Без единого свидетеля - Джордж Элизабет

— Он наверху у помощника комиссара, констебль, — сказала Доротея. — Он передал, чтобы вы сразу поднимались. Ой, а вы знаете, что у вас на брюках подшивка оторвалась?

— Да? Черт! — расстроилась Барбара.

— У меня есть иголка, дать?

— Времени нет. А булавки не найдется?

Доротея направилась к столу. Барбара не очень-то рассчитывала, что у секретаря может быть с собой булавка. Странно уже и то, что у нее, всегда безукоризненно одетой, имелась иголка с ниткой.

— К сожалению, булавки нет, констебль, — сказала Доротея. — Зато есть вот это.

Она взяла в руку степлер.

— Сойдет, — кивнула Барбара. — Только быстро, я опаздываю.

— Знаю. У вас пуговицы на манжете нет, — заметила Доротея. — И на спине… констебль, у вас на спине… Что это? Комок пыли?

— О черт, черт! — вновь не сдержалась Барбара. — Ладно. Придется ему принимать меня такой, какая есть.

Все равно на горячий прием рассчитывать не приходится, рассуждала сама с собой Барбара, переходя в другой корпус и направляясь к лифту, который должен будет отвезти ее на этаж, где находится кабинет Хильера. Последние четыре года он только и ждал возможности уволить ее, и лишь заступничество других сотрудников мешало ему осуществить это намерение.

Секретарь Хильера Джуди Макинтош велела Барбаре идти прямо в кабинет. Сэр Дэвид, говорила она, ждет. Давно уже ждет, вместе с исполняющим обязанности суперинтенданта Линли, добавила она. С неискренней улыбкой Джуди указала кивком головы на дверь.

А в кабинете Хильер и Линли заканчивали разговор по громкой связи с человеком, который говорил о «стягивании сил для ограничения ущерба» в тот момент, когда Барбара появилась в дверях.

— Тогда, полагаю, нам не обойтись без пресс-конференции, — сказал Хильер. — И как можно скорее, в противном случае мы будем выглядеть так, будто всего лишь хотим ублажить Флит-стрит. Когда вы сможете организовать ее?

— Мы займемся этим немедленно. Вы намерены принять в ней участие?

— Самое непосредственное. И у меня есть на примете еще один сотрудник.

— Отлично. До связи, Дэвид.

«Дэвид» и «ограничение ущерба». Лексика, свойственная клоунам из отдела по связям с общественностью, рассудила Барбара.

Хильер завершил разговор.

— Что ж, — сказал он, оборачиваясь к Линли, и в этот момент заметил Барбару, стоящую у самой двери. — Где вас черти носили, констебль?

«Ну вот, последний шанс угодить Хильеру растаял, будто и не бывало», — печально констатировала Барбара. Заметив краем глаза, что Линли развернулся на стуле в ее сторону, она сказала:

— Прошу прощения, сэр. Пробки были смертельные.

— Жизнь вообще смертельна, — ядовито произнес Хильер, — Что не означает, что все мы должны перестать жить.

«Знает ли он вообще, что такое логика?» — подумала Барбара. Она взглянула на Линли, который в качестве предупреждения на полдюйма приподнял указательный палец.

— Да, сэр, — заставила себя сдержаться Барбара и присоединилась к двум старшим офицерам, которые сидели за большим столом для совещаний. Она выдвинула стул и скользнула на него, стараясь совершать минимум движений и производить минимум шума.

На столе — сразу обратила она внимание — были разложены четыре ряда фотоснимков, запечатлевшие четыре тела — по одному ряду на каждое. Не поднимаясь с места, Барбара разглядела, что все тела — это юноши, которые лежат на спине со сложенными на груди руками, на манер надгробных статуй. Подростков можно было бы принять за спящих, если бы не синеватые лица и ожерелье странгуляционной борозды.

Барбара поджала губы.

— Черт возьми! — воскликнула она. — Когда их…

— На протяжении последних трех месяцев, — ответил Хильер.

— Трех месяцев? Но почему же тогда никто… — Она переводила взгляд с Хильера на Линли. Линли сидел с выражением крайней озабоченности на лице; Хильер же, мастер интриги и политических игр, выглядел всего лишь сосредоточенным. — Я ни слова об этом не слышала. И не читала в газетах. И не видела ничего похожего по телевизору. Четыре смерти. Один и тот же модус операнди.[1] Все жертвы примерно одних лет. Все — мужского пола…

— Попрошу вас не впадать в истерику. А то мне показалось, что я слушаю выпуск новостей на кабельном телевидении, — перебил ее Хильер.

Линли шевельнулся на стуле и обменялся с Барбарой взглядами. Его карие глаза говорили, что лучше ей воздержаться и не произносить вслух, что она думает, по крайней мере до тех пор, пока они не останутся вдвоем.

