кусков вымоченной солонины, и занялась начинкой для пирога. Я же обещала господину Кроу яблочный пирог, вот и надо стряпать пирог.

Чистить яблоки я не стала, просто вырезала сердцевинку с семечками и порезала сами яблоки тонкими ломтиками в виде полумесяца. Отправила их в воду, чтобы не потемнели и не дали сок, понюхала мясо, насыпала душистых кореньев и с чувством выполненного долга сняла фартук и косынку.

Когда я появилась на крыльце с корзинкой на сгибе локтя, мамаша Жонкелия опять заворчала:

— И куда это мы такие собрались? А ужин сам себя сварит?

— Ужин никуда не денется, — ответила я с достоинством. — Я сбегаю на часик в деревню, вы и заметить не успеете моего отсутствия.

— Будто бы, — не спустила Жонкелия.

— Ну хорошо, заметите, — сдалась я. — Поплачете себе в уголке, а потом я вернусь, и вы утешитесь.

— Иди уже, куда собралась, — буркнула старуха. — Балаболка.

Разумеется, я собралась в деревню. Корзина была взята для вида, и я даже собиралась прикупить масла и сметаны у жены шорника, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Но на самом деле мне нужна была Модести — та самая блондиночка с яркими, как настоящие сапфиры, глазами, которая так усиленно пыталась со мной поговорить и в Тихом Омуте, и в городе. Мне повезло, и я увидела её у колодца, вместе с остальными девицами. Были там и Хизер, и Кармель, и, скорее всего, ещё кто-то из деревенских ведьмочек. Что ж, очень кстати.

Проходя мимо смеющихся девиц, я приветливо помахала им рукой и пожелала доброго дня.

— И вам доброго дня, хозяйка! — ответили двое или трое, и в их числе была Модести.

Лица девушек обернулись в мою сторону, и глазищи так и вспыхнули драгоценными камнями.

Ух, сколько же здесь ведьм!

Теперь я была уверена, что красота у ведьмочек — явно колдовская. И отражение в медном чайнике — вот их истинный облик. А что будет, если подвести ведьму к зеркалу?..

Я не ошиблась — девицы у колодца словно ждали чего-то от меня. И не надо было обманывать их ожиданий, раз уж мы с судьей решили начать охоту на ведьм. Ну… охоту без драматических последствий, конечно. Потому что вряд ли деревенские девчонки представляли собой какую-то опасную силу.

— Модести, — позвала я блондиночку, и та встрепенулась, — у вас ленты развязались. Давайте поправлю.

С лентами всё было в порядке, но когда Модести подошла, я развязала ленту на её чепце и принялась завязывать снова. Остальные девушки следили за нами, чуть рты не открыв, но я выразительно посмотрела, и красавицы вспомнили, что пришли за водой, а не за сплетнями.

— Я очень ценю, что вы поняли мое горе, — сказала я тихо, расправляя атласные банты на чепчике голубоглазки, которая ловила каждое моё слово, — теперь я чувствую себя почти хорошо и могу вернуться к прежней жизни.

— Госпожа Эдит!.. — выдохнула Модести с восторгом. — Мы так волновались!..

— Да, мне было очень нелегко в этом году, — ответила я сдержанно. — Но теперь начнём постепенно возвращаться к прежней жизни.

— Ой! Как чудесно! — зашептала она, показав в улыбке жемчужные зубки. — Значит, в эту пятницу? Как обычно?

В пятницу? Что у ведьм обычно происходит в пятницу? Стоп! А ведь в прошлый раз я видела эту голую компанию на своей голубятне именно в пятницу. Ведьминский шабаш — вот о чем говорит Модести!

— Скажи, чтобы собрались все, — я затянула последний узелок последней ленты и полюбовалась свой работой. — Вот теперь вы выглядите прекрасно!

— Благодарю за это, — промурлыкала Модести, глядя на меня так жадно, будто хотела съесть.

Я шла от колодца к дому шорника, и чувствовала, как девицы смотрят мне в спину. Оказывается, можно чувствовать чужие взгляды, и это не самое приятное, если быть честным. Свернув в переулок между домами, я не удержалась и выглянула из-за угла.

Девицы у колодца сбились в пеструю стайку — не все, человек восемь или чуть больше, и шептались. А посредине девичьего круга стояла Модести, и глаза у нее горели — прямо полыхали. Белое фарфоровое личико разрумянилось, будто её король пригласил на свидание, а не позвала на местный шабаш вдовая мельничиха. Мне стало немного не по себе. Не заигралась ли я в судейского агента? Вдруг Кроу был прав — эти деревенские ведьмочки вовсе не безобидные существа?

Прокручивая в мыслях короткий разговор с Модести, я дошла до шорника, дождалась его жену и купила кусок несоленого сливочного масла и — самое главное! — свежей сметаны.