«Ладно», — сжав зубы, подумала Барбара. Она будет придерживаться такой линии поведения.

— Кто эти подростки? — спросила она самым деловым тоном.

— Пока они Первый, Второй, Третий и Четвертый. Имен мы еще не знаем.

— Никто не сообщил об их исчезновении? За три месяца?

— Очевидно, в этом и заключается проблема, — вставил Линли.

— Что вы имеете в виду? Где их нашли?

Хильер указал на одну из фотографий:

— Номер первый — в парке Ганнерсбери. Десятого сентября. Найден утром, в четверть девятого, мужчиной, который совершал пробежку и завернул в кусты облегчиться. На территории парка находится старый сад, частично огражденный стеной, неподалеку от Ганнерсбери-авеню. Похоже, именно этим путем преступник и проник туда — две заколоченные калитки выходят из сада прямо на улицу.

— Но умер он не в парке, — заметила Барбара, кивая на снимок, на котором подросток лежал навзничь на подстилке из травы между двумя кирпичными стенами.

Ничто не указывало на то, что поблизости разыгралась борьба не на жизнь, а на смерть. Более того, то же самое можно было сказать и об остальных фотографиях из этой серии: ни на одной из них не было ничего, что ожидаешь увидеть на месте убийства.

— Верно. Умер он не здесь. И вот этот — тоже. — Хильер сгреб следующую пачку фотографий, на которых худенький подросток был уложен поперек капота автомобиля — столь же аккуратно, как и тело в парке Ганнерсбери. — Этот был найден на парковке в конце переулка Квинсуэй. Около пяти недель назад.

— А что говорит отдел убийств из местного участка? Осталось ли что-нибудь на камерах скрытого видеонаблюдения?

— Та стоянка не оборудована камерами, — ответил Линли на вопрос Барбары. — Вместо них везде развешаны таблички, предупреждающие, что на территории «может вестись видеонаблюдение». Этим меры безопасности и ограничиваются.

— А вот это Квакер-стрит, — продолжал Хильер, имея в виду третью серию снимков. — Заброшенный склад недалеко от Брик-лейн. Двадцать пятое ноября. И наконец… — Он собрал последнюю пачку фотографий и придвинул их Барбаре. — Его нашли в парке Сент-Джордж-гарденс. Сегодня.

Барбара изучила четвертую серию снимков. Здесь тело обнаженного мальчика лежало на могильной плите, покрытой лишайником и мхом. Сама плита располагалась на лужайке, возле извилистой тропинки. Поодаль кирпичная стена отделяла от лужайки не кладбище, как можно было бы подумать, увидев надгробия, а сад. Из-за стены виднелись гаражи и многоквартирный дом.

— Сент-Джордж-гарденс? — переспросила Барбара. — Где это?

— Недалеко от Расселл-сквер.

— Кто нашел тело?

— Сторож, который открывает парк каждое утро. Наш убийца попал внутрь через ворота на Гандель-стрит. Они были закрыты на замок как положено, но ни одна цепь не устоит перед соответствующим инструментом. То есть он открыл ворота, въехал на территорию парка, уложил свой груз на могильную плиту и двинулся обратно. По пути остановился, чтобы обмотать цепью створки ворот — так, чтобы прохожие ничего не заметили до поры до времени.

— Отпечатки шин в парке остались?

— Есть два вполне четких следа. Сейчас с них делают слепки.

Барбара показала пальцем на жилой дом, виднеющийся на заднем плане за гаражами.

— Свидетели?

— Констебли из местного участка делают поквартирный обход.

Барбара подтянула к себе все фотографии и нашла среди них четыре снимка, на которых жертва видна была лучше всего. В глаза сразу бросились отличия — и все существенные — между последним трупом и первыми тремя. Хотя все четыре тела принадлежали подросткам мужского пола и убиты они были одинаковым способом, четвертая жертва была единственной обнаженной и к тому же с макияжем на лице: помада на губах, тени на веках, подводка и тушь — размазанные и полустертые, но по-прежнему яркие до вульгарности. Помимо этого, убийца особо отметил тело, взрезав его от грудины до талии и нарисовав на лбу убитого странный символ. С точки зрения политических последствий наиболее опасной была расовая принадлежность убитых подростков. Только один мальчик был белым — последний, накрашенный. Остальные — цветные: один был чернокожим, а двое других — смешанной национальности: негритянско-китайской, вероятно, или негритянско-филиппинской, или какой-то еще, с примесью негритянской крови. Выделив последнюю деталь, Барбара поняла, почему до сих пор не было ни статей во всю первую полосу, ни телевизионных репортажей, ни, что хуже всего, каких-либо слухов в Скотленд-Ярде. Она подняла голову